Родник Олафа - Олег Николаевич Ермаков

и вовсе мелкие перекаты, и тогда все спускались на берег, брались за канаты, шли и тянули ладьи. А часть варягов занимали высоты или просто вступали в лес со щитами и в полном вооружении. Все у них было налажено. Этих купцов-воинов голыми-то руками не взять. Да и вооруженными еще попробуй одолей.

Дни сменялись ночами, Волга становилась все мельче, быстрее, словно пыталась поворотить ладьи вспять, погнать их обратно. Но настырные варяги восходили выше и выше. И дошли до большого порога. Вода здесь с шумом неслась через валуны. Брызги радужно сияли. Сньольв сразу выставил охрану по обеим берегам. А остальные принялись разгружать ладьи, выносить оружие, съестные припасы, тюки с товаром, коприной, как уже узнал у Скари Спиридон. Сняли даже весла: они и вправду были тяжелы. И повели первую ладью в проход меж валунами, где бысть сильный слив. Вода заклокотала у носа ладьи. Канаты напружинились. Вздулись и жилы на шеях и руках мужиков. Они тащили ладью, и та продвигалась средь валунов, пока не засела прочно. Тогда срубили деревья и подвели сначала одно бревно, потом другое под ладью, налегли, и ладья взобралась на порог, налегли еще да хотели расправить парус, потому как в трубу Волги задувать начинал сильный ветер, но и так ладья перевалила через каменную преграду. Ее оттащили на глубокую воду. То же проделали и со второй ладьей.

Снова все загрузили, сняли охрану, и весла ударили дружно, вспенили воды, ладьи двинулись ходко. А Волга делалась шире и глубже. И справа показалась большая весь. Навстречу пошла ладья с вооруженными людьми. Вторая ладья варягов приблизилась и встала обочь первой.

– Мытник Хотшинский Лобода Самочерной желает здравствовать гостям! – крикнул с ладьи молодой румяный мужик с черной кудрявой бородкой, в красной однорядке, в шапке с меховой опушкой. – И зовет на берег для-ради мыта[365].

Скари перевел Сньольву. Тот отвечал. Скари сказал, что и Хёвдинг Сньольв рад приветствовать Лободу Самочерного. И желает его лицезреть.

– А то аз и есмь! – возгласил молодой мужик, сверкая глазами.

– Хёвдинг Сньольв желает знать величину мыта! – сказал Скари.

– Што вы везетя? – прошал в свою очередь мытник Лобода Самочерной.

– Ткани, посуду, – отвечал Скари.

– Пожалуйте к брегу! – отвечал мытник.

И Сньольв велел причаливать. Высоко на берегу уже толпились бабы, ребятня, глазели на гостей. Лаяли собаки. Подходили мужики. Варяги не покидали ладьи, сидели, разглядывая русичей. Сньольв и Скари и рослый варяг – звали его Ёфур, и на его шлеме был изображен вепрь, посему Спиридон и растолковал это имя как Вепрь, – втроем пошли за мытником и его людьми в одрину, стоявшую тут же, неподалеку. Олафа высунулась из своей вежи и разглядывала хотшинский люд. А те сразу на нее и нацелились, бабы переговаривались, обсуждали… Прискакал отрок на вороном жеребце, без седла, с путами вместо уздечки, сидел, сжимая босыми пятками бока жеребца, и глядел жадно.

А хорошо здеся жить-то, думал Спиридон. Народ всяко-разный шастает, ладьи из заморья плывут – и в заморье куды-то… И житье-то в сем месте, по всему видать, наваристое, бабы справно одеты, и ребятня не драная, одрины ладные, хоть и серые, но это уже так в тревожных землях Руси повелось, не красуйся ворогу в глаза. Это в граде, в том же Смоленску, мочно и разукрасить-разубрать одрину, вокруг заборало-то[366].

И каким простором синим веяло! Там дальше угадывалась большая вода. Кричали чайки. Спиридон-то большой воды в жизни своей еще и не зрел. И теперь вытягивал шею, заглядывал, схватив раздуваемые сильным ветром волосы в кулак, чтоб не мешали.

Наконец появились Сньольв и Скари и позади Ёфур. Сньольв хмурился. Взошел на ладью. А Скари с Ёфуром оставались на бреге. Из одрины вышел и молодой мытник Лобода Самочерной. Он тоже взошел на ладью Сньольва, чтобы посмотреть товар. А на другую взошел светлый курносый мужик. И Скари с Ёфуром тоже поднялись. Прошло некоторое время, и вдруг первая ладья отчалила, за нею и другая, ударили весла. Раздался крик. Курносый мужик бросил смотреть шелк в тюке, оглянулся и, разом сообразив, прыгнул за борт. А Лобода Самочерной еще оставался на первой ладье. Он горячо кричал:

– Не леть! Татьбу вершитя?! – Оглянулся на своих мужиков и свою ладью, хотел крикнуть, да не успел.

Ёфур схватил его и швырнул в воду.

Варяги сильно гребли, налегали, так что за ладьями вихрилась вода, будто тянулись длинные драконьи хвосты. Первый мужик уже выбрался на берег, а Лобода Самочерной еще плыл. Его мужики бежали в ладью, отчаливали… Но ладьи варягов уже рассекали волны озерной шири. И по команде расправились паруса да подхватили ветер, дувший из трубы Волги. И враз стало ясно, что нашим варягов не догнать. На ладье хотшинских не было паруса. А ежели бы и нагнали… тем было бы для них хуже. Это Спиридон хорошо понимал.

Он все оглядывался, ловя взгляд Скари для-ради объяснения. И наконец тот сказал:

– Они хотели изрядного. Не одних гривен, но и шелков для своих жёнок. Жадён Лобода Самочерной…

Спиридон смотрел назад. Там уже далеко болталась на волнах ладья мытников.

А вокруг синели волны, рассыпая сотни крошечных солнц, далеко расходились берега с лесами, и ветер напружинивал ткань паруса так сильно, что ладья уже кренилась. Она шла, подпрыгивая на волнах, ударяясь днищем. И Спиридон уже позабыл обо всем, о мытниках из Хотшина, о драке варяга с варягом, о блуждающей где-то рати того Святослава Ольговича, что сидел в смядынском порубе, а теперь мстил Ростиславу, пустоша северные пределы княжества. Какие половцы?! Ладьи летели как птицы. И теперь Спиридон ведал эту радость мореходца, хоть и шли ладьи по озеру.

8

Неизвестно, снарядил ли молодой тот мытник Лобода Самочерной погоню. Под вечер ладьи ушли от основного направления влево, в глухое озеро, заблудились да там и остановились на ночь. А утром отчалили и пошли обратно. Спиридон мыслил, что ежели б не обошлись так с мытником, он дал бы проводника небось. Но варяги уже взяли верное направление и узкой горловиной прошли дальше, в озерный простор.

Узрели рыбаря на однодеревке. Скари окликнул его громко, прошал о Женни Великой. Рыбарь, весь какой-то белесый, выгоревший на волжском солнце и ветру, отвечал, что плыть надо на закат солнца, но поспеть можно много раньше, до Женни той Великой всего-то поприщ двадцать, не более.

И ладьи устремились туда. Через некоторое время снова вошли в горловину, а дальше опять раскинулось озеро. И уже в полдень они увидели на берегу одрины и дымы Женни Великой.

Спиридон слышал от отца это название и теперь жадно глядел. Ему-то со слов отца чудилось здесь что-то дивно-необычное. А это была еще одна огромная весь, лежавшая в заливе, прямо у воды и до зеленой подковы