Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

бежала медведица. Она часто останавливалась, иногда даже возвращалась, чтобы поторопить своих непослушных медвежат, которые, как шарики, катились следом за ней. Это семейство, видимо, отдыхало в цирке и, удирая от нас, вспугнуло лежащего под снежным завалом крупного быка. Он бросился вверх и скрылся за седловиной. Следом за ним исчезла и медведица.

Как оказалось, этот цирк служит убежищем для многих зверей. Их следы и лежки встречались всюду и особенно много их было на снегу. Животных, несомненно, привлекала прохлада, так необходимая им в жаркие дни.

На берегу озера мы организовали лагерь, поставили палатки, натаскали дров. Мы рассчитывали в течение пяти дней закончить геодезические работы на Двуглавом пике. После чая товарищи спустились вниз, чтобы на следующий день поднять оставшийся там груз для работы, а мы с Трофимом Васильевичем Пугачевым решили сделать пробное восхождение на вершину пика.

С тех пор, как мы вступили в эту горную страну, меня не покидала мысль взглянуть на нее с высоты большого гольца, и вот наконец такая возможность представилась. Если удастся выйти на Двуглавый пик, мы не только увидим эту горную страну, но и закончим на нем первый свой маршрут.

Мы с Пугачевым бродили по цирку по-над скалами, пытаясь подняться на отрог к седловине. Нам ни за что бы не выйти туда, если бы мы не вспомнили про медведицу — ведь она где-то обошла эти скалы. Правда, звери способнее человека в этом отношении, и даже такие с виду неуклюжие, как медведи, и те могут удивить своей ловкостью.

Мы нашли след медведицы. Она до нашего появления отдыхала с малышами на снегу и попала на верх отрога по бесконечным выступам и щелям. Не задумываясь, мы отправились ее следом. Видимо, этим проходом пользовались вообще медведи, в мягких местах там было много отпечатков их лап. Идти было трудно.

Мокрые от тающего снега скалы были скользкими, нам приходилось карабкаться по ним, прыгать с уступа на уступ, и все же через час мы вышли на отрог. Дальнейший путь был немного легче, и до заката солнца мы достигли седловины.

Ночевали под обломками скал. После чая, который с трудом вскипятили на костре из моха, спали крепко, даже холод не в силах был разбудить нас. Но утром, как только посветлело, мы уже были на ногах и продолжали подъем по западному отрогу Двуглавого пика.

Два часа потребовалось, чтобы преодолеть крутизну, усеянную россыпью и прорезанную узкими полосами вечного снега.

И вот мы на вершине Двуглавого пика.

Не отрывая взгляда от развернувшейся панорамы, я старался надолго запечатлеть все, что было видно с пика. Необычайную изобретательность проявила природа в нагромождении хребтов. Казалось бы, ничего нет более монотонного, чем бесконечное пространство непрерывных гор. Но разве можно представить себе что-либо более поразительное, нежели обнаженные зазубренные вершины, выглядывающие из глубины долин, на склонах которых рядом с зеленью лежат остатки снежных лавин. Прихотливы ущелья, избороздившие эти хребты, увенчанные дикими скалами и оттененные мягкой зеленью кедровых лесов. По ним серебрились ленты горных ручейков. А сколько озер! Будто разбросанные небрежной рукой бриллианты, покоятся они на дне расщелин и цирков.

Мы уселись на торчащей из-под снега скале и, отдыхая, продолжали осматривать горы. Видимое на север пространство ограничивалось Канским и Агульским белогорьями. На границе между ними виднелась Пирамида — господствующая вершина этих белогорий. Но более интересные горы расположены южнее. Рассматривая их, мы окончательно убедились, что непрерывного Саянского хребта не существует. Все, что было видно с пика, разбросано в беспорядке, и трудно сказать, где какой хребет начинается и где и какими отрогами кончается.

За пиком Грандиозным, примерно в семидесяти километрах от нас, образуя горизонт, виднелись большие горы. На их южных склонах берут свое начало реки Систи-Хем, Хамсара. Там родина Енисея, великой сибирской реки. Он, совместными усилиями своих верных притоков, пробил себе путь через цепи гор и неспокойным потоком ушел через обширную тайгу к океану.

На север и на юг мимо Двуглавого пика проходит большой водораздельный хребет — это Канское и Агульское белогорья и Орзагайская гряда, обнимающая с севера и востока вершину Казыра. Ключи, берущие свое начало на южном и западном склонах хребта, стекают в Енисей, а с противоположных его склонов в другую, не менее прославленную реку Ангару. Эти ключи часто зарождаются из одного поля снега, только стекают в совершенно противоположных направлениях. Тогда, осматривая этот хребет с высоты Двуглавого пика, мне невольно вспомнилась народная легенда про Енисей и Ангару. Слышал я ее на Ангаре в 1934 году.

Плыл я на лодке. Моим тогдашним спутником был старенький сельский учитель. Сидел он на корме и изредка веслом направлял ход лодки. Старик родился, вырос и век свой прожил на реке. Ветер и годы изрезали его лицо морщинами. Я молча наблюдал за ним. В его руках еще чувствовалась сила, а в движениях — жизнь. Под седыми ресницами горели огоньком черные глаза. Он внимательно всматривался в прибрежные скалы и что-то вспоминал. Подолгу задерживал свой взгляд на торчащих из воды камнях и чему-то улыбался.

— Скоро Падунский порог будет, ух, как там неловко, того и гляди упрячет, — говорил он чуть слышно. — А так-то она, река, благодатная, — продолжал он, — матушкой Ангарой ее теперь величают, а раньше, по сказкам народным, это была молодая, красивая и единственная дочь седовласого Байкала.

Старик поправил сиденье, закурил трубку и стал рассказывать.

— Любил он ее, жизни в ней не чаял. Ты был на Байкале? — вдруг спросил он меня. — Видел, какие там горы, а тайга — краю ей нет. Сколько там зверя, рыбы, птицы — все это он, Байкал, для дочери-красавицы доспел. Росла она в этих горах, в густой кедровой тайге, с зверем и птицей дружила, с рыбой купалась в реке, с солнцем всегда неразлучна была. Но вот пришел к ней девичий возраст. Расцвела неслыханной красотой Ангара. И стал замечать старый Байкал, что в ее песнях, игре уже не было детства. Ни с чего, бывало, заплачет, не спит по ночам, часто бредит. Ни ели темные, ни песни птиц и ни журчание ручья ее не развлекали.

Запечалился старый Байкал, знал он, о чем тоскует красавица-дочь, и твердо решил поставить лесную охрану, все проходы заделать и никогда никому не отдавать Ангары. Но птицы пролетные слух о ее красоте разнесли далеко за пределы обширной тайги. Узнали о ней за Уралом, и там, где вечные льды, и далеко-далеко, у самого края Востока. И пошли со всех сторон, из далеких краев к