Свет вечный - Анджей Сапковский

– Смотрите, народ, – Якуб Надобный развернулся в седле. – Мы едем, прям как из легенды взяты. Братья славяне! Лях, Рус и Чех!

– Лях, Рус и Немец, – скривился Федька Острожский. – Где ты здесь чеха видишь?

– Рейневан, – сказал Тлучимост, – с чехами водится. И говорит почешски.

– Федька, – сказал позади Скирмунт, – ругается помадьярски, но он же не мадьяр. А Рейневан не немец, а силезец.

– Силезец, – Федька сплюнул, – Значит, ни то, ни сё. С перевесом немца.

– А ты сам, – спросил Рейневана Куропатва, – кем себя считаешь?

– А вам, – пожал плечами Рейневан, – какая разница?

– Без разницы, – согласился Куропатва.

– Ну вот, – обрадовался Надобный. – Я ж говорил, что взяты, как из легенды. Лях, Рус и без разницы.

– Слушай, Надобный, как там было с твоим братом Гиньчей? Это правда, что он королеву Соньку трахал?

– Неправда, – возмутился Надобный. – Ложь и поклеп! Невинно его Ягелло в Хенцинах приказал посадить. Поэтому я и пошел за Корыбутовичем в Чехию, наперекор королю. За то, что он с Гиньчей несправедливо поступил, гноя его на дне ямы, как пса.

– А ты не врешь? Потому что говорили, что Гиньча на Вавеле трахал.

– Трахал, – признал Надобный. – Но не королеву, а ее фрейлину. Щуковскую.

– Которую? – поинтересовался бывалый, видимо, Куропатва. – Каську или Элишку?

– Если хорошенько подумать, – подумал Надобный, – то, наверное, обеих.

На следующий день они подошли под Люблинец, городишко, расположенный на дороге из Севежа до Олесьна, важном пути для товарообмена Силезии с Малопольшей. Компания потирала руки и вслух радовалась мыслям о люблинецких корчмах и о пиве, которое там варят, однако ко всеобщему разочарованию Федор Острожский приказал им остановиться на привал вдали от застроек и строго запретил там показываться. Сам, в сопровождении только Яна Куропатвы, подался в город. Под вечер, когда стало темно. Обещая вернуться на рассвете.

Поначалу всё это мало волновало Рейневана. В конечном счете князь Острожский был атаманом, авантюристом и наемником всякий раз у другого хозяина, замешанным в аферы и такие делишки, которые следовало улаживать тайно, скрытно и впотьмах. Однако, со временем любопытство взяло верх, тем более, что и случай подходящий нашелся. Дело в том, что компания плевала на приказы князя. Оставив Скирмунта и Рейневана стеречь лагерь, они двинулись в сторону ближайших сел на поиски выпивки, еды и возможно секса. Когда Скирмунт уснул, Рейневан сел на коня и втихаря отправился в Люблинец.

По погруженному во мрак городу расползался дым, лаяли собаки, ревели волы. Единственным освещеным, причем обильно, домом был накрытый стрехой из камыша комплекс корчмы, несмотря на позднюю пору, там было полно людей, стоял шум и гам. Рейневан достаточно быстро высмотрел бросающегося в глаза серого коня Куропатвы и возле него вороного коня Острожского. Скрываясь в темноте, он уже собирался приблизиться, как вдруг к корчме подъехал с топотом и лязгом достаточно многочисленный кортеж, сопровождающий карету. Во двор выбежали дворовые с факелами, в круг света от светильников, выйдя из кареты, вступил богато одетый, статный и крепкий мужчина с рыцарской внешностью. На ступени корчмы, чтобы его встретить, вышел мужчина в обшитой соболями шубе, чуть моложе, с ростом и фигурой тоже рыцарской, слегка толстощекий. Рейневан вздохнул. Он знал их обоих.

Гостем был Конрад, епископ Вроцлава. Встречал Збигнев Олесницкий, епископ Кракова.[357]

Епископы, обменявшись приветствиями, вошли внутрь. Вооруженные и прислуга с факелами создали вокруг дома плотный кордон, конные стрельцы отправились патрулировать околицу. Рейневан, поглаживая коня по храпам, попятился в темноту. Надо было возвращаться. О том, чтобы подкрасться и подслушать, о чем сановники будут говорить, можно было и не мечтать.

– Польские фантазии, – сказал вроцлавский епископ. – Польские фантазии о Силезии. Наконец-то вылезло шило из мешка. Еретики, вероотступники и их союзники – польские отщепенцы разграбили ратиборское княжество, опустошили козельскую землю, спалили Крапковице, Бжег и Уязд, ограбили и разрушили монастырь цистерцианцев в Емельнице, сейчас идут на Гливице и Тошек. А на границе стоит польское коронное войско, готовое к вооруженной интервенции и аннексии Верхней Силезии. А ты, краковский епископ, вместо того, чтобы наложить анафему на короляязычника, вместо того, чтобы всяких Шафранцев, Збонских, Мельштынских и других польских приспешников ереси жечь на кострах, договариваешься со мной о встрече, хочешь вести переговоры, заключать договора. Какие? О чем? Я говорил твоему послу, Лодзицу Бниньскому, что о польской интервенции не попрошу. Никогда.

