Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой - Бенгт Янгфельдт

Сведения, что Валленберг сам перешел к русским, хорошо согласуются с намерениями, которые он не раз выражал. Согласно Перу Ангеру, он “в какой-то из дней перед 15 января” попросил передать Даниэльсону, что “больше не может принести никакой пользы и поэтому собирается перейти через линию фронта к русским”. Даниэльсон ответил, что если Валленберг “считает свое положение неустойчивым, пусть переходит на русскую сторону”. Валленберг, таким образом, перешел к русским по собственной воле и с согласия посланника Даниэльсона. Установленный русскими запрет на связи с внешним миром не был исключительной мерой в отношении Валленберга. Тем же ограничениям подверглись Ангер и Даниэльсон, когда месяц спустя они оказались под охраной советских войск.

Поскольку переговоры затянулись, Валленбергу и Лангфелдеру пришлось заночевать в штабе дивизии, расположенном в просторной квартире на улице Королевы Елизаветы. Согласно одному источнику, им пришлось жить в разных комнатах, разговаривать друг с другом им запретили. По воспоминаниям Валаха, их поместили в одну общую комнату, но “оба они почти не спали”. Есть они тоже отказались, сообщил Валах, “только выпили с нами чай”. По свидетельству Лангфелдера, комнату стерегли два русских солдата, и есть им не дали ничего.

На следующее утро, 15 января, за шведами прибыли четыре офицера из 7-й гвардейской армии на двух американских машинах “виллис”. Валленбергу сказали, что получено разрешение на его поездку “к командованию фронтом, как он об этом просит”. Прежде чем покинуть штаб, офицеры велели Валаху и остальным никому не говорить о Валленберге. “Валленберг тепло попрощался с нами”, – вспоминал Валах. Ехать вместе Валленбергу и Лангфелдеру не разрешили, их рассадили по разным машинам.

В телеграмме Куприянова говорилось, что Валленберга следует доставить в 18-й стрелковый корпус Афонина. Побывал он там или нет, мы не знаем. Известно, что переговоры с ним велись и в штабе 30-го стрелкового корпуса, расположенном в предместье Будапешта. Здесь Валленберг задавал переводчику с немецкого Анатолию Синичову вопросы, на которые тот отказался отвечать, поскольку опасался последствий со стороны своего начальства в случае, если его ответы оказались бы “неправильными”. Поэтому пригласили другого переводчика, офицера разведки по имени Михаил Данилаш. Он вспоминал Валленберга как мужчину “в черном костюме, с черными волосами, лет около 30, худощавого”, а Лангфелдера как “плотного, в кожаной куртке мужчину”. Беседа велась на двух языках, Валленберг говорил по-немецки, Лангфелдер переводил на венгерский и обратно на немецкий. Точно так же, как и в разговоре с Синичовым, Валленберг задавал вопросы. Как случилось, что Красная армия смогла так быстро продвинуться вперед – по причине собственной силы или потому, что немцы оказались такими слабыми? Как Красная армия относится к гражданскому населению и военнопленным на освобожденных территориях? Были ли случаи преследований религиозных групп, евреев и т. д.? Неудивительно, что первый переводчик так забеспокоился.

Во время разговора, длившегося около полутора часов, Валленберг повторил свое требование встретиться с маршалом Малиновским и попросил Данилаша передать это его командирам, чтобы те в свою очередь довели это до сведения вышестоящего начальства. “Валленберг говорил уверенно и требовательно”, – вспоминал Данилаш. Он также помнит, как из кухни через застекленную дверь иногда заглядывали две русские девушки. “Их дали мне, чтобы готовить”, – комментировал Валленберг.

Еще одним вопросом, занимавшим Валленберга в ходе беседы с Данилашем, была конфискация “студебеккера”, который он во что бы то ни стало хотел получить обратно. “Я всеми силами просил возвратить мне ее, а они вместо моей пригнали мне какую-то трофейную, на что я не согласился и никогда не соглашусь, – заявил он. – Я требую возвращения моей машины и [ни] на какие сделки не пойду”.

Если учесть содержимое бензобака, беспокойство Валленберга за судьбу “студебеккера” было вполне обоснованным. Чего он не знал, так это того, что машину реквизировал командир батальона капитан Буш, который, желая произвести впечатление на офицера-женщину, поехал на ней с такой скоростью, что она перевернулась. По сведениям Голуба, машину вернули, но лишь после срочного ремонта в 151-й пехотной дивизии[78]. Как и при каких обстоятельствах Валленберг получил обратно свой “студебеккер”, который ему одолжил Дьёрдь Вильгельм, неизвестно. И что сталось с драгоценностями и золотом? Оказались ли они на месте, когда машину вернули? Удалось ли Валленбергу каким-то образом извлечь их из бензобака? И вообще, действительно ли машину вернули, как утверждал Голуб?

На эти вопросы у нас нет ответов. Но мы знаем, что на следующий день после разговора с Данилашем Валленберг вновь посетил швейцарскую миссию. Там он рассказал Миклошу Краусу, что передал русским два портфеля и приехал за третьим. Он сообщил, что в портфеле документы, но Краус был убежден, что в нем были и ценности, принадлежавшие его подзащитным. “Думаю, Валленберг считал, что не сможет спасти деньги и ценные вещи иначе, чем переправив их в надежное место”, – полагал Крауса.

Посещение швейцарской миссии доказывает, что Валленберг пользовался определенной свободой передвижения по Пешту. Это он, надо думать, воспринимал как признание своего дипломатического статуса. Но его повсюду сопровождали советские офицеры. То, что ему позволили так свободно передвигаться и посещать места, связанные с его акцией по спасению евреев, скорее всего, объяснялось тем, что СМЕРШ хотел проверить сообщенную им информацию.

Шестнадцатого января – в тот день, когда Валленберг встретился с Краусом, – замнаркома иностранных дел Владимир Деканозов сообщил посланнику Швеции в Москве Сёдерблуму, что Валленберг “обнаружен” в Будапеште и что “меры по охране г-на Р. Валленберга и его имущества советскими военными властями приняты”. Сведения в сообщении Деканозова основывались, судя по всему, на рапорте Дмитриенко от 14 января. Семнадцатого января Сёдерблум переслал ноту в МИД, который, в свою очередь, немедленно известил Май фон Дардель.

Советская подозрительностъ

Мысль установить контакт с временным правительством в Дебрецене возникла у Валленберга сразу после нападений нилашистов на шведскую миссию. Непосредственно перед тем, как перейти на советскую сторону, он получил сведения, убедившие его, что его присутствие в Дебрецене еще более необходимо, чем это представлялось ему ранее.