Эхо войны. - Ольга Шумилова

— И куда его теперь, мертвяка этого?

Десятник смеется:

— И впрямь, как есть Мертвяк. Слыхали? — в ответ слышатся одобрительные выкрики солдат. Его голос скучнеет. — Ну куда… В темницу, понятно. А там — как суд решит. Ох, много на Мертвяке этом, наверное, висит… Магик от Смерти, как–никак.

В главном зале Совета посланница кланяется до земли, уже второй раз стоя перед могущественнейшими магами нескольких стран. От волнения подкашиваются ноги и дрожат колени, только с третьей попытки деревянные пальцы разворачивают свиток. До самого восхода луны она читает историю прихода чумы на плодородные северные земли родного клана, чумы, принявшее звериное обличье. Не зверей — крылатых демонов, убивающих одним криком все живое на своем пути. Боги даровали единственному на весь край клану магов чудо — и помогли изловить одного из демонов, верховодящих всеми.

Посланница преклоняет колени и передает свиток, в котором запечатана сущность демона, Верховному.

Маги не расходятся три дня. На утро четвертого ей дают кожаный мешочек с тремя камнями, каждый — артефакт — «лед», и свиток, уже другой. Свиток и охрану, которая сопроводит ее до самого замка правителя Нитерры.

Спасение. И пусть маги говорят, что времени мало, чтобы создать артефакт, вырывающий заразу с корнем. Сейчас она просто уснет, замерзнет. Но они обещали подумать дольше и сделать его.

Замок скрывается из виду, и — вдруг — воздух начинает петь от стрел и заклинаний. Воины не успевают даже вытащить мечи, и только с рук магов успевает сорваться несколько молний и огненных лучей. Посланница бросается под прикрытие скалы, прижимая к себе мешочек на шейном ремешке.

Дорогу заступает отступник в красном изорванном балахоне и хватает за плечо.

В плечо вцепилась чья–то жесткая рука и трясет так, будто хочет вытряхнуть душу. Я вскидываюсь и открываю глаза. Комендант разжимает пальцы. Раздраженно говорит в полголоса:

— Вас что, убивали там, что вы так орали?

Я молча смотрю на него в упор. В голове проносятся фразы и фразочки, совпадения и случайности, цветные линзы и то, что не имеет никакого значения. Пальцы сами собой хватают порванный воротник и тянут на себя, пока удивленное лицо не оказывается совсем рядом.

— Какого дьявола вы творите?

— В каком подразделении вы служили? — деревянным голосом, с нажимом, от которого прогнется и сталь, спросила я.

Молчание. Он помедлил, но все же ответил:

— Ментальной поддержки.

— Вы маг, маг Смерти! — шипела я ему в лицо. — Какого дьявола об этом никто не знает? Какого дьявола у южанина глаза альбиноса?! Какого дьявола вы думаете, что кличку дала вам я?! И откуда, провались вы в Бездну, вы знаете этого майора из Карелла?!

Напрягшиеся было плечи мужчины неожиданно расслабились. Он отцепил мои сведенные судорогой пальцы от своего воротника и откинулся обратно на лежак. И молчал долго, бесконечно долго. А потом спросил с непонятной грустью:

— Вспомнила, значит?… Надо же, думал, это невозможно…

— Так это действительно было?… Было на самом деле?! — я резко приподнялась и схватила его за плечи. — Отвечайте!

Комендант снова неловко сел, долго обшаривая ладонью стену под спиной. Устало проговорил:

— Что вы хотите от меня услышать?… Не знаю, о чем вы конкретно, но да, это было, судя по набору ваших вопросов. Очень давно.

— Но почему это снится мне?!

— Потому что вы там были, — ядовито ответил он. — Вас звали Талери, вы были посланницей старейшин Нитерры. Полуграмотной, на редкость глупой крестьянкой, и, надо сказать, это единственное, в чем вы не изменились.

— Очень давно? — саркастически процедила я.

— Очень, — в голосе скользнула злая ирония. — Три жизни назад.

— Прекратите пудрить мне мозги, фарр! Никто не может помнить свои прошлые жизни.

— И благодарите богов, что так! — с неожиданной яростью обрубил Торрили. — Скажите спасибо, что не знаете, что это такое!

— Вы, значит, помните? — с насквозь фальшивой улыбочкой поинтересовалась я.

— Помню, — буркнул он и отвернулся. Глухо бросил через плечо: — Вы умудрились испоганить мне все три.

— Так вы что — серьезно?…

Неужели?…

— Абсолютно.

Он поддернул одеяло выше, недвусмысленно намекая на окончание разговора. Я уронила лицо в ладони. Боги мои, ну что мы такое творим? Что я творю? Не то я хотела узнать, совсем не то…

— Знаете, фарр… Откуда–то не оттуда мы с вами начали, — глухо проговорила я в пространство. — Да, наверное, вы не отвечаете за свои прошлые жизни, так же, как я за свои… Хотя вы хотя бы… можете сделать выводы, если не смеетесь надо мной. И потому я не понимаю, почему вы постоянно на меня злы, хотя по уму должно быть наоборот.

— О да, столько выводов еще не делал никто, — сухо обронил мужчина, не оборачиваясь. — На мне грехов висит столько, что впору замуроваться в глубочайшем подвале Бездны на десяток тысячелетий, а не перерождаться уже в который раз, — он замолчал. И вдруг, с неожиданной даже для себя искренностью, добавил: — Наказания бывают разные, а это — самое жестокое. Жить. И все помнить… Не приведи вам боги такого, фарра, — в глуховатом голосе внезапно послышалась улыбка, — хоть вы и убиваете меня с завидным постоянством.

— А, — боги, я схожу с ума? Он сходит с ума? Или это делаем мы вместе?… — Тогда понятно…

— Ни черта тебе… вам не понятно, — он перекатился головой по камню, снова повернувшись ко мне. — Та жизнь, которая, судя по всему, вам снится, первая, что я помню. И начиная с нее, вы так или иначе причастны к моей смерти. Два из трех раз убивали сами. Третий… по–моему, нанимали убийц.

— Давайте уж на «ты», раз мы так давно и продуктивно знакомы… — я сжала пальцами виски. — Могу я хотя бы узнать, почему?

— Первый раз… — смешок, — ты была моим «заказом». Второй — ученицей. Третий — женой. Теперь — подчиненной. Сколько ни клялся я себе не приближаться к тебе и на выстрел, сколько ни надеялся, что все будет по–другому, ты все равно влезаешь в мою жизнь и превращаешь ее в руины!… — он замолчал. — Тебе лучше знать, почему…

Молчание. Тишина такая же острая и хрупкая, как горный хрусталь.

Вот как. Вот как…

Над горами кружится в бесконечном танце снег, белые, хрупкие комочки. Они ложатся на жесткий камень, падают в расселины и тают, чтобы тонким ручейком сбежать вниз, в подземный город, мелкими каплями упасть на каменный пол у моего плеча.

И разбиться. Вдребезги.

Я закрыла глаза. Вот возьму и откушу себе язык. Тогда после мне не придётся смотреть тебе в глаза.

Хотя и смотреть уже некуда…

И хорошо, что мы не помним прошлых жизней. Плохо, когда помним, и умножаем свои ошибки…

Я взяла себя в руки и преувеличено бодро сказала: