Свет вечный - Анджей Сапковский

– А кто там? – голос привратника постарчески дрожал.

– Открывай!

– Как это так: открывай? Кому открывать?

– Открывай! Живо! Мы по приказу короля!

– Как это?

– Ты открывай ворота, сукин сын, – рявкнул Федор из Острога. – Быстро! А то топорами вывалим!

– Как это?

– Поднимай запор, курва, немедленно! – заорал Куропатва. – Пока мы добрые!

– Помилуйте! Это же святое место!

– Открывай, черт бы тебя подрал!

Щелкнул запор, заскрежетал засов. Братья Кондзьолы тут же толкнули ворота, ударили их со всей силы, распахивая настежь обе половины, повалив привратника и его помощника, молодого монаха в белой паулинской рясе. За ними во двор ворвались Тлучимост, Пелка и Якуб Надобный. Упавший привратник схватил Надобного за плащ. Федор Острожский ударил его в висок чеканом.

– Нападееение! – завопил молодой монах. – Нааападееение! Разбойники! Браааатья!

Куропатва ударом меча пригвоздил его к земле. Открылись и тут же закрылись двери в капитулярий, щелкнул замок. Пелка подскочил, двумя ударами сбил завесы, ворвался в середину, через минуту оттуда послышался грохот и крики. Острожский и остальные побежали в направлении церкви. В портале и притворе путь им преградили несколько белых паулинов. Один протянул к князю распятие, почти касаясь его лица.

– Во имя Отца, и Сына и Святого Духа! Стойте! Это святое место! Не берите грех на ду…

Федька ударил его чеканом. Мельхиор рубанул топором второго, Микошка заколол мечом третьего. Кровь забрызгала стену и купель для крещения. Четвертого монаха Тлучимост прижал к стене, замахнулся ножом. Рейневан схватил его за руку.

– Что такое? – дернулся поляк. – Отпусти рукав!

– Оставь его, жалко времени! Другие уже хватают добычу!

В нефе и на хорах продолжалась дикая гонка. Братья Конзьолы гонялись за паулинами, секли и рубили их, кровь обагряла белые рясы, лилась по паркету, брызгала на скамьи, на подножье алтаря. Острожский вбежал за одним монахом в часовню, почти в то же мгновение оттуда донесся чудовищный крик. Другого Куропатва держал за рясу, дергал и тряс его.

– Armarium! – ревел он, брызгая слюной монаху в лицо. Armarium, святоша! Веди в сокровищницу, а то убью!

Монах всхлипывал, вертел головой. Куропатва повалил его на колени, затянул чётки на шее и начал душить.

Убегающие паулины нарвались прямо на Рейневана и Тлумочиста. Рейневан ударил одного кулаком, другого повалил пинком, третьего со всей силы толкнул на каменную колонну. Тлумочист зареготал, присоединился, нанося удары тем, кто пытался подняться. Подскочили братья Кондзьолы, один с топором, второй с мечом.

– Оставьте! – крикнул Рейневан, заступая им путь и разводя руки. – Они уже получили! Я надавал фратерам по морде! Нука, живо, брать сокровища, сокровища!

Братья довольно неохотно, но послушались. Вместе с Тлумочистом вскочили на алтарь, схватили дароносицу и крест, собрали подсвечники, стянули вышитую скатерть. Залитый кровью Острожский выскочил из часовни, таща завернутую в плащ икону. За ним выбежал Надобный, в обеих пригоршнях неся серебряные дары, а под мышкой светильник.

– А ну айда в сокровищницу! – крикнул князь. – За мной!

Через ризницу они пробрались в помещения, прилегающие к капитулярию. Двери в armarium, на которые указал трясущийся монах, поддались под ударами топоров. Кондзьолы ворвались внутрь, через минуту начали выбрасывать добычу. На пол полетели вышитые золотом ризы, серебраные сосуды для реликвий, литургийные чаши и подносы, кибории, кадила, акваманилы, даже крапила. Куропатва и Рейневан впопыхах запихивали всё в мешки.

Во дворе уже стоял воз; Акакий Пелка и явно напуганный развитием событий Скирмунт запрягали в него лошадей, выведенных из конюшни, к решеткам приторачивали запасных. Кондзьолы и Куропатва свалили на воз мешки с добычей. Из церкви выбежали Тлумочист и Надобный, последний с красочным сборником гомилий под мышкой.

У притвора сидел и трясся от плача старый паулин. Микошка Кондзьол заметил его, достал кинжал.

– Брось, – сказал Рейневан.

И голос у него был такой, что поляк послушался.

Федор Острожский, уже в седле, замахнулся и швырнул на крышу сарая факел. Второй бросил на крышу конюшни Тлучимост. Скирмунт и Пелка заскочили на воз, один схватил вожжи, второй стрельнул батогом над конями.

– Айда! Айда!

Они бежали Велюньским трактом, дорогой на Клобуцк. Бежали на полном скаку. Однако, кони, запряженные в телегу, скакать не очень могли и не очень хотели. Не помогали ни крики, ни кнут.

