Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

саквояж с крупной суммой денег. Триста тысяч рублей позволят вам безбедно и в свое удовольствие пожить в Париже, Берлине или Женеве. А потом, если захотите, вы вернетесь в Россию. Под другим именем, разумеется.

– И вчерашние боевые товарищи с радостью будут подавать мне руку? А общество встретит как героя-освободителя? – в насмешке Ландсберга звучала горечь.

– Не юродствуйте, Ландсберг! – резко оборвал его Судейкин. – За время вашего отсутствия может случиться многое! На престоле воцарится Александр III, Долгорукая со своими бастардами будет изгнана из России. А вместе с нею – те, кто внушал остановленному вами отступнику от престола пагубные для России мысли. Очень скоро общество перестанет считать тебя цареубийцей – ты станешь для людей спасителем отечества! Не хочу обманывать – это может произойти не скоро. Но искренне верю – произойдет непременно!

– Значит, вот какова для меня цена свободы, – покивал Ландсберг. – Вы говорите: патриоты, партия императрицы и Наследника… Скажите, а они в курсе ваших планов?

– Разумеется, нет, мой мальчик! Супруга Александра и его сын, как бы ни относились к мужу и отцу, никогда не согласились бы дать свое согласие на столь радикальный способ спасения русского трона. Но примириться с содеянным они, полагаю, смогут.

В полутемном зале снова повисло молчание, прерываемое лишь потрескиванием фитилей в свечах. Полковник Судейкин, не моргая, глядел сквозь дырку на поникшего головой Ландсберга. Опытный провокатор хорошо понимал, что торопить в таких щепетильных вопросах никак нельзя. Но нельзя было и давать человеку слишком много времени на размышления. Кашлянув, Судейкин заговорил:

– Я не тороплю вас, Ландсберг! Решение серьезное, и у вас есть время обдумать мое предложение. Недолго, правда – две недели, вы помните?

– Как мне дать знать о принятом решении?

– Очень просто. Обратитесь к смотрителю замка с просьбой дать вам из тюремной библиотеки книгу немецкого сочинителя и философа Фридриха Ницше. И на следующий день мы с вами увидимся и обговорим все условия побега. А теперь, Ландсберг, вам пора идти. Выходите наружу – приставник отведет вас в камеру.

– А карцер?

– Да идите уже! От карцера вас уже освободили. В качестве аванса, хе-хе-хе!

Выбравшись из-за ширмы, Судейкин подошел к двери и приоткрыл ее, наблюдая через щель, как Ландсберг в сопровождении приставника шагает через тюремный двор к отделению для благородных арестантов.

Пока все идет неплохо, размышлял полковник. Неплохо: Ландсберг не согласился на предложение сразу. Да и глупо было бы этого ожидать: немец думает обстоятельно. Главное – пока он не отказался! Стало быть, весы пока в равновесии. Чтобы подтолкнуть его к правильному решению, надо чуть-чуть аккуратно подбросить на весы гирьку! И подбросить ее должен один человечишко, которого обещали привести сюда вслед за Ландсбергом.

Через четверть часа человечишко, арестованный за отравление брата, был приведен. Судейкин не стал прятаться от него за ширму: чести много! Уселся на скамью, еще теплую от тела Ландсберга, а посетителя поставил перед собой навытяжку. Повторил приказ и выложил на стол самодельный нож-заточку, завернутый в тряпицу. И погрозил пальцем:

– Только ты того, дурак! Аккуратнее с заточкой! Зайдешь к нему в камеру нынче же, после отбоя. И ткнешь заточкой вот сюда, гляди! – он показал пальцем. – Не ошибись с местом удара! И глубоко заточку в тело не пихай – не дай бог, убьешь! Или рану опасную нанесешь! Понял? И сразу бегом в свою камеру, пока тебя немчик не поймал и шею не скрутил!

– Не извольте сумневаться! Все как надо исполню, ваше благородие! Хм! А со мной как же будет?

– Как договаривались! На суде свидетель покажет, что ошибся, и тебя не видел. Полетишь на волю сизым голубем! А теперь – пшел отсюда!

Выпроводив арестанта, Судейкин выкурил еще одну папиросу и направился к флигелю смотрителя замка, крутя усы и заранее зловеще усмехаясь, представляя себе потрясенное лицо Сперанского, когда тот увидит письмо Ландсберга, фальшивую резолюцию Александра II и записку Лорис-Меликова!

* * *

Неожиданно вернувшегося из карцера Ландсберга дежурные тюремщики отделения встретили недоумевающими взглядами. Переглянулись, дивясь про себя вопиющей непоследовательности смотрителя. То ногами топает, грозит в карцере сгноить за побоище с каторжниками, то неожиданно отпускает…

Карл, не обращая на приставников внимания, добрел до своей камеры, тяжело сел на табурет и замер, бессильно свесив руки и тупо глядя в стену. В голове тяжело ворочались обрывочные мысли.

«Вот ты и дожил, потомок крестоносцев, – думал Карл. Дожил до безжалостного убийства старика с прислугой! До ареста, позорного увольнения в отставку, до суда, лишения дворянства и прав состояния… А нынче таинственный заговорщик считает возможным предложить ему, Ландсбергу, расправиться с государем! Да, император трижды во всем виноват – этот таинственный некто не ошибся. Но он, Ландсберг! Кем станет он, если примет столь ужасное предложение?»

Карл изо всех сил зажмурился и отчаянно помотал головой, отгоняя страшное видение – завалившееся на спину тело и рану на шее, из которой хлестала кровь. И второе тело – несчастная старуха с такой же раной… Он убил Власова и его прислугу в порыве гнева и отчаяния, на мгновение потеряв контроль за разумом. Но как убить живую душу по расчету? Подкараулив человека, поймав его тело на мушку прицела и потянув спусковой крючок?

Видение из Гродненского переулка сменилось другим – песок на губах, слепящее солнце и мчащийся на него хивинец в грязном халате. В руке у противника сверкала сабля, и Карл представлял себе смертоносное жало, которое через мгновенье поразит его плоть… Там, в песках Туркестана, у него не было выбора – или он, или его. Спасая себя, тогда Карл выждал момент и поймал летящего на него врага штыком винтовки. Перекатился на бок, и только тогда взглянул в бородатое лицо хивинца, поймал его тускнеющий взгляд. И отвернулся…

Еще одно видение – мостик через неширокую речушку и спешащая к этому мостику орда врагов. По эту сторону реки – остатки взвода. Солдаты с ужасом глядят на катящуюся на них лаву, а кое-кто в предчувствии неминуемой гибели уже бросил винтовку и закрыл лицо руками. Тогда у Ландсберга тоже не было выбора, и его пальцы не дрожали, соединяя концы электрического взрывателя. Провода, полузасыпанные песком, тянулись к мосту, и когда он заполнился визжащей ордой, мина оглушительно взорвалась. Чудовищная сила взрыва разметала нападавших – а оставшиеся в живых тут же повернулись и торопливо помчались обратно в степь…

Свершил он свой жестокий суд над обидчиками Васи Печонкина и здесь, далеко от песков Туркестана. Вне войны! И это было не в порыве неконтролируемого гнева, не в отчаянии! Неужели кто-то думает, что не дрогнет его рука, когда в прорези прицела появится фигура ничего