Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

— Хватит, Флорис, перестань. Я запрещаю тебе непочтительно относиться к дочери султана.

Задетый за живое, Флорис мгновенно обернулся; он был несказанно удивлен тем, что Адриан осмелился говорить с ним в таком тоне, да еще в присутствии множества людей. Еще несколько часов назад Флорис в отчаянии призывал брата, сейчас же, вместо того, чтобы поведать Адриану о своих тревогах и выразить всю свою радость, что они снова вместе, Флорис нахохлился, словно молодой петушок:

— О, запомни, я всегда делаю только то, что мне нравится!

— О, вполне возможно, но то, что нравится тебе, к несчастью, иногда не нравится мне, — скрестив на груди руки, невозмутимо произнес Адриан.

Флорис был возбужден только что завершившимся смертельным поединком. В обычном состоянии он бы сразу понял, что с братом случилось что-то серьезное, и по-дружески расспросил бы его; но в это утро Флорис-победитель Великого Могола чувствовал себя господином Вселенной. Он злорадно расхохотался, глаза его загорелись зеленым блеском, не предвещавшим ничего хорошего.

— Прекрасно, мой дорогой, раз у тебя шалят нервы и ты вздумал ревновать моих фавориток, я умолкаю и…

Раздалась звонкая пощечина. Флорис недоверчиво поднес руку к щеке и, осознав, что произошло, бросился на брата. Со слезами на глазах Ясмина бросилась между ними.

— Друзья мои, во всем виновата я, остановитесь, прошу вас…

Адриан отстранил ее. Понадобилось не более секунды, чтобы случилось непоправимое. Братья презрительно Взирали друг на друга: каждый видел перед собой врага. Окаменев от изумления, друзья смотрели на обоих братьев, удерживая их за плечи, чтобы они не бросились друг на друга.

— Полно, барин, успокойся, — уговаривал Федор.

— Майский Цветок, ты был не прав и рассердил Счастье Дня, — говорил Ли Кан.

— Ты мне еще ответишь за это, — безжизненным голосом произнес Флорис.

— Согласен. Когда тебе будет угодно, — ответил Адриан, бессознательно шаря возле пояса, где обычно висела шпага.

— Мы оба знаем секретный прием, вот и посмотрим, кто из нас сильнее, — усмехнулся Флорис.

— Тебе уже давно пора преподать хороший урок, малыш, и я готов сделать это прямо сейчас, и с превеликим удовольствием, — воскликнул Адриан, схватив брошенный на плиты крисс.

Флорис вырвался из рук Ли Кана и поднял второй страшный кинжал.

— Иди сюда, если ты не трус…

Федор крепко держал Адриана.

— Оставь меня, — прорычал молодой человек, рванувшись из рук украинца.

Сверкнули жуткие изогнутые крисс-ножи.

— О! О! О! Длинноносые будут драться между собой, — закричали китайцы, радуясь продолжению спектакля.

— Беру в свидетели высшее блаженство безмятежного неба, ставлю 100 юаней[35] на длинноносого с зелеными, как у черепахи, глазами, который только что уложил мерзкого монгола, — выкрикнул один из крестьян.

— А я беру в свидетели великие ворота, что ведут к высшему блаженству, и ставлю 150 юаней на длинноносого варвара с золотыми волосами.

Отец дю Бокаж перекрестился:

— Ах, что за печальная судьба, Каин убивает Авеля…

33

— Как вам не стыдно! Я лишаю вас права косить все ваши громкие титулы. Распоследний нищий более достоин их, чем вы оба. Сначала вам придется убить меня, ибо я все равно не переживу сего кошмарного зрелища!

Флорис и Адриан застыли с кинжалами в руках. Слова принадлежали Грегуару; старый дворецкий отважно бросился меж обезумевших молодых людей. Разодрав ворот и обнажив грудь, он дрожащими старческими руками схватил лезвия страшных кинжалов и приставил их к тому месту, где находилось его сердце. Почтенный дворецкий трепетал от ярости. Никто не ожидал от него столь властного поступка. Федор и Ли Кан одобрительно закивали и подошли поближе:

— Твои слова подобны речам самого Кон Фу Цу[36], Старая Осмотрительность.

— Эй, друг, мы с тобой.

Молодые люди застыли в нерешительности, увидев столь неожиданную солидарность своих товарищей, Но они слишком далеко зашли в своем безумии и уже не могли остановиться. Высвободив клинки, они взмахнули ими и воскликнули:

— Нападай! Оставь нас! Уйди, Грегуар!

Старый интендант опустил руки; лицо его выражало глубочайшее презрение.

— Разумеется, именно это я сейчас и сделаю, ибо вы оба пали слишком низко. Мадам графиня, ваша матушка, умирая, поручила мне воспитывать вас. Что же, я больше не могу продолжать исполнять возложенные на меня обязанности и служить господам, которых я глубоко презираю. Поэтому имею честь сообщить вам, что я оставляю службу у вас.

С этими словами Грегуар величественно развернулся и семенящим шагом двинулся вперед по брустверу Великой китайской стены. Разумеется, резонно было спросить, куда он направился столь решительно… Федор и Ли Кан в растерянности стояли на месте, не зная, на что решиться, а затем последовали за своим старым товарищем. Жорж-Альбер столь же величественно заковылял следом.

Разъяренный Флорис только пожал плечами:

— Отлично, наконец нам никто не станет мешать.

— Оставь их, ты собираешься драться или нет? — бросил Адриан, вновь становясь в позицию.

Раздался жуткий крик. В поисках лестницы, ведущей вниз, Грегуар подошел слишком близко к краю стены. В этом месте каменная кладка обрушилась, и под тяжестью старика камни с шумом посыпались вниз. Братья отшвырнули ножи и бегом бросились к Федору и Ли Кану, осторожно свесившимся вниз, чтобы разглядеть, куда упал Грегуар.

Интендант лежал у подножия стены, распластавшись, словно безжизненная марионетка; лицо его было залито кровью. Жорж-Альбер уже прыгал с камня на камень, стремясь прийти на помощь. Флорис и Адриан боялись взглянуть друг на друга. Яростное, слепое безумие сменилось пониманием того, что случившееся произошло по их вине.

— Старый Моисей принес в жертву собственную жизнь, — прошептал отец дю Бокаж, поддерживая Ясмину, готовую в любую минуту лишиться чувств.

Слушая только голос собственного сердца, братья со всей возможной быстротой бросились вниз, чтобы хоть чем-нибудь помочь своему старому другу. Глаза Грегуара были широко раскрыты. Флорис решил, что он умер.

— О, Господи, горе нам, — зарыдал он.

Однако окровавленные губы Грегуара зашевелились, старик издал слабый стон. Адриан взял его за руку:

— Тебе очень больно, Грегуар?

Старый слуга с трудом опустил и вновь поднял веки.

— О, умоляю тебя, прости нас, прости, это я во всем виноват, — молил Флорис, целуя узловатые старческие пальцы, слабо сжимавшие его руку.

С трудом повернув голову, Грегуар взял руку Адриана и соединил ее с рукой Флориса. Оба брата вздрогнули и посмотрели друг на друга, в то время как старик, задыхаясь, зашептал: