Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

Но что потом, после расправы? Бежать вон из России, как предлагает ему таинственный «патриот отечества»? Получить за убийство свои тридцать иудиных серебряников и уехать проматывать их в Европу?

Ландсберг презрительно усмехнулся: триста тысяч! Цена не убийства, а чести! Нет, если судьба наметила ему этот путь, второго суда над цареубийцей она не дождется! Он выстрелит в жертву, а потом застрелится сам!

Дверь камеры за спиной скрипнула, раздался голос:

– Ландсберг, нынче пятница! Изволите помнить?

– Какого черта вам надо? – не оборачиваясь, отозвался Карл.

Приставник огорченно крякнул от такой грубости, но замечания делать не стал.

– Пятница нынче, вам говорят! День посещений лазарета… Сами вы яблочек для вашего прислужника просили принесть!

– Ах да… Гостинчик для Печонкина, – обернувшись, Ландсберг взял из рук приставника узелок. Вдохнул аромат яблоневого сада. – Спасибо, господин начальник! Сколько я вам должен буду?

– За яблочками два рынка обежать пришлось. Привозные! Да вы, небось, и сами запах чуете… Хм… Стало быть, за гостинчик и за беспокойство рупь с полтиной. От семьи оторвал, можно сказать!

– Хорошо, спасибо. Ну, это когда брат приедет, не обессудьте.

– Подождем, – кашлянул приставник. – Повезло вам с карцером, господин Ландсберг! Видать, его превосходительство в ваше положение вошел. Худое место этот карцер наш!

– А когда в лазарет можно будет идти?

– Да хоть сейчас, ваша милость! Или к вечеру – как вам угодно.

Ландсберг подумал, что если сейчас он снова останется один, то просто сойдет с ума от терзающих его мыслей.

– Сей же час угодно, – пробормотал он.

* * *

Судейкин привольно развалился в кресле, значительно поглядел на шкапчик. Смотритель понял, суетливо поднес посетителю полную рюмку. Отхлебнув, Судейкин нахмурился:

– На чем это мы с вами разговор давеча прервали, Сперанский? Ах, да, письмо! Расскажите-ка мне, милостивый государь, каким образом вверенный вашему строгому попечению арестант сумел из стен Литовского замка, из-под вашего носа, предерзкое письмо самому государю переправить?

Сперанский едва не сел мимо кресла.

– Какое письмо? – забормотал он. – Какому государю – тьфу, то есть, в каком роде сумел? Н-не понимаю!

– Да еще на гербовой бумаге! – зловеще подлил масла в огонь Судейкин, забавляясь тем обстоятельством, что самолично передал эту самую «царскую» гербовую бумагу через Калиостро. – Да еще и в конверте – из тех, в коих для Его Величества важнейшие письма его адъютанты кладут! Поэтому один из них, заметив приметный конверт, поспешил передать письмо государю – полагая, что кто-то его по нечаянности обронил…

* * *

Глядя на помертвевшего смотрителя с самым серьезным лицом, Судейкин вспоминал свой недавний спор с шефом III Отделения Собственной его Императорского величества Канцелярии Дрентельном. Судейкин полагал, что письмо, написанное Ландсбергом под влиянием Калиостро, стоит действительно подбросить адресату. То бишь императору Александру II. Осторожный же Дрентельн категорически возражал: в затеянной им игре это, на его взгляд, было совершенно ненужным. Более того: появление у государя дерзкого письма, таинственным образом попавшего из тюремного замка прямо на стол императора, могло вызвать строжайшее и тщательнейшее следствие. И хотя заговорщики сделали все возможное, чтобы скрыть свое участие в этой афере – чем черт не шутит? Сколько людей и великих замыслов в истории погублено из-за нелепых случайностей.

Дрентельн перечитал письмо и записку, лихо состряпанную бывшим фальшивомонетчиком Моисейкой. Фальшивую царскую резолюцию даже понюхал и поколупал ногтем, восхищенно качнул головой:

– Силен, бродяга! – пробормотал он. – Его почерк, его манера… Даже кляксы обычные для раздраженного государя – и те к месту! Да, так вот: неужели ты полагаешь, Георгий Порфирьевич, что этот дурень, смотритель замка, из чьих стен вышло подобное страшное письмо, будет устраивать свое следствие? Или добиваться высочайшей аудиенции с тем, чтобы убедиться, что письмо арестанта действительно побывало в руках монаршего адресата? Произойди подобное на самом деле – ему не сносить головы! Просто покажи ему это письмо – да он и не усомнится!

– Но если так, то зачем было тратить столько усилий, чтобы заставить Ландсберга написать подобное, Александр Романович? – возражал Судейкин. – Царскую-то резолюцию по поводу письмеца наш специалист-шрифтовик шутя сварганил – не проще бы, в таком случае, сфальсифицировать и само письмо Ландсберга? Добыть образцы его почерка было бы не сложно, уверяю вас! А так нам пришлось вводить в нашу игру Калиостро, подсаживать его в камеру нашего героя. А главное – использовать таланты базарного лицедея, в том числе и магнетического свойства, для того чтобы подтолкнуть Ландсберга к написанию дерзкого письма! Знаете, Александр Романович, я верю Калиостро: это было совсем даже непросто! Ландсберг – потомок древнего дворянского рода, многие поколения которого верно служили русской короне. Для него присяга – не пустой звук! И если бы не его маниакальная, на наше счастье, убежденность в необходимости высшей справедливости для всех…

– Ты уже говорил о долгом внутреннем сопротивлении Ландсберга, – кивнул Дрентельн. – Но наши труды не были зряшными. Написав оскорбительное письмо государю, Ландсберг пересек Рубикон! Он готов, понимаешь – готов к следующему шагу. Его не удивит гневная реакция оскорбленного монарха. Не удивит – при этом ничуть не изменит, как мне мнится, его убеждений! Ландсберг нанес первый удар в письме следователю – в слабой надежде, что его аргументы дойдут до государя. И если дойдут, то тот задумается о необходимости считать Высшую справедливость обязательной и для себя, самодержца! Но эта надежда была слаба. А вот нынче Ландсберг ожидает репрессий! И они последуют! Суд вынесет ему суровый приговор, потомок древних родов станет каторжником, отверженным изгоем общества. Это должно освободить его дух от всех обязательств данной когда-то присяги на верность. Присягу давал офицер – мстить будет каторжник. Человек, лишенный всех прав состояния… Нет, ты не прав, полковник: он должен был написать это письмо! Должен был сделать второй шаг – и он его, слава Богу, сделал!

– Да, тут с вами не поспоришь. Каюсь: я сморозил глупость, Александр Романович! Вы правы – Ландсберг должен был написать это письмо. Но давайте тогда подумаем над другим аспектом проблемы: стоит ли рисковать и вводить в нашу игру Сперанского? Ведь он с перепугу может наделать глупостей! Поднять шум, учинить собственное следствие… Шум может дойти и до высших сфер. И тогда император может узнать о письме, которое до него на самом-то деле не дошло. Может всплыть и фальшивая царская резолюция, которую он не делал. Вы-то в стороне, Александр Романович! А меня, безродного авантюриста, возьмут под белы рученьки и спросят ласково: зачем ты все это делал? Вы же сами, Александр Романович, и возьмете! Коли прикажут, а?

– Коли прикажут – возьму, конечно! – недобро усмехнулся Дрентельн. – Да ведь и ты, Георгий Порфирьевич, не лыком шит,