Рождение двойника. План и время в литературе Ф. Достоевского - Валерий Александрович Подорога

и у него были свои «предпочтения» (в этом он часто следовал за Д. Лукачем). Практически, вы не найдете у него исследований, посвященных анализу новейшей тогда модернистской и авангардной литературы (Ф. Кафка, М. Пруст, А. Белый, А. Введенский, А. Платонов и др.).

Если идея захватывала его, то он для доказательства своей правоты шел на слишком большие потери с точки зрения применимости метода (многократно это проявилось и в интерпретациях литературы Достоевского).

182

М. Бахтин. Там же. С.65.

183

Там же. С. 318.

184

М. М. Бахтин. Поэтика Достоевского. С. 295.

185

Там же. С.296.

186

Там же. С.298.

187

Там же.

188

Там же. С. 322.

189

Термин Доддса: «Но у гомеровского человека тюмос (дух) не имеет тенденции к тому, чтобы восприниматься как часть эго: он обычно появляется как самостоятельный внутренний голос. Человек может иметь даже два таких голоса, как у Одиссея, когда он „решает в своем тюмосе“ убить Циклопа немедленно, а второй голос (…) удерживает его. Эта привычка, так сказать, к „объективации эмоциональных всплесков“, к обращению с ними как с не-я должна была широко открыть дверь религиозной идее психического вторжения, которое, как часто говорится, воздействует не прямо на самого человека, но на его тюмос либо на его физические органы – грудь или диафрагму». (Э. Р. Доддс. Греки и иррациональное. Санкт-Петербург, «Алетейя», 2000. С. 34).

Диалог – вообще-то и должен восприниматься именно как наиболее древняя форма сознания ацентрированного, колеблющегося, находящегося то в распаде своих функций, то в стадии их собирании. Ставшая благодаря диалогам Платона новая культурная форма свела на нет внутренний конфликт голосов-сознаний, смягчила их прежнее противостояние, сделала диалогическую форму сценой ученого соперничества, соревнованием, игрой, рынком идей. Но там, где мы сохраняем этот древний смысл диалогического, там неизбежен и этот термин: психическое вторжение. Но это определение начинает использоваться много позднее, когда доминирующей речевой функцией наделяется монологическое высказывание. Вторжение речи Другого и есть некое нарушение внутренней жизни сознания как самосознающей себя инстанции «я».

190

Там же. С. 316.

191

Только в одной из работ можно найти специальную главку, посвященную «Звуковому миру Достоевского»: А. Гозенпуд. Достоевский и музыка. Л., «Музыка», 1971. С. 133–142.

192

М. Хайдеггер. Бытие и время. М., Ad Marginem, 1997. С. 163 (пер. В. В. Бибихина). М. Heidegger. Sein und Zeit. Tubingen, 1967, S. 163.) (Я позволил себе внести некоторые уточнения в перевод.)

193

М. Бахтин. Собрание сочинений. Том 6 («Проблемы поэтики Достоевского»). М., «Языки славянской культуры», 2002. С. 280. Впервые тема обращенности вводится М. Бубером, из сочинений которого, вероятно, она и заимствуется Бахтиным. Итак, главное определение диалога – его внутреннее базовое качество – обращенность. Но что это значит – быть обращенным.? А это значит, что тот, кто участвует в диалоге, обращен к Другому (и только через него к себе). «Два участвующих в диалоге человека, очевидно, должны быть – все равно с какой мерой активности или сознания активности – обращены друг к другу». (М. Бубер. Два образа веры. М., «Республика», 1995. С. 101.) Обращены (друг к Другу) – это значит заинтересованы в последующем углублении отношений, которые позволят сблизить их до отношения Я – Ты. Цель диалога, вероятно, это все-таки достижения единой позиции при совмещении двух других, а не выборе из них. Сближение, ведущее к обращению. В таком случае диалог – преодолеваемая форма общения, вызывающая эффект обращения, что гарантирует условия понимания. Но, что интересно, речь не идет о большем или меньшем сознании, диалог – не диалектическая форма, которая могла быть объяснена в терминах сознания – самосознания.

194

Некоторые исследователи полагали, что диалог «в большей мере явление природы, чем монолог». В таком случае диалог понимается как первоначальная форма общения, без которой человек не смог бы вообще существовать в качестве социального существа. Диалогическое и диалог – это вообще некие «дикие», или более древние, культурные формы коммуникации и общения. Более того, самые примитивные формы диалога и являются менее зависимыми от сложно построенной и мотивированной речи с четко подобранным составом значимых элементов. Монолог, особенно письменно выраженное суждение – более поздние и более сложные формы высказывания, причем высказывание получает ряд дополнительных свойств, которые в диалоге всегда перераспределяются между участвующими в нем. В начальной диалогической форме волевой контроль не распространяется на высказывание. Если и допустимо говорить о диалогичности литературы Достоевского, то с учетом первой и наиболее примитивной формы диалога, где громадную роль играет не столько язык, сколь паралингвистические факторы – одном словом то, что мы называем психомиметической матрицей. По мнению Выготского, всякая речь, по существу, диалогична и нуждается в диалоге как герменевтической опоре, понимаемой предельной широко в контексте всего фронта активной чувственности. (Л. Д. Выготский. Собрание сочинений в шести томах. Том второй. Проблемы общей психологии. Москва, «Педагогика», 1982. С. 340, С. 338–344.)

195

Х.-Г. Гадамер. Истина и метод. Основы философской герменевтики. Москва, «Прогресс», 1988. С. 433.

196

В современной литературе придается громадное значение мифическо-религиозной архетипике встречи: М. Бубер. Два образа веры. Москва, «Республика», 1995. С. 110; М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., «Художественная литература», 1975. С. 247–249.

197

Взять хотя бы следующую логику, которой следовал В.С.Библер в его истолковании работ Бахтина. Приписывая литературе Достоевского почти картезианскую максиму, он утверждает, что самосознание есть диалогическое сознание, сознание, будто бы спорящее само с собой, ведь в сознании (по Гегелю) всегда есть что-то, некий избыток, что противостоит ему, и тогда самосознание – всего лишь сознание одного, инкорпорированное в сознание другого. Сознание/самосознание, как спор двух голосов, и есть необходимое условие диалогичности. Но для Достоевского сознание, тем более самосознание не позитивные феномены душевной жизни, а негативные. Это то, что необходимо преодолеть, а не то, к чему следует стремиться. Он прослеживает становление единства личности на выходе из предельно сознающего себя обособления, причем именно всякая попытка интенсифицировать процесс сознавания ведет