М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников - Максим Гиллельсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Появление Лермонтова в первых книжках «Отече
ственных записок», без сомнения, много способство
вало успеху журнала...
А. А. КРАЕВСКИЙ
ВОСПОМИНАНИЯ
(В пересказе П. А. Висковатова)
В начале февраля, на масленой, Михаил Юрьевич
в последний раз приехал в Петербург. Бабушка, усилен
но хлопотавшая о прощении внука, не успела в своем
предприятии и добилась только того, что поэту разре
шили отпуск для свидания с нею. Круг друзей и теперь
встретил его весьма радушно. В нем заметили перемену.
Период брожения пришел к концу. Поэтический талант
креп, и сознательность суждений сказывалась все яснее.
Он нашел свой жизненный путь, понял назначение свое
и зачем призван в свет. Ему хотелось более чем когда-
либо выйти в отставку и совершенно предаться литера
турной деятельности. Он мечтал об основании журнала
и часто говорил о нем с Краевским, не одобряя напра
вления «Отечественных записок». «Мы должны жить
своею самостоятельною жизнью и внести свое самобыт
ное в общечеловеческое. Зачем нам все тянуться за
Европою и за французским. Я многому научился у азиа
тов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиат
ского миросозерцания, зачатки которого и для самих
азиатов, и для нас еще мало понятны. Но, поверь м н е , —
обращался он к К р а е в с к о м у , — там на Востоке тайник
богатых откровений!» 1 Хотя Лермонтов в это время
часто видался с Жуковским, но литературное направле
ние и идеалы его не удовлетворяли юного поэта. «Мы
в своем ж у р н а л е , — говорил о н , — не будем предлагать
обществу ничего переводного, а свое собственное. Я бе
русь к каждой книжке доставлять что-либо оригиналь
ное, не так, как Жуковский, который все кормит пере
водами, да еще не говорит, откуда берет их» 2 . <...>
312
— Как-то в е ч е р о м , — рассказывал А. А. Краев
с к и й , — Лермонтов сидел у меня и, полный уверенно
сти, что его наконец выпустят в отставку, делал планы
своих будущих сочинений. Мы расстались в самом весе
лом и мирном настроении. На другое утро часу в деся
том вбегает ко мне Лермонтов и, напевая какую-то
невозможную песню, бросается на диван. Он, в букваль
ном смысле слова, катался по нем в сильном возбужде
нии. Я сидел за письменным столом и работал. «Что
с тобою?» — спрашиваю Лермонтова. Он не отвечает
и продолжает петь свою песню, потом вскочил и выбе
жал. Я только пожал плечами. У него таки бывали
странные выходки — любил школьничать! Раз он меня
потащил в маскарад, в дворянское собрание; взял
у кн. Одоевской ее маску и домино и накинул его сверх
гусарского мундира, спустил капюшон, нахлобучил
шляпу и помчался. На все мои представления Лермон
тов отвечает хохотом. Приезжаем; он сбрасывает
шинель, надевает маску и идет в залы. Шалость эта
ему прошла безнаказанно. Зная за ним совершенно
необъяснимые шалости, я и на этот раз принял его
поведение за чудачество. Через полчаса Лермонтов
снова вбегает. Он рвет и мечет, снует по комнате, разбра
сывает бумаги и вновь убегает. По прошествии извест
ного времени он опять тут. Опять та же песня и катание
по широкому моему дивану. Я был занят; меня досада
взяла: «Да скажи ты, ради бога, что с тобою, отвяжись,
дай поработать!» Михаил Юрьевич вскочил, подбежал
ко мне и, схватив за борты сюртука, потряс так, что
чуть не свалил меня со стула. «Понимаешь ли ты! мне
велят выехать в сорок восемь часов из Петербурга».
Оказалось, что его разбудили рано утром. Клейнмихель
приказывал покинуть столицу в дважды двадцать
четыре часа и ехать в полк в Шуру. Дело это вышло по
настоянию гр. Бенкендорфа, которому не нравились
хлопоты о прощении Лермонтова и выпуске его
в отставку.
M. Б. ЛОБАНОВ-РОСТОВСКИЙ
ИЗ ЗАПИСОК
<Лермонтов> был молодой человек, одаренный
божественным даром поэзии; поэзии, насыщенной глу
бокой мыслью, пантеистически окрашенной, исполнен
ной пламенных чувств, овеянных, однако, некоей
грустью, отзвуком отчаяния и презрения, вошедших
в привычку. Он также вскоре погиб на Кавказе, вели
колепно воспев его красоты. Там он еще больше про
никся духом независимости и безграничной свободы,
который почитается преступным в Петербурге и кото
рый послужил причиной изгнания его на Кавказ, где
он погиб еще молодым в злополучном поединке,
навеки оплакиваемый всеми, кто ценит в России талант.
Он был некрасив и мал ростом, но у него было милое
выражение лица, и глаза его искрились умом. С глазу
на глаз и вне круга товарищей он был любезен, речь его
была интересна, всегда оригинальна и немного язви
тельна. Но в своем обществе это был настоящий дьявол,
воплощение шума, буйства, разгула, насмешки. Он не
мог жить без того, чтобы не насмехаться над кем-либо;
таких лиц было несколько в полку, и между ними один,
который был излюбленным объектом его преследований.
Правда, это был смешной дурак, к тому же имевший
несчастье носить фамилию Тиран; Лермонтов сочинил
песню о злоключениях и невзгодах Тирана, которую
нельзя было слушать без смеха; ее распевали во все
горло хором в уши этому бедняге 1.
Первое появление Лермонтова в свете произошло
под покровительством одной очень оригинальной
женщины. Это была отставная красавица лет за пять
десят, сохранившая тем не менее следы прежней
красоты, сверкающие глаза и плечи и грудь, которые
она охотно выставляла напоказ. У нее была взрослая
дочь, любимая фрейлина императрицы, неразлучная
с ней.
314
К. В. БРАНИЦКИЙ
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К КНИГЕ
«СЛАВЯНСКИЕ НАЦИИ»
В 1839 году в Петербурге существовало общество
молодых людей, которое называли, по числу его членов,
кружком шестнадцати. Это общество составилось
частью из университетской молодежи, частью из кав
казских офицеров. Каждую ночь, возвращаясь из театра
или бала, они собирались то у одного, то у другого. Там,
после скромного ужина, куря свои сигары, они расска
зывали друг другу о событиях дня, болтали обо всем
и все обсуждали с полнейшей непринужденностью
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});