Ромеи и франки в Антиохии, Сирии и Киликии XI–XIII вв. - Брюн Сергей Павлович

Сватовство ромейского василевса к сестрам латинских правителей Антиохии и Триполи. Брак императора Мануила I Комнина с Марией Антиохийской (1161 г.)

В 1160 г. в пределы Заморской земли прибыло посольство от императора Мануила I Комнина, которое возглавляли Иоанн Контостефан и Феофилакт Италиец. Контостефану и Феофилакту была доверена важнейшая и необычайно деликатная миссия — найти невесту для ромейского василевса, т. к. Мануил только что овдовел и, к тому же, не имел наследника[1487]. При этом, василевс был полон решимости избрать невесту именно из семьи одного из франкских государей Востока. Выбор Мануила пал на двух наиболее знатных франкских принцесс: сестру князя Боэмунда III Антиохийского — Марию и сестру графа Раймонда III Триполийского — Мелисанду. Дальнейшее решение, т. е. конкретный выбор между Марией Антиохийской и Мелисандой Триполийской был поручен Контостефану и старшему из государей крестоносцев, родственнику василевса — королю Бодуэну III Иерусалимскому. Король Бодуэн III посоветовал послам отправиться в Триполи, дабы устроить помолвку василевса с Мелисандой[1488]. Это была великая честь для тулузской династии графов Триполи. Граф Раймонд III с необычайной торжественностью встретил Иоанна Контостефана и прочих имперских послов, с которыми оговорил условия помолвки. Одновременно он приступил к сбору не знавшего равных приданого, дабы свадебный кортеж его сестры был достоин «царицы городов» христианского мира — Константинополя. Среди сокровищ, собранных графом, помимо бесчисленных украшений и роскошных предметов утвари (в том числе литургической) Гильом Тирский называет «венец из чистейшего золота», огромные серебряные чаши и двенадцать шлемов, работы лучших восточных мастеров[1489]. Подобная забота о приданом ясно свидетельствует о том, с какой гордостью Раймонд III и Мелисанда готовились к предстоящей свадьбе. В 1161 г., находясь вместе с братом в пределах Иерусалимского королевства, Мелисанда гордо именовала себя «будущей императрицей Константинопольской» (futurae imperatricis Constantinopolitanae), что отражено в одной из сохранившихся хартий[1490].

Однако вскоре помолвка василевса с Мелисандой была расторгнута. История эта описана двумя современниками — Гильомом Тирским и Иоанном Киннам. Причем, латинский и византийский авторы называют разные мотивы к расторжению помолвки. Иоанн Киннам намекает на то, что Мелисанда уже лишилась девственности, и что василевс был спасен от недостойного брака божественным провидением[1491]. «Посланные, увидев девицу, были восхищены ее красотою и, так как не представлялось ни откуда никакого препятствия, нисколько не медля посадили ее на трирему. Но только лишь хотели они отплыть, как в девице проявилась жестокая болезнь — и она находилась в опасном состоянии. Посему откладывая со дня на день отплытие, они напрасно теряли время; ибо только лишь немного облегчались ее страдания и она казалась благонадежною для отплытия, страшная болезнь вдруг будто нарочно возвращалась к ней, и тогда, уложенная в постель, она тряслась всем телом и подвергалась жестоким судорогам, а затем следовали жар, синета под глазами и изнеможение. Цвет глаз, прежде сиявший какою-то прелестью, быстро изменялся и становился мрачным. Всякий, видя, как вянет преждевременно этот цветок, проливал слезы. Так страдала девица, находясь дома; а когда удалялась от Триполи, тогда поднималась в ней сугубая тревога, и судно вновь возвращалось в Триполи, где, после кратковременного облегчения от страданий, она подвергалась еще сильнейшим. Частое повторение этого явления наконец поставило Контостефана в недоумение — и вот он, колеблясь (…) пришел в один из тамошних храмов узнать, следует ли василевсу жениться на этой девице. Священный оракул отвечал: "брак действительно готов, но званные не достойны войти". Услышав это и поняв ответ оракула, подтверждающийся притом и распространившеюся молвою, будто девица вступила уже в незаконный брак, Контостефан считал предпринимаемое дело весьма постыдным и, удерживаясь от выполнения его, скоро собрался и прибыл в Византию». Под «оракулом» Киннам, естественно, подразумевает не языческого оракула, но гадание по Священному Писанию (распространенное среди латинских и византийских христиан). Слова «оракула», определившие судьбу Мелисанды, взяты из Евангелия от Матфея (Мф. 22: б). Так или иначе, история эта, по мнению Киннама, должна была придать решению Контостефана мистическое, божественное обоснование.

Со слов Гильома Тирского скорее складывается ощущение, что Контостефан и имперские послы были смущены слухами о незаконнорожденности Мелисанды, а также «недовольны королем и графом», т. е. Бодуэном III и Раймондом III, вероятно — за их слишком самоуверенную подготовку к свадьбе, в то время как василевс еще не дал окончательного ответа[1492]. Очевидно, что Мелисанда пала жертвой дурной репутации своей матери — графини Одиерны[1493], и излишней самоуверенности своего брата и кузена. Контостефан и Феофилакт приняли расчетливое и жесткое решение — покинуть Триполи, не раскрыв истинных причин своего отъезда и оставив Раймонда III и его сестру в «счастливом неведении». На протяжении нескольких месяцев граф ждал вестей из Константинополя. Не получая ответа, он сам вынужден был снарядить в столицу империи посольство, которое возглавил один из триполийских рыцарей — Одо де Ризберг. Лишь тогда графа поставили в известность о том, что помолвка василевса сего сестрой аннулирована[1494]. Мелисанда, эта несчастная «будущая императрица Константинопольская», была «отвергнута словно дочь простолюдина»[1495]. Это был тяжелейший удар для франков Триполи. Опозоренная Мелисанда словно бы исчезла и жизни; о ней нет ни единого документального упоминания после 1161 г.[1496]. Оскорбленный действиями Мануила, граф Раймонд III собрал войска и флот, и вскоре обрушился на византийский Кипр, о чем уже подробно было сказано в одной из предшествующих глав.

Между тем, взоры василевса вновь обратились к Марии Антиохийской, старшей дочери покойного князя Раймонда де Пуатье и сестре юного князя Боэмунда III. В Антиохию было направлено второе посольство, которое возглавляли великий дука Алексей Вриенний Комнин[1497], севаст Никифор Вриенний (Третий), а также эпарх Константинополя, севаст Андроник Каматир[1498]. Нельзя не отметить, что василевс во второй раз в своей жизни сватался за антиохийскую княжну; только если в 1135 г. семнадцатилетнего Мануила сватали за восьмилетнюю княжну Констанцию, то в 1161 г. сорокатрехлетний император сватался уже за шестнадцатилетнюю дочь Констанции — Марию. Княгиня Констанция и ее сын — Боэмунд III с радостью откликнулись на сватовство василевса; осенью 1161 г. из гавани Св. Симеона отплыли корабли, на которых находились византийские севасты, бароны антиохийского княжества и сама Мария Антиохийская, призванная на супружеское ложе и престол ромейского василевса.

Вступив в Константинополь, Мария поразила ромеев своей красотой и статью. Восторженные отзывы об ее облике оставили Иоанн Киннам и Никита Хониат. По описаниям Хониата, «Это была женщина красивая, очень красивая, и даже чрезвычайно красивая, — словом, необыкновенная красавица. В сравнении с ней решительно ничего не значили и всегда улыбающаяся и золотая Венера, и белокурая и волоокая Юнона, и знаменитая своей высокой шеей и прекрасными ногами Елена, которых древние за красоту обоготворили, да и вообще все женщины, которых книги и повести выдают за красавиц»[1499]. Киннам добавляет, что «такой красоты римляне (…) от века не видывали»[1500]. В Ватиканской библиотеке хранится единственное уцелевшее изображение Марии, на одной из миниатюр «греческого кодекса 1176 г.», где она изображена рядом со своим мужем — императором Мануилом I Комниным[1501]. Византийский мастер искусно отобразил статную женщину, с бледной кожей, румянцем и золотисто-рыжим цветом волос, облаченную в алые, расшитые золотом и украшенные каменьями одежды, со скипетром в руке; по своей стати она не уступает Мануилу и одновременно представляет резкий контраст со своим крайне смуглым супругом.