Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты чего Денисыч к газовой атаке приготовился? — указав на противогазный подсумок, засмеялся. — Вроде, как команды «Газы» не поступало…
«Вот дотошный выискался, все-то примечает, лезет куда не просят…» — недовольно подумал Роман Денисович, однако, дружелюбно парировал шутку диспетчера. — Да так сподручней, что прикажешь, чемоданчик в зубах держать…
В депо каждый знал о хитром саквояже инженера по оборудованию. Дежурный весело махнул рукой, добавил только:
— Заправишься сам в гараже, на вахте канистра с утра пустая стоит…
Без десяти три инженер, выехав на торную дорогу, затарахтел к прорабскому участку НГЧ. Лужи после утреннего дождя считай, высохли, осталась одна сырая корка по обочине дороги. Однако, на проезде к задам бараков дистанции гражданских сооружений, размещенных в низине, лежала густо мешаная грязь. Ширяев, чтобы не вымараться, спешился и, огибая трясину, завел мотоцикл в густой кустарник. Огляделся по сторонам и направился к полянке посреди поросли тщедушных березок, осинок и кривеньких американских кленов, еще не доросших до семян-петушков.
Минутная стрелка приблизилась к двенадцати. Пахряева не было. «Ну, разве подожду минут десять, в надежде на то, что парень завяз в грязюке по бездорожью. Хотя обязан — предвидеть помехи и явиться четко к установленному сроку», — подумал Альберт. Обошел полянку кругом, примеривался, как лучше обделать задуманное, чтобы, как говорят русские, — «комар носу не подточил». Время тянулось нудно, секундная стрелка еле двигалась, минута казалась вечностью. Роман Денисович углубился в кустики — отлить. Уже пятнадцать десять… Чтобы это значило, неужели провал?! Инженер опять принялся вышагивать вокруг, стараясь не вляпаться в случайную кучку дерьма.
«Вот ведь подлецы засрали кругом…» — разведчик начал уже откровенно психовать.
Наконец раздались шаги и шелест раздвинутых напролом ветвей.
«Где же шлялся, дурак?» — Альберт вспылил. И вдруг, некстати подумал: «Грех обижаться на человека, приговоренного к казни, — злиться на закланную овцу…»
Они поздоровались, палач и обреченная жертва. По-товарищески пожали руки друг другу, сказали взаимно доверительные фразы. Боец оперпункта попытался пристроить велосипед к березке, но тонкий ствол прогнулся. Махнув рукой, придерживая руль, Пахряев стал поэтапно излагать выполнение задания. Способный Витя парень, сразу видно — дружит малый с головой, сделал как по нотам… Да только родился не в том месте и не в то время, не под счастливой звездой появился ты на свет, Виктор Пахряев.
Со слов бойца — Лошак не кочевряжился, когда предложили расстаться с жизнью. Одно только смущало бывалого уголовника: в недрах очерствелой души старика еще теплилась, еще вибрировала христианская жилка, бывшая против акта самоубийства, как тяжкому, непростительному греху. Но Пахряев повел себя как нельзя убедительно, привел доводы, которые присоветовал разведчик.
О существовании того света еще никто толком не знает. Зато — наука говорит, что бабьи сказки… А вот нечеловеческие муки, на которые обрекались не только сам Конюхов, а в большей степени любимые родственники с малыми детьми, — дело решенное и неотвратимое, как справедливая кара, коль Лошак пойдет на попятную. Короче, выхода у бродяги нет, — уж лучше преодолеть страх и испытать небольшие мучения, нежели каждый день ждать лютых истязаний и бессильно страдать, что ничем не можешь помочь близким людям. А конец для арестованного старика будет одним, вопрос только каким — легким или ужасным…
Конюхов принял предъявленные условия. Через час Пахряев забрал скомканную нательную рубаху Лошака и даже приободрил видавшего и не такие виды уркагана. Мол, ничего дядя, все там будем, а ты уже свое пожил, дай пожить другим… Родные благодарны будут, коль узнают, придет время, горькую правду. Ну, а если не узнают, так пофиг — доброе дело делаешь, собственной смертью даешь жить другим…
Философ и моралист, однако, боец оперпункта Виктор Пахряев… Как в воду смотрел, сказав Лошаку, что «все там будут…». И, как теперь, получается, напророчил себе место в первом же ряду.
Через час, убедившись, что Лошак окочурился, Пахряев наврал старшему по караулу и улизнул домой. Уж, что там малым двигало, что даже матери родной парень не исповедовался, не сказал, что уходит навсегда, что больше не свидятся…
«Бог дураку судия. Падший человек, падший, как и другие шкурники, любит только себя одного. Ну, и поделом, получай паря…» — промелькнуло в голове Альберта, стараясь удержать дрожь в голосе, произнес разведчик натужно:
— Молодец, молодец… Витюня! Теперь дам денег, корочки дам, талоны, проездные… Накось, держи вот — чистый паспорт…
И когда довольный Тэошник стал рассматривать новенькую ксиву, Альберт, не мешкая, с левой руки одним ударом, воткнул лезвие финки солдату под ребро. Тот, так вместе с велосипедом, и повалился наземь. Успел только, прошелестеть губами, из-под которых уже сочилась кровь: «За что… почему…» — и откинул голову в сторону.
Трясущимися руками Альберт обтер запачканное лезвие о брючину бойца. Потом брезгливо прикоснулся к его шее и прощупал сонную артерию. «Кончился…» — таков вывод. Выхватив еще из податливых рук корочку паспорта, быстро стал обшаривать карманы покойника. Забрал служебное удостоверение и квиток пропуска, деньги же, сущую мелочь, брать не стал. Ключи, сильно размахнувшись, забросил в дальние кусты. Высыпал из кожаного кисета махру себе в руку, пустой мешочек вернул обратно. После чего агент огляделся и, убедившись, что не оставил лишних следов, покинул место, где лишил жизни человека вдвое моложе себя, пацана — двадцать семи лет отроду. Так, на всякий случай, присыпал махрой собственный след вплоть до спрятанного в зарослях клена мотоцикла и дальше до дороги.
Соблюдая предосторожность, Ширяев изменил обратный путь до депо, поехал в сторону северной горки. На счастье инженера роспуска составов не было, и тот проскочил надвижной путь по наземному переезду, избежав слякоти в проезде под горкой. Обогнув станционные постройки, выехал на дорожку, идущую вдоль главного пути. Выходило, что по прямой на север до самого депо — километра два. Роман Денисович редко ездил этой стороной, из-за щебня, скатившегося с путевой насыпи, разогнаться здесь не представлялось возможным. Да и так, того и гляди — мотоцикл сковырнется, не удержишь руль, и на собственной шкуре ощутишь острые грани щебенки. Вот и пришлось малой скоростью добираться до деповской дежурки, так что на обратную поездку ушло минут двадцать. Поставив «Красный октябрь» в стойло, Ширяев, поводя затекшей от напряжения спиной, направился прямоходом к конторе депо. Затворив дверь коморки на ключ, он в изнеможении плюхнулся на стул. Не желая ни о чем думать, решил подремать минут десять-пятнадцать — хотел привести себя в норму.
Да не тут-то было… Мозг противился сну. А как иначе — ведь полчаса назад он убил человека.
