Антихрист - Александр Кашанский

— А нас что ждет? Переезжать будем? — спросила жена.

— Будем. Куплю дом в Москве и сразу переедем.

— А с этим домом что?

— Не знаю пока. Не решил. Не хочу его продавать. Жалко. Только, наверное, придется.

— И когда же ожидается переезд?

— Если хочешь жить в квартире где-нибудь на семнадцатом этаже, то хоть завтра собирайся. Сниму.

— Я согласна. Не хочу жить одна. Устала.

— За две недели?

— Да. Мне хватило две недели… и прошлых пяти лет, — голос жены сделался обиженным и требовательным. «Ну все, сейчас поссоримся, — уже знал Сергей. — Как мне надоели эти ее обиды».

— Ладно, давай поговорим об этом немного попозже.

— Тебе, наверное, без нас лучше, чем с нами, — не могла остановиться жена.

Сергей оттолкнул от себя тарелку и встал из-за стола. Он знал, что этого ни в коем случае не надо делать, что он не прав, но он раз за разом, не задумываясь и не сдерживая себя, уходил, когда жена начинала подобные разговоры. После этого их отношения портились все больше.

— Я пойду отдохну с дороги, — сказал он сухо, встал и решительно направился в свой кабинет.

Он закрыл за собой дверь — громче, чем следовало бы. Постоял, слушая, не бегут ли следом дети. Нет, детских шагов не было слышно. «Как мне все это надоело, Боже мой… Приедешь на несколько часов, и то без скандала не обходится. Чтоб тебя…»

Сергей упал на диван и закрыл глаза. «Это она к Наташе ревнует. Дура… Как можно себя ставить рядом с Наташей?! А, так было и будет. Придется терпеть. Деваться-то все равно некуда. А вот с домом придется прощаться».

Сергей как бы другим взглядом осмотрел свою комнату. «А ведь это своего рода предательство. Я строил дом, когда в нашей родимой Совковии на это не решался почти никто, и он строил меня. Мы создали друг друга. И теперь если я его продам, то продам как бы и часть себя — и немалую. И ради чего? — Сергей резко повернулся набок. — Что я так нервничаю-то? Как неврастеник какой-то? Да, поворот в жизни крутой. Да, с женой опять поругался. И то, и другое — не первый, да и не последний раз. Видимо, совесть не чиста… Да? Совесть? Что такое совесть? — Сергей сел на диване. Потом встал, подошел к полке с книгами и взял толковый словарь русского языка. — Так, где она — совесть? Ага — вот: „Чувство нравственной ответственности за свое поведение перед окружающими людьми, обществом“. Я продался. Вот в чем дело. Продался этому Зильберту. А Иван? А Иван — нет… Почему я думаю, что он — нет? Так, ладно, оставим это». Сергей опять улегся на диван и закрыл глаза.

Не лежалось. То и дело ворочаясь с боку на бок, он посматривал на часы. «Скорее бы полвторого, чтобы смыться отсюда. Как все получается! Ехал, надеялся: увижу, радость, встреча… А увидел, перемолвился двумя словами — так гадко на душе, хоть вешайся. Вот так живешь для чего-то, живешь, а потом оказывается, что все это ничего не значит, даже и в глазах близких». Сергей резко приподнялся и сел на диване. «А есть ли у меня близкие? Жена? Давно уже не ведает, как, зачем и для чего я живу. Дети? Всем детям нужны родители. Но если дело так пойдет и дальше, скоро связь с ними у меня станет чисто генетическая и ничего больше. Коллеги по работе? Ха… Друзей давно уже нет, одни коллеги. И что это я сегодня какой-то искалеченный?»

Сергей встал, подошел к зеркалу и посмотрел на себя.

— Ну что, Сергей Михайлович? Что делать будем? Ладно — сейчас делать не будем ничего. «Именно так — ничего. Все равно пока сил ни на что нет, кроме как плыть по течению. Вынесло оно меня на стремнину и пусть теперь несет, — добавил Сергей про себя. Он как-то виновато улыбнулся сам себе и пожал плечами. — Боже мой, какой же я еще молодой! Со стороны смотреть — совсем мальчишка. Ну ладно, пора идти к мэру».

Сергей спустился вниз, быстро оделся и вышел из дому. Никто не провожал его и не спросил, куда и зачем он пошел. «А ведь завтра католическое Рождество, — вспомнил Сергей, — на наше-то меня дома не будет, может быть, католическое как-то отметить?» Он вспомнил выражения лиц дочерей, получающих подарки, и улыбнулся.