– Съезжай туды! – Федор из Острога показал ездовым придорожную поляну возле свежей вырубки. – Туды!

– Значит, – Ян Тлучимост беспокойно осмотрелся, – здесь добро поделим? А потом каждый сам по себе?

– Разве что каждый сам по себе хочет висеть, – съязвил Федька. – Не, хлопцы, едем вкупе аж до Велюня. Там поделимся и двинем на Куявы, а оттуда в Марку или в Пруссию.

– И правильно, – кивнул головой Куропатва. – Мы обработали Ясну Гуру, этого нам не простят. От Польши нам надо как можно дальше.

– И как можно быстрее, – добавил Надобный. – Давайте бросим к черту эту сраную телегу. Мы в монастыре не набрали столько, чтобы не влезло во вьюки и на запасных коней. А, Федька?

– Выпрягайте, – согласился Острожский. – И перегружайте. А я тем временим должен еще что-то сделать.

Он спешился, стянул с телеги икону, развернул. Пелка охнул. Ян Тлумочист открыл рот. Ежи Скирмунт машинально перекрестился. Ян Куропатва из Ланьцухова покрутил головой.

– Если это то, что я подумал, – сказал он, – то давайте оставим это здесь. Бросим. Я бы не хотел, чтобы меня с этим поймали.

– С этим, без этого – какая разница? – Федька бросил икону на траву. – Это же только намалевано на доске. Вся его ценность в этих цацках и украшениях. Которые я не оставлю. Помоги кто-нибудь!

Ежи Скирмунт демонстративно скрестил руки на груди. Якуб надобный из Рогова и Ян Куропатва герба Шренява не шелохнулись. На помощь Острожскому поспешил только Тлучимост и братья Кондзьолы.

Мадонна Ченстоховска без сопротивления позволила, чтобы кинжалами поддели и сорвали ее корону из золотой бляхи. Она не проронила ни звука, ни слезы, когда сорвали корону ее Сыну. Ее темное лицо не дрогнуло, когда срывали бляху с манжет одеяния. Печальные глаза не изменили выражения, маленькие и тонкие губы не шевельнулись, когда выковыривали жемчуг и драгоценные камни.

Треснуло и поломалось дерево, затрещало и порвалось полотно. Ограбленная икона разломалась под ножами. На две доски. Больше и меньше.

Рейневан стоял, беспомощно и бессильно опустив руки. Кровь бросилась ему в лицо, глаза застилал туман.

«Hodegetria, – звучало у него в голове. – Указывающая путь. Великая Матерь, Pantea-Всебогиня. Regina-Царица, Genetrix-Родительница, Creatrix-Творящая, Victrix-Победительница».

– Хватит, – Острожский встал. – Те маленькие нехай остаются, не стоит возиться. Можем в дорогу. Только сперва выполню то, что велели.

«Матерь природы, властительница стихий, царица и госпожа сияющих высот. Та, чью единственную божественность в множестве образов почитает весь свет под разными именами и в различных обрядах».

Князь Федор Острожский вытащил из ножен широкий тесак с простым крестоподобным эфесом. Он подошел к ограбленной иконе.

Рейневан стал ему на пути.

– Уничтожь что-то другое, – сказал он спокойно. – Это нельзя.

Острожский отступил на шаг, прищурил глаза.

– А ты всё пакостишь, немчура, – процедил он. – Ничего, только пакостишь. Твои пакости мне уже надоели, терпеть твои пакости не могу. Прочь с дороги, а то убью!

– Отойди от иконы.

Ни выражением лица, ни голосом Федька не выдал своего намерения. Он ударил внезапно, быстро, как змея. Рейневан увернулся, сам удивляясь быстроте своей реакции. Он схватил наклонившегося князя за руку, толкнул головой на борт телеги, аж загудело. Дернул к себе, развернул и со всей силы заехал в челюсть, одновременно выбивая тесак из пальцев. Оттолкнул и рубанул. Острожский завыл, схватился за голову, из-под пальцев полилась кровь.

– Ууууоооааа! – заревел он, когда упал. – Убииил! Baszom az anyát! Бей его бей!

Первым бросился Тлумочист, за ним братья Кондзьолы. Рейневан отогнал их, размахивая тесаком. Тогда сбоку набросился Надобный, кольнул мечом, раня бедро. Микошка Кондзьол подскочил, ударил ножом по бицепсу. Рейневан опустил тесак, схватил за руку и нож, клинок рассек ладонь. Мельхиор Кондзьол прибежал, кольнул кинжалом, тем самым, которым срывал украшения с иконы. Лезвие скользнуло по ребрам, но Рейневан съежился от боли. Подскочил Тлучимост, полоснул ножом по лбу, на линии волос. Куропатва без размаха всадил ему меч в плечо, и в это же момент Пелка ударил ему вальком из телеги по руке выше локтя, добавил по пояснице и в затылок. У Рейневана потемнело в глазах, тело вдруг стало беспомощным. Он упал, хватаясь за разбитую икону и закрывая ее собой. Почувствовал, как острия колют и режут его, как сыплются тяжелые удары рук и ног. Кровь заливала ему глаза, по носу стекала в рот.