Эхо войны. - Ольга Шумилова

Больше полутора сотен солдат оказались заперты в тесном коротком зале с — к сожалению — высоким потолком. И теперь истреблялись с неторопливой планомерностью.

Из–за скученности брызги плазмы, выпущенной по пикирующим из–под потолка тварям, лились на головы стоящим внизу, туда же падали пылающие туши, поэтому плазмой палили только по наступающим по земле. От визга т'хоров вибрировали стены и пол, тряслись руки у стрелков, но пока их не было критически много.

Зеленая полоса продвигались вперед под канонаду выстрелов и вопли упавших — слишком быстро. Да, задние ряды уходили по узкому отнорку в пещеры, но я видела этот проход — иначе как в колонну по одному и согнувшись в три погибели, там было не пройти. Значит, слишком быстро уничтожают нас.

Я неожиданно обнаружила, что забыла подобрать у баррикады броню, зло сплюнула, завернула за угол и рванулась вперед, разгоняясь. Подпрыгнула — и по головам, по спинам, давя лапы и крылья, как и четыре дня назад, перелетела сквозь рыхлый зеленый строй.

Палец дернул курок, толкнула в плечо отдача — и четыре квадратных метра наступающего фронта накрыло огненным «веером». Заорал эфир восхищенным голосом Маэста:

— Не, я тоже хочу быть больным на всю голову, чтобы и мне так везло!

— Морровер, отходите назад немедленно!!! — рявкнул комендант. Я вздрогнула от неожиданности — он был последним, кого я ожидала увидеть в радиусе действия передатчиков: руководство имело привычку эвакуироваться первым. Тем более, что он вообще гражданский.

Рядом заматерился бешено извивающийся солдат, выдернутый из строя сверху. Рука автоматически дернулась, хватая его за ноги, другая от души вломила прикладом по тощим и на поверку не слишком прочным лапам. Хрустнуло, и солдат упал обратно.

Я лихорадочно перезарядилась и вернулась, закрывая брешь от упавшего под ноги наступающей шеренге стрелка.

«Веер», «веер», четыре сдвоенных потока. В голове на секунду мешается от выпущенной прицельно по лицевому щитку звуковой волны, переходящей на ультразвук, и клацнувшая у локтя челюсть срывает сенсорное кольцо, а вскинутый коготь пропахивает наискось блок управления.

Бесшумно и мгновенно сворачивается «чешуя» на двух третях тела. Я выпустила прощальный залп, крикнула: «Дыру закройте!» и начала пятиться в полтора раза быстрее, чем отступал наш строй, смещаясь к стене. Плавая по щиколотку в плазме и когтях тверже алмазных, на переднем краю без «чешуи» солдат не тянет даже на пушечное мясо, хорошо хоть «пузырь» спасает от яда.

Твари по–прежнему бросались и сверху, поэтому, отступая, я продолжала хватать взлетающих за ноги, проламывала черепа зверью, приноровившемуся вскакивать на спину и полосовать шею. Минут через пять их объявился почти десяток, и, в запале размахивая прикладом на пару с неизвестным солдатом, я не заметила, как линия фронта сдвинулась к самому проходу в пещеры. Здесь не висела мутная зеленая занавесь, и уже от одного этого почти физически легче дышалось. Наверное, это нас и расслабило слишком сильно. Это — и близость спасительного выхода, уже маячащего черной дырой над бесконечной колонной в камуфляже.

Меня пропущенный удар лапой наотмашь всего лишь приложил о стену лопатками и распахал вскинутое предплечье, судя по хлещущей крови — до кости. Неизвестному солдату повезло меньше, да еще и досталось по голове, настолько основательно, что я, не всматриваясь, вскинула его на плечо целой рукой и поволокла прямо к дыре, проседая и тяжело дыша под отнюдь не малым весом.

Очередь на секунду раздалась, пропуская меня, и сомкнулась снова.

Рявкали редкие залпы за спиной, там, где еще горел свет — не от походных фонарей, а от ламп. Форт покидали последние солдаты, арьергард куцей армии, оставляя твердыню, за свою историю бывшую осажденной не раз, но ни разу не бывшую захваченной.

В кои–то веки мы не могли себе позволить умереть с гордо поднятой головой.

Узкий отнорок кончился шагов через шестьсот, и я отошла в сторону, туда, где уже ждали наготове с заготовленным валом для баррикады, долженствующей намертво замуровать вход. Взрывать побоялись, да и не было бы тогда шансов вернуться обратно.

Я опустила солдата на каменный пол, медленно разогнулась. С секунду постояла и присела на корточки над раненым. Лицевой щиток, по которому треснул со всей дури хвост с кинжальными костяными наростами, разлетелся вдребезги. За ним была кровавая каша — один из щитков явно прошелся поперек глаз, которых, собственно, уже и не было. Я осторожно стянула с солдата змеящийся трещинами, но целый шлем. На пол упали длинные черные волосы, собранные в неряшливый пучок. Боги мои…

Я смотрела в безглазое лицо безымянного солдата, рыдала и первый раз в жизни крыла небеса трехэтажным матом.

Это был комендант.

Глава двадцать четвертая

Мужа, рассуждая здраво, можно убить в любой удобный момент, он всегда под рукой, да и вообще — от него никакого вреда, кроме пользы.

— Это не она больная, это ты больной! — глаза Беса сверкали, всегда аккуратно причесанные волосы стояли чуть ли не дыбом. — За каким … ты туда полез?! Молодость вспомнить захотелось, солдат хренов?!

— Какую молодость? — заинтересовалась я, стягивая кривыми черными стежками разорванный рукав.

— Раннюю! — отрезал Бэйсеррон. — А вы тоже хороши! За каким…

— Да отцепитесь вы от меня оба! — прохрипел комендант. — И не пошли бы вы, фарра!…

— Вот именно, оба вы больные! — нелогично прорычал счетовод. — И что теперь делать собираешься?! Глаза не казенные — обратно не отрастут, идиот ты ненормальный!

— Я сказал — пошли вон отсюда! И ты тоже! — приподнявшись, рявкнул комендант, свободной рукой попытавшись на слух запустить в брата ботинком. — И оставьте вы в покое мой рукав, мне и так хорошо!!!

Я откусила нитку, со вздохом поднялась и ушла. Сначала — в третью справа пещерку, где начинался госпиталь, на перевязку собственной наспех и гораздо более криво, чем комендантский рукав, зашитой руки. Потом — в самый конец главной, центральной пещеры, на полевую кухню.

«Чешуя» настраивалась строго индивидуально, до нескольких недель. Запасных комплектов у нас не было, нескольких недель — тоже. Едва поджившая рука действовала отнюдь не идеально, и я оказалась на положении того самого пушечного мяса, скорее всего — уже пожизненно (потому как, скажем честно, перспектив у нас не было никаких), ввиду своей ценности переквалифицированного в санитарку.

Радовало одно — вот уже несколько дней было тихо. Да, накрыть барьером все горы невозможно, но и ни одна аппаратура не пробьется сквозь многометровый каменный потолок. Да, нас было не достать, но зачем нас отсюда доставать? Через месяц–другой мы перемрем вполне самостоятельно — от голода.