Мэру было пятьдесят пять лет, и он с двадцати лет занимался политикой: в комсомоле, в коммунистически партии, а после перестройки в новых структурах власти. Пять лет назад, после крупной ссоры с вышестоящим начальником, он сказал себе: «Терпеть такое — больше нельзя. Подам в отставку. Подам сразу после того, как почувствую, что пришедший ко мне со своими проблемами человек мне безразличен, будь этот человек хоть кто — друг или враг. Иначе всему тому, что они со мной делают, нет никакого оправдания». После этого мэр всякий раз прислушивался к себе, пытаясь определить, что есть его работа, — умер или нет этот самый интерес. Мэр так и не стал демократом формально, но слыл одним из самых демократичных руководителей. Когда он узнал о том, что зарегистрированная в его городе фирма разработала какую-то умопомрачительную программу, лучшую в мире, он попросил найти руководителя этой фирмы не потому, что рассчитывал на какие-то выгоды для города или для себя, а просто было интересно: «Кто это смог сделать такое? Кто? Надо посмотреть на него».

В кабинет вошел и громко поздоровался небольшого роста парень, одетый в дорогой, видимо, сшитый на заказ костюм. Лицо у парня было открытое и какое-то очень русское, но его взгляд сразу выдавал, что это — умный и жестокий хищник. Это был один из критериев, по которым мэр делил людей: хищник или травоядный… «Но хищник благородный, — охарактеризовал Сергея мэр. — Лев, лев — не шакал. Нет — не лев, ростом мал, это, скорее, молодой волк. Он в засаде сидеть не будет. Но драться, видать, сильно любит. Осталось выяснить — за что дерется».

Мэр встал и протянул руку для приветствия.

— Как же это вам удалось так быстро прославиться, Сергей Михайлович? — Мэр рассмеялся. — Голова-то не закружилась от успехов?

— У меня хороший вестибулярный аппарат, Сергей Иванович. К тому же это, в общем-то, и не мой успех, а вот его, — и Сергей положил на стол еще одну подборку газет. В одной из них был большой, почти на четверть листа, портрет Ивана с гитарой в руках.

— Кто это?

— Это тот, кто сделал нашу знаменитую программу.

— А почему он с гитарой?

— Потому что он теперь еще и знаменитый музыкант.

— Ну и чудеса…

— Чудес на свете не бывает.

— А как же тогда это называть? Музыкант, утерший нос всей «Юнайтед Системз». Это разве не чудо? — Мэр жестом предложил Сергею садиться. — Поясните.

— Вы видели египетские пирамиды? Не на фото, а своими глазами? — неожиданно для самого себя спросил Сергей.

— Приходилось.

— Я-то сам — строитель, — продолжил Сергей, удобно расположившись в кресле. — Когда прикинул, что это значит — построить такие громадины, как могло бы выглядеть это строительство, я был просто поражен. Я не слушал больше экскурсовода, а только сидел и смотрел на эти пирамиды и пытался себе представить, как их можно сделать голыми практически руками. Что это должны быть за люди, а главное, что это должна быть за организация, которая заставила их сделать такое чудо?! И не мог… А пирамиды стоят и будут стоять вечно, даже если человечество погибнет. Так и это: вроде бы нельзя такое сделать. Никто понять не может, как это ему удалось, но все могут сами запустить эту программу и убедиться — работает и будет работать, пока есть на свете компьютеры.

— Жаль, что компьютеры не вечны, как пирамиды, — покачал головой мэр и закурил.

— Как знать, Сергей Иванович, как знать…

— Сергей, а как ты, строитель, вдруг стал компьютерщиком?

— Да я им и не стал. Как не понимал в этом ничего, так и не понимаю. Мой вклад в это дело — минимальный. Я просто старался убедить Ивана, что это дело надо сделать, а потом не давал, — Сергей замешкался, — устранить его.

— То есть как это? Ему что, угрожали?

— Угрожали отстранить от дела. Кое-кто очень хорошо понимал, какими деньгами оно пахнет, это дело. А где большие деньги, там и большая грязь. У нас в России сейчас — зависимость прямая.

Мэр крякнул.

— А этот Иван, он-то как один такое наворотил? Если верить слухам, это настоящий переворот в науке.

— Видите ли, дело тут не в программе. Эта программа, насколько я понимаю, только отдаленное следствие его какой-то большой научной теории. И специалисты, которые оценивали работу Ивана, это поняли. А вообще он чрезвычайно разносторонний ученый и человек. Я даже не представлял, что в наше время такие могут быть. Мне кажется, именно эта его разносторонность и есть его главное достоинство. У нас ведь как: если ученый, значит, с печатью учености, если музыкант — своя отметина, спортсмен — соответственно на лице свои особые признаки. А он все совмещает в себе — во всем на первом месте. За что бы ни брался.

— А где Иван сейчас?