Первый. Бывший. Единственный - Татия Суботина

Матвей не приближался. Из-за его нервных движений пальцами у меня создалось впечатление, что мальчику в моем присутствии неудобно, но и уходить он отчего-то не спешил.

– С чего ты взял? – прохрипела я, надеясь, что мне хотя бы удалось сохранить спокойное выражение лица.

– Вижу, – просто ответил мальчик.

Больше он ничего не сказал, но больше-то и не требовалось. Вся его поза, взгляд оказались красноречивее сотни слов и били точно в цель. В мое сердце.

– Ты ошибаешься.

Матвей продолжал буравить меня глазами, точно прямиком в душу заглядывал.

Внезапно мне стало так стыдно за собственные эмоции, которые пока не получалось контролировать, что захотелось спрятаться под одеяло. Наедине с сыном Дубравина это я сейчас скорее чувствовала себя растерянным ребенком, мальчик же выглядел донельзя спокойным и уверенным.

– Это не так, – сказала я после короткой паузы.

Матвей никак на это не отреагировал и, что-то подсказывало мне, даже не поверил.

Да и я сама себе не особо верила. С одной стороны, я прекрасно осознавала, что не имею права испытывать неприязнь к невинному ребенку, а с другой… Каждый раз, когда я видела этого мальчика, то вспоминала о предательстве мужа. Бывшего мужа.

Получалось, что теперь я вынуждена была вновь проживать все то, от чего так долго и старательно бежала. От собственного бессилия во мне бушевала злость, которая искала выхода. Не знаю, как Матвей за столь короткий срок нашего с ним знакомства смог это уловить, но он попал в яблочко.

– Я не на тебя злюсь, а на твоего отца, – вдруг призналась я.

– Почему?

Руся тоже была мастером неудобных вопросов, но с ней я хотя бы понимала, в какую сторону двигаться, а с Матвеем чувствовала себя словно ежик в тумане. Больной, уставший от простуды и жизненных беспорядков ежик.

– Это долгая история. – Рассказывать которую ему мне совершенно не хотелось.

Мальчик подошел к окну. Я следила за его точеным профилем и удивлялась, как такой красивый ребенок может быть настолько грустным. От беззаботного детства в Матвее, казалось мне, не было и следа.

Создавалось такое впечатление, будто в юное тело поместили очень взрослую душу.

– Он хранит ваши фотографии, – через какое-то время сказал мне мальчик. – Я вас сразу узнал.

– Что? – не поняла я.

– Вы красивая.

– Что ты здесь делаешь? – Дубравин появился неожиданно, от его голоса я даже подпрыгнула. – Я же просил не мешать Василисе.

– Он не мешал, – почему-то вступилась за парня я. – Только бы не заболел…

– У него крепкое здоровье, – хмуро выдал мужчина. – Иди к себе, Матвей. И подожди меня там, тебя ждет серьезный разговор. Обсудим твое поведение.

Удивительно, но мальчик его сразу послушал и ушел, даже не взглянув в нашу с Дубравиным в сторону.

– Не слишком ли ты строго с ним? – побеспокоилась я.

– Нет, он знает, что договор нарушать нельзя, – сказал мой бывший. – Как ты себя чувствуешь?

– Как больная, простуженная старая женщина. Разве не видно?

Дубравин хмыкнул.

– Если шутишь, то уже идешь на поправку. Надеюсь, Матвей не слишком тебя напряг. Я даже и подумать не мог, что его сюда потянет.

– У детей в крови любопытство, – пожала плечами я. – Ты до сих пор этого не выучил?

– Матвей не такой, как все дети, – потер глаза Дубравин. Мужчина выглядел уставшим.

Видимо, не у одной меня выдалась та еще ночка.

– Да, каждый ребенок для родителя особенный, – кивнула я, поддерживая этот странный разговор чисто ради вежливости.

– Нет, ты не понимаешь, – покачал головой мой бывший муж. – Матвей – аутист.

– О…

– Он родился таким.

– Мне… жаль? – Я совершенно не понимала, как реагировать в такой ситуации. – Но он как-то не похож на аутиста.

– Не бьется в припадке вблизи от людей, не содержится в специальной закрытой школе и даже умный? – скривился Дубравин.

У меня дыхание перехватило от реакции мужчины. Я оказалась совершенно не готова к его яростной словесной атаке и… растерялась.

– Я ничего такого не имела в виду…

– Я знаю, – сжал переносицу Дубравин. – Прости, я просто привык, что к таким детям относятся с предубеждением.

На это мне было нечего сказать. Наше общество давно называлось цивилизованным, но в некоторых вещах оно по-прежнему отличалось варварской жестокостью и дремучестью.

– Чтобы Матвей почти не отличался от обычных детей, нам с ним пришлось пройти долгий путь, – через какое-то время выдал Дубравин.

– Расскажешь?

Между нами с Кешей были годы разлуки, некрасивое расставание, боль от предательства, метры физического расстояния, но именно сейчас он казался мне близок и понятен как никогда.

– Когда-нибудь обязательно, – пообещал он. – А пока тебе нужно лечиться и набираться сил.

Дубравин протянул мне чашку с еще горячим ароматным бульоном.

От одного запаха еды у меня подвело желудок и потекли слюнки, что было отличным знаком. Если уж аппетит появился, то организм взял курс на выздоровление – это, конечно же, радовало.

– Спасибо. Но мне не отлеживаться надо, а готовиться к выступлению.

– Выступлению? – удивился бывший.

– Да, у меня премьера в канун Нового года, – сказала я, сразу приготовившись отстаивать собственную жизнь. Когда я стала Дубравиной, то мужу резко разонравилась моя публичность в танцах.

– Значит, нужно сделать все, чтобы ты была здорова и полна сил к премьере, – постановил Кеша, чем вызвал во мне небывалое удивление.

– Что? – Мой привычный шаблон был разорван, и это вызывало настоящий шок.

– Что? – хмыкнул мужчина.