Ласточки улетают осенью (СИ) - Елена Баукина

— А мне плевать, что эта баба сказала, — прорычал недовольно Громила. — Чародейка она или ведьма, всё одно — баба. А шлюх я привык любить и тискать, а не слушать их болтовню.

— Эй, люди, — крикнул Мишель. — Не найдётся ли у вас кружки воды и какой-нибудь пищи? У меня два дня во рту ни крошки не было. А то ноги протяну!

Услышав в ответ ругань, полуэльф ухмыльнулся. Мысли о смерти на время отпустили его разум. Он натянул сапоги, подвернув мягкие голенища. Похлопал руками по бёдрам:

— А не спеть ли мне песню… про любовь?

Пасс 3

Мэг Лори спустилась в темницу, в её коридорах раздавалось писклявое и фальшивое пение полуэльфа.

— Как по речке лодочка плыла, там девчонка мальчика ждала…

В коридоре сидели стражи с кислыми минами на лицах, затыкая пальцами уши. Мэтр развлекал их пением уже не один час кряду.

— Господа, я так не люблю осень и слякоть, но очень люблю первый снег и зиму, — послышалось из камеры. — Снег очищает улицы и из него можно лепить славных снежных баб.

Услышав эти слова, Мэг Лори остановилась на мгновение. Эолит, идущая следом за хозяйкой, подняла на неё ясные зелёные глаза.

— Идиоты, живо пустите меня к нему, — приказала она стражам неуверенным голосом.

— Да как угодно! Хоть заткнётся… — проворчал громоздкий мужик.

Перед чародейкой распахнули двери.

Мишель стоял на лавке, закутавшись с головой в одеяло, словно в плащ с капюшоном, смотрел через оконце под потолком на улицу и пил воду из глиняной кружки. На стенах, среди плесени появились пентаграммы, изображения деревьев, травы и снежинок, начерченные грязью и кровью.

— Мне так хочется дожить до первого снега. Он скоро выпадет. Все приметы об этом твердят.

— Как чествует себя пленник? — спросила чародейка тюремщика.

— Хорошо сидит! — ответил Громила. — Все время жалуется на сырость, песни поёт и поучает нас жизни. Просили заткнуться, даже одеяло вон дали… Без толку.

— Вы его били? Что-то он странно себя ведёт, — подозрительно спросила Лори.

— Хотелось бы, но нет!

— Что-что? — строго переспросила Мэг.

— Госпожа, у меня таких гадких пленников не было никогда, — пожаловался Громила. — Если он петь и хулиганить не прекратит, я это самое…

— Что-что это самое? — свела брови волшебница.

Тюремщик поперхнулся и выпрямился перед ней:

— Да ничего, пошутил я.

— Будешь с маркизом шутить, понял?!

— Понял, но ведь вы не расскажете ему, госпожа?! — виновато улыбнулся Громила.

Мэг ничего не ответила, с презрением посмотрела на стража, открывшего ей двери, зашла в камеру к Горознаю вместе с Эолит. Эльфийская девочка несла в руках чуть подрагивающую свечу и жалась к хозяйке. Дверь за ними тут же закрыли.

Полуэльф спрыгнул с лавки, гремя ножными кандалами, поставил кружку с водой на лавку, откинул с головы одело. Взгляд его сразу остановился на большеглазой девочке со свечой в руках.

— Добрый день, с кем имею честь беседовать? — обратился он с лёгким поклоном к хозяйке Эолит.

Мэг Лори вздрогнула: она не ошиблась, перед ней действительно стоял друг детства.

— Лягушонок… — вырвалось у неё из уст само собой.

Алхимик напряг зрение и слух:

— О, Сцина, пресветлая, Мэг, Мэг Лори! — полуэльф, похоже, забыл о тяжёлых цепях, осторожности, всех бедах и бросился навстречу девушке.

Мэг Лори в одно мгновение оказалась в его тёплых и крепких объятьях. Почувствовала дыхание Леоноля у своего уха и обжигающее приятное прикосновение его пальцев. Что-то похожее она чувствовала от прикосновения эльфийской девочки Эолит. Правда, если прикосновение Эолит доставляло ей страдание, то прикосновения мэтра Горозная приносили целую палитру ощущений: горечь, боль, радость, страх, горькое отчаянье…

— Что с тобой сделали? — вдруг спросил он, крепко сжимая её плечи. — Ты совсем холодная, словно…

— Мёртвая… — завершила чародейка его мысль.

— Согрею тебя, согрею, — Леоноль принялся растирать пальцы Мэг Лори между своих ладоней. — Мэгги, я не надеялся увидеться с тобой. Ты помнишь моё обещание всегда оставаться твоим другом?

— Нет, ты обещал это той другой Мэгги. Той бедной глупой девчонке!

— Вспомни, как мы жили в Леосе, катались с холма на санках, как лепили снеговиков. Разве ты могла такое забыть? Это я, твой друг Лягушонок!

Мэг закрыла глаза, воспоминая прошлое. Но она ощущала, что эти воспоминания как будто совсем не её. Они проносились призрачными картинами и пропадали во мраке.

— Разве, это я была?

— Ты, конечно…

Мэгги высвободилась из объятий Горозная и отошла подальше от него.

— У тебя есть вода и одеяло? — заметила она. — Ты неплохо устроился для узника, Лягушонок.

Горознай заулыбался в ответ. Мэгги взяла свечу у Эолит и поднесла к его лицу, желая рассмотреть получше. Перед ней стоял высокий молодой человек, с тёмными и блестящими, как ягоды черники, глазами. Мальчишка-полуэльф вырос из гадкого Лягушонка в красивого юношу Леоноля с мягкими чертами лица…

— Да это ребята принесли. Всё же добрых людей больше, чем злых. Война — не повод быть нелюдями. Я дал им много полезных советов. И даже спел пару песен. Они заботятся обо мне, приносят воду и даже кормят вполне сносно. Можно сказать, твой Лягушонок вполне счастлив.

— Ты гадко поёшь Лео, — вдруг попыталась улыбнуться в ответ на подобную чушь Мэг. Она прикоснулась к его чёрным волнистым волосам длиной ниже плеч, ощутила острую боль в сердце. Её губы стали неметь. Чародейка сморщилась и сделала тяжёлый вздох.

— Мэгги, что с тобой? — перепугался алхимик и схватил её за руку. — Скажи, что у тебя болит?

— Это Сангиум, мэтр, — сказала эльфийская девочка, всё это время стоявшая за спиной хозяйки и наблюдавшая за ними. — Он убивает её, мэтр. Убивает понемногу. Спасите её, пожалуйста!

— Как, такое случилось? Кто это сделал с тобой, Мэг? — перепугался Леоноль.

Мэгги зло рассмеялась в ответ переменившись в лице отстранилась.

— Ты счастлив, здесь, Лео? Добрые люди говоришь…

Эолит подбежала к Горознаю и вцепилась в его мятую сырую робу:

— Не слушайте её. Она любит вас, любит больше всех. Больше всех!

Мэгги больно схватила Эолит за руку и дёрнула. Девчонка вскрикнула. Мишель силой отобрал девочку у Мэгги, спрятал за своей спиной. Эолит прижалась к нему, обхватила за талию руками, вся задрожала.

— Это ребёнок, Мэгги!

Мэг вдруг вспомнила о белокурой дочери графа. С какой гордостью, сочувствием, восхищением говорила она о своём учителе.