Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники - Николай Губернаторов

Побежали. Благо рядом. Откинул плащ-палатку — дверь. Из блиндажа всех славян как сквозняком выдуло. Под «окном» — амбразурой, — занавешенным другой плащ-палаткой, за столиком сидел… генерал-лейтенант Плиев. «Явление Христа народу», — мелькнуло в хмурной голове.

В блиндажике — пять-шесть казачьих офицеров. Все в бурках, званий не видно. На столе развернута карта, по которой Потапов заканчивал доклад об обстановке. Я еще успел услышать концовку: как мы «заколотили» фрицев обратно, на фольварк.

Плиев остановил доклад жестом, пристально воззрился на меня, стоявшего у входа. Я доложил, что прибыл по приказанию.

— Так это ты нэ дал фрыцу драпануть, капитан?

— Так точно, товарищ командующий! Батарея не дала.

— Вай, молодцы! Вот, товарищи офыцеры, как надо ваивать в условиях акружения — в акружении акружать и бить фрыца!.. Прадалжайте, товарищ подполковник.

Генерал дослушал доклад, задал несколько вопросов по деталям обстановки. Все деловито, быстро. Спросил, кто наиболее отличился в этих боях. Тут же, как называлась фамилия человека и чем он отличился, Плиев говорил, к какому ордену будет представлен упомянутый. Адъютант (майор, как я понял) записывал все в блокнот.

— Подполковника Потапова и капитана Пугава… извини, дарагой, я правильно назвал? — к Герою представить.

По окончании доклада один из старших штабных офицеров быстро расспросил нас об обстановке за рекою, не простреливаются ли мосты. По требованию того же полковника я приказал Шатилову выделить провожатого казака до южного моста через реку.

Вышли из блиндажа. Едва-едва угадывалось наступление рассвета. Фольварк молчал. Плиев в уже накинутой бурке легко подпрыгнул в седло. У изгороди сада пофыркивали кони, слышно было, как переступали копыта по мерзлой земле (я никого не видел и не слышал, когда бежал к блиндажу по вызову).

Генерал, подбирая повод, полуобернулся к нам.

— Боевых успехов вам, гвардейцы! А вы, полковник, действуйте по обстановке! — обратился он к Павлу Дмитриевичу.

— Слушаюсь, товарищ командующий! Я — подполковник…

— Сказал: полковник, значит, полковник. Ну, — повернулся в полутьму, — ма-а-рш, ма-а-рш.

Пошли на рыси к саду. Там послышалась приглушенная команда:

— Справа по звеньям. Полкорпуса дистанция. За мной — ма-а-рш.

Судя по топоту, эскадрон пошел. Глухо стало. С фольварка взвилась одинокая ракета.

— Что делать будем, товарищ полковник? — обратился я к Павлу Дмитриевичу.

— Отставить: полковник… полковник!.. Дожить еще надо до приказа… как и до указа.

— Разрешите вопрос, товарищ подполковник?

— Ва-ляй… Мало у нас с тобой вопросов.

— Почему генерал не увел нас с собою?

— Потому, как я думаю, что мы сковали бы их маневр. Они идут своим маршрутом… Чего это они ракету дали?

С рассветом судьба на нас повалила… Проверил я связь со взводами. Порядок — работает связь. Отдернул с амбразуры штору, начал просматривать через стереотрубу фольварк и нейтральную полосу. Никакого движения. А время к семи-ноль-ноль приближается.

— Пойду посмотрю, каков дух у славян, — сказал подполковник, набросив плащ-накидку, — может, атаковать придется этот гадюшник. Подбодрить надо ребятушек.

Вышел по ходу сообщения к траншеям. Через несколько минут зазуммерил телефон. Из взвода боепитания, расположенного в саду, Гончаров, взводный, сообщил, что за южным мостом — у нас в тылу! — казаки Шатилова засекли приближающуюся группу мотоциклистов. Я приказал продолжать наблюдение. Дрозду — развернуть одно из орудий его взвода, выдвинуть на юго-восточную опушку сада, окопаться, быть в готовности к открытию огня.

Из фольварка ударил несколькими короткими очередями «MG-17» (тяжелый пулемет). Я засек место по трассам. Быстро начал готовить данные для стрельбы по этой точке. Через две минуты, когда начал уже передавать команду орудию, вбежал пехотинец. Заорал хрипло:

— Товарищ командир! Подполковника нашего убило! Несут сюды!..

Я метнулся к нему, опрокинув стереотрубу.

— Ты что хреновину порешь?! Паникер! Подполковник только что вышел отсюда и находится в боевых порядках…

Я еще тряс его за грудки (или сам мотался около него — здоровый, рослый был дядька!), когда внесли на плащ-палатке Павла Дмитриевича. Шинель и плащ-накидка наброшены сверху. Видна разорванная, окровавленная гимнастерка. Грудь перебинтована. Но… дышит. Тяжело дышит. Глаза полуприкрыты.

Санинструктор доложил, что два пулевых ранения в грудь. Саша побежал к командиру 1-й роты — старшему по званию среди пехотных командиров — с моим распоряжением, чтобы тот принял временное командование группой на себя.

А сам в это время «врезал» по чердаку дома, откуда стрелял пулемет.

Потапов, Слава Богу, оказался крепким мужиком. Когда собрались ротные командиры, он совсем пришел в себя. Все ротные доложили, что в их тылах замечено передвижение групп мотоциклистов.

В это же время Лукша, наблюдавший в стереотрубу, доложил, что у восточного выхода из фольварка появились двое с белым флагом.

— Вот что… офицеры… Командование группой… — трудно проговорил Павел Дмитриевич, — передаю старшему по званию — ему… (повел глазами в мою сторону). Поддерживайте его. А ты — их.

— Фрицы идут, те, с флагом. Фукают, а идут потихоньку, — проговорил Лукша.

— Давай, Григорьевич… иди переговори с гадами, — сказал подполковник, — иди… с Богом. Там видно будет… что к чему.

Захватил с собою взводного из 1-й роты и пошел. Время — восемь-пятнадцать. Неаккуратные фрицы стали — на час с четвертью припозднились.

До сих пор не ведаю, почему Потапов решил с самого начала вести переговоры с немцами с нашей стороны на высшем уровне. Немцы высылали парламентера — представителя своего командования, а мы выходим на них сами. Было это и рискованно, и не очень осмотрительно.

Учитывая последнее, я оставил за себя в боевых порядках командира 1-й роты старшего лейтенанта Осипова.

Встретились с парламентерами, как и в первый раз, у придорожного куста северо-западнее сада. У штурмбанфюрера голова забинтована, у штурмфюрера левая рука на перевязи. Так… подшибленные, значит.

Обменялись приветствиями. Переводил штурмфюрер. Пока он делал это — довольно коряво, — у меня были секунды на обдумывание ответов.

— А почему нет здесь господина полковника? — изобразил удивление старший немец.

Тут у меня промелькнул кадр из довоенного фильма «Тринадцать», и я ответил почти точно словами одного из действующих лиц: