Альтернативная история - Йен Уотсон

Кровь стучала в ушах, когда я выглянул за угол. Ленин и рыбак сидели на верхней ступеньке спиной ко мне. Владимир Ильич энергично жестикулировал правой рукой. Я почти слышал его, и слова казались знакомыми.

Я ждал, подумав вдруг: а что, если это и в самом деле простой рыбак, а я слишком многого жду от Рейли?

Тут незнакомец обнял Владимира Ильича за плечи. Что они такое друг другу рассказывают? Может, сумели достичь своего рода товарищеских отношений? Или Ленин в самом деле германский агент и эти двое все время работали вместе? Неужели я мог так ошибаться?! Вид этой парочки, сидящей бок о бок, как старинные друзья, нервировал меня.

Рыбак схватил голову Ленина двумя руками и резко повернул. Шея хрустнула, и в этот долгий момент мне вдруг показалось, что сейчас он оторвет голову от тела. Я вытащил револьвер и кинулся вперед.

— Думал ли ты, что все пройдет так легко, Розенблюм? — спросил я, оказавшись у него за спиной.

Рыбак повернулся, посмотрел на меня не удивленно, а раздраженно и отпустил Ленина.

— Не двигайся, — предупредил я, глядя, как тело Владимира Ильича сползает на землю.

Рыбак заметно расслабился, но продолжал настороженно смотреть на меня.

— Значит, ты использовал его как наживку, — сказал он, показав на труп. — А почему сам не убил?

Предполагалось, что этот вопрос вызовет у меня досаду.

Он посмотрел на море:

— Да, экономическое решение контрреволюции. Ты ликвидируешь нас обоих, сохраняя внешнюю невинность. Ты уверен, что без меня Москва падет.

Я ничего не ответил.

Он прищурился, глядя на меня:

— И ты был так уверен, что поймаешь именно меня? А если бы я послал кого-нибудь другого? — Он рассмеялся.

Я показал револьвером:

— Гидроплан. Только Сидни Рейли прилетел бы сюда на нем. И прилететь ты должен был быстро.

Он кивнул, словно признавая свои грехи.

— Что тебе сказал Владимир Ильич? — спросил я.

Его настроение изменилось, словно я внезапно дал ему то, что требовалось.

— Ну? — сердито подтолкнул его я.

— Очень уж тебе любопытно, — произнес он, не глядя на меня. — А ведь я могу и не рассказать.

— Да как хочешь.

Он немного подумал:

— Ладно, расскажу. Он опасался за будущее России, и меня это тронуло, товарищ Сталин. Он боялся, потому что уже слишком много таких, как ты. Я удивился, услышав это от него.

— Таких, как я?

— Да, циников и скептиков, которые не будут довольны до тех пор, пока не выхолостят мир для всех, как уже выхолостили для себя. Только смерть жены помогла ему это понять. Его слова меня тронули.

— Ты сказал ему, что сам ее убил?

— Я не успел ее спасти.

— И он тебе поверил?

— Да. Я сказал ему, кто я такой. Все его мечты превратились в тлен, и он хотел умереть.

Моя рука, державшая револьвер, вспотела.

— Его погубила буржуазная сентиментальность. Надеюсь, вам обоим понравилось обмениваться идеалистическими букетами. А ты рассказал ему, что бы ты с нами сделал, если бы захватил в Москве?

Он поднял голову и улыбнулся:

— Я бы заставил всех вас пройтись парадом по московским улицам — без штанов и трусов и чтобы полы рубашек развевались на ветру!

— А потом убил бы нас.

— Нет. Зачем мне мученики? После такого посмешища вам отлично подошла бы тюрьма.

— Но ты прилетел сюда, чтобы убить его!

— Может, и нет, — вздохнул он. — Я мог забрать его с собой как пленника, но он хотел умереть. Я убил его, как убил бы раненую собаку. В любом случае Москва считает, что он умер несколько недель назад.

— Что ж, теперь ты все окончательно испортил, так?

— По крайней мере, я знаю, что Ленин умер истинным большевиком.

— Ага, теперь ты заявляешь, что разбираешься в большевизме?

— И всегда разбирался. В подлинном большевизме достаточно конструктивных идей, чтобы с его помощью добиться настоящей социальной справедливости. Это роднит его с христианством и Французской революцией. Да только такие, как ты, товарищ Сталин, всегда помешают достойному браку идеалов и практического правления. — Он усмехнулся. — Но возможно, брак состоится вопреки тебе. Маленькие Советы могут крепко держаться за свои демократические структуры, а со временем просто скинут тебя. Кто знает, может быть, однажды они поведут мир к высшему идеалу государственности — к интернационализму.

— Красивые слова, — отрезал я, крепче стискивая рукоятку револьвера. — Но реальность такова, что ты сослужил делу Советов великую службу, будучи иностранным агентом, контрреволюционером, еврейским ублюдком и убийцей Ленина в одном лице.

— Я сослужил службу только тебе, — с горечью произнес он, и я почувствовал его ненависть и досаду.

— Ты просто не понимаешь подлинной сути власти, Розенблюм!

— Ну, объясни, — насмешливо бросил он.

— Гуманность позволяет выполнять узкий круг действий, — сказал я. — А бешеного пса, находящегося в толпе людей, необходимо держать в наморднике. Поэтому гражданский порядок — единственное, на что может рассчитывать любое общество.

Утреннее солнце припекало мне лицо. Я поднял руку, вытирая рукавом пот со лба, и тут Рейли перепрыгнул через тело Ленина и помчался вниз по лестнице.

Я прицелился и выстрелил, но за время нашего короткого диалога мои пальцы онемели. Он перепрыгнул сразу через дюжину ступенек, я выстрелил еще раз, но промахнулся.

— Держите его! — заорал я людям внизу. Они только что вышли из церкви у подножия лестницы. — Он убил товарища Ленина!

Рейли знал, что они его не поймают. Он повернулся и побежал обратно ко мне, вытаскивая нож. Остановившись, он метнул его, но тот упал на ступеньку справа от меня. Я засмеялся, а он продолжал идти на меня с голыми руками. Я прицелился, понимая, что, если промахнусь, он меня схватит. Меня поразило, что он скорее был готов поставить на то, что я промахнусь, чем рискнуть падением через роскошные перила.

Я нажал на спусковой крючок. Револьвер дал осечку. Почуяв победу, Рейли зарычал, продолжая надвигаться на меня.

Я выстрелил снова.

Пуля пронзила ему горло. Он пошатнулся и упал, заливаясь кровью, к моим ногам, вцепившись одной рукой в мой тяжелый сапог. Его отчаяние было неожиданным и странным. Он еще никогда не терпел неудачу таким образом, и простота случившегося оскорбляла его.

— Я тоже жалею собак, — произнес я и выстрелил ему в затылок.

Он лежал неподвижно, освободившись от метафизики жизни.

Спрятав револьвер в кобуру, я пнул тело. Рейли распростерся рядом с Лениным, потом скатился на следующую площадку. Люди из церкви прибежали наверх, окружили Владимира Ильича и уставились на меня.

— Убийца Владимира Ильича мертв! — прокричал я. — Контрреволюция потерпела поражение!

С моря подул ветерок, охлаждая мое лицо. Я глубоко вдохнул и принял печальный вид.

Рейли повесили за шею в его родном городе, но только я знал достаточно, чтобы оценить иронию. Рыбаки сплавали в море и пригнали его гидроплан к берегу.

Тело Ленина поместили в шатер, раскинутый в районе порта, чтобы все одесситы могли отдать ему дань уважения. Мы с Троцким стояли в очереди вместе со всеми. Один из наших боевых кораблей в последнем салюте выстрелил из пушек.

10

Мы передали новости в Москву двумя тщательно выверенными по времени сообщениями.

Сначала сообщили, что Рейли, британский агент, был убит во время покушения на жизнь Ленина; затем, что наш возлюбленный Владимир Ильич после доблестной борьбы за жизнь скончался от полученных ран.

На север мы отправились с нашими войсками и везли с собой гроб Ленина, по дороге не прекращая вербовку. Люди всюду встречали наш поезд криками радости. Троцкий назначил офицеров собирать оружие и вести записи, а сам то и дело строчил в своем дневнике, как девчонка-школьница.

Я знал, что стал истинным наследником Ленина, более настоящим, чем был он сам в последние недели. Я буду крепко держаться за это и за Россию, особенно когда Троцкий снова начнет упрекать меня и требовать немедленной мировой революции.

В последующие годы я искал людей, подобных Рейли, чтобы они управляли нашими разведывательными и шпионскими службами. Как оказалось, КГБ будет выстроен на надежном фундаменте умений и техники и с легкостью будет вербовать английских агентов, прежде всего в университетах, где британцы играют в революцию, идеологию и сентиментальное правосудие. Я так и не смог отделаться от чувства, что со временем Розенблюм вернулся бы на свою родину. В конце концов он никогда не был сторонником царизма. Я сожалел, что мне пришлось убить его тем солнечным утром в Одессе, потому что в последние годы поймал себя на мысли, что мерю других людей по нему. Я гадаю, мог бы неисправный патрон или заклинивший револьвер изменить итог? Возможно, нет. Мне бы пришлось забить его до смерти. Хотя он мог и разоружить меня…