– Польское войско не войдет в Силезию, пока король Владислав не даст приказ.

– Тоже мне гарантия. Ягелло – старый гриб. Слушает то, что ему нашепчут.

– Факт, – согласился Збигнев Олесницкий. – А шепчут всякие. В том числе покровители ереси, русские схизматики и те, что рады бы видеть Литву оторванной от Польши. А ваш король Сигизмунд Люксембургский помогает им, раздражая Ягеллу обещаниями короны для Витольда.

– Король Сигизмунд, – гордо поднял голову Конрад, – может раздавать короны, кому захочет.

– Сможет, когда станет императором, что, в общемто, не так уж неизбежно. В настоящее время король Сигизмунд в своих местечковых и недальновидных интересах подвергает опасности Вселенскую Церковь. И миссию, которую Церковь должна выполнить на Востоке. Миссию христианскую, цивилизаторскую и евангельскую.

– Миссию, которая должна выполнить Польша? Мессия и избранный народ, оплот христианства? Ты грешишь гордыней, Збышек, польской гордыней. Миссию, о которой ты говоришь, с таким же успехом выполнит король Витольд.

Краковский епископ сунул руки в рукава шубы.

– Коронованный король Витольд ничего не выполнит, – сказал он. – Его не интересует ни Миссия, ни Рим. Его интересует власть и только власть. Апостольская столица об этом знает, поэтому не даст санкцию на коронацию Витольда. Апостольская столица знает, что на востоке она может опереться только на Польшу, только на Польшу может возлагать надежду в борьбе равно как со схизмою, так и с ересью. Кто ослабляет Польшу, разрушая ее союз с Литвой, тот является врагом не только Польши, но Церкви.

– Нынешнему папе ворожеи дают неполный год жизни. А его преемник может меньше любить поляков. Особенно, когда убедится, кто является истинным христианином. Кто тайно поддерживает и довооружает кацеров, а кто воюет с ними с оружием в руках, уничтожает их огнем и железом, чтобы положить окончательный крест еретической заразе.

– Ага! – Тут же догадался Олесницкий. – Готовите крестовый поход. Опять? Так спешите, чтобы вам надавали по морде? А ведь чехи дадут вам снова. Опять будете бежать оттуда, очертя голову, со стыдом и позором, скомпрометированные перед всем христианским миром. Начните же вы, в конце концов, думать. Тем, что вы позволяете кацерам так себя дубасить, вы усиливаете их.

– Это вы их усиливаете. Вы, поляки. Вашей поддержкой. Если бы вы вместе с ними не вступили…

– Если бы это зависело от меня, – перебил епископ Кракова, – польское войско вошло бы в Чехию уже завтра. Я ненавижу ересь и рад бы видеть ее укрощенной. Но приходится считаться с общественным мнением. В общественном мнении чехи – это славяне, это братья, в братскую страну не входят с войсками. Vox populi, vox Dei,[358] польская интервенция в Чехию была бы политической ошибкой с непредсказуемыми последствиями. И поэтому польской интервенции в Чехию не будет.

– Зато будет в Силезию, да?

– Не будет, пока Ягелло не даст приказ. Я, episcopus cracoviensis, делаю всё, чтобы не дал. Делаю всё, чтобы остановить и обуздать прогуситскую партию. Помоги мне в этом, епископ Вроцлава. Повлияв на Люксембуржца, чтобы он перестал подзуживать. В деле Витольда и короны для него.

– Что вам надо? – развел руками вроцлавский епископ. – Ведь с Витольдом вы управились. Ловко схватили послов, которые везли ему корону, обвели короля Сигизмунда вокруг пальца. Витольд удовлетворился орденом Дракона и смирился с фактом, что magnus dux[359] – это вершина его карьеры.

– Витольд не смирился и не смирится. Люксембуржец знал, что делает, когда открыл в Луцке этот переполненный амбициями ящик Пандоры. Теперь Витольд не остановится, пока не оторвет Литву. Он – угроза для Польши.

– Наибольшей угрозой для Польши, – фыркнул вроцлавский епископ, – являются сами поляки. Всегда так было и так будет. Но я готов к переговорам. Но переговоры – это ведь do ut des, дам, чтоб и ты дал. А ты ничего не хочешь дать, ни в чем уступить.

– А в чем я должен был бы уступить? И что получил бы взамен?