Балаустион - Сергей Конарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Клянусь Афиной Булайей.
Усадив мать на обтянутую бархатом и золотым шнуром мягкую софу, подарок критского царя, Леотихид устроился на скамье напротив и начал говорить. Со всеми подробностями и отступлениями рассказ занял около полутора часов. К его окончанию последние багровые лучи солнца умирали на восточной стене, и простор большого приемного зала погрузился в густой сумрак. Игра теней заставила бюсты великих скинуть маски равнодушия, теперь они, казалось, выслушивали тайны потомков, хмурясь каменными лицами.
После того, как Леотихид закончил, с минуту стояла тишина. Мать и сын переваривали услышанное. Элименарх опасался новой вспышки гнева со стороны брата, все признаки ее приближения были налицо.
Первой тишину нарушила Тимоклея.
— Почему ты не рассказал нам об этом раньше, сынок? — в голосе матери слышался мягкий укор.
— Я опасался, что Эвдамид… что он даст волю своим принципам.
— И правильно думал, — в глазах царя был туман, на челе отражалась напряженная работа мысли. Он поднялся с трона — медленно и зловеще. — Клянусь щитом Арея, лучше тебе было молчать. Теперь… у меня нет другого выбора, кроме как….
— …хорошенько все обдумать, — закончила Тимоклея.
— Я — царь Лакедемона, я представляю власть, — тихо, но твердо произнес Эвдамид. — Заговорщики должны быть преданы суду. Если я сам не исполню закона, как могу требовать этого от остальных?
— Ну вот, я так и думал, — Леотихид умоляюще посмотрел на мать.
— А ты, — повернулся царь к брату, — которого я поставил почти вровень с собой, дал должность, доход, уважение в полисе… ты оплевал все это самым подлым и неблагодарным образом, скрыв от меня этот заговор. Не ожидал я от тебя такого… Измена — вот слово, которое так и просится на язык!
— Что-о? — кровь отхлынула от лица младшего Агиада, он угрожающе шагнул вперед. Потемнев глазами, Эвдамид сделал движение ему навстречу. Будучи ниже младшего брата на целую ладонь, он умудрялся смотреть на него сверху вниз.
— Эвдамид, во имя богов! — вскричала и мать, хватая старшего сына за руку. В конфликтах между сыновьями она всегда инстинктивно принимала сторону младшего. — Ты несправедлив! Леотихид вовсе не хотел….
Перед матерью молодой царь никогда не мог быть непреклонным.
— Только сейчас я все правильно понял, — угрюмо бросил он, отворачиваясь. — Хотя видел, что змееныш чего-то темнит, но даже представить не мог, что он начнет интриговать у меня за спиной. Как будто мало мне козней эфоров, ахейцев, римлян, Эврипонтидов….
— Сын мой, прошу тебя, будь мудрее. Не время ссориться из-за таких пустяков, — сказала Тимоклея с укоризной. — Нам следует сплотиться, как волокнам каната, и выдержать бурю.
Эвдамид тряхнул головой, постарался взять себя в руки.
— Брат, поверь, мне бы и в голову не пришло злоумышлять против тебя. Ты ведь и сам это знаешь, верно? — Леотихид улыбнулся искренне и открыто.
Царь вздохнул.
— Мать права — не до того сейчас, чтобы скалить друг на друга зубы, — через силу выговорил он. — Но в дальнейшем я требую, чтобы ты сообщал мне все, о чем узнаешь, не прогоняя сквозь сито собственной малоумной цензуры.
— Клянусь! — элименарх ударил кулаком в грудь. — Малоумная цензура отправляется в изгнание!
Мать украдкой послала младшему сыну торжествующую улыбку.
— Хорошо. Возвращаемся к заговору, — Эвдамид вновь уселся на трон.
— Возвращаемся, — кивнул Леотихид. — Я продолжаю считать, что в данном случае тебе необходимо поступиться образом справедливого царя и позволить Архелаю уничтожить Эврипонтидов. Быть честным выгодно, но только не в этот раз. Умоляю, подумай, прежде, чем сказать «нет»!
Эвдамид довольно долго молчал, затем посмотрел на Тимоклею.
— Что скажешь по этому поводу, мать? Я уверен, что ты не посоветуешь дурного.
Царица вздохнула, поглядела на старшего сына ясным взглядом.
— Думаю, сын, что в этом случае твой упрямый младший брат прав. Дело, затеянное Архелаем и этим самым альянсом, не столько выгодно самим заговорщиком, сколько нам. А в нынешней ситуации… боюсь, как бы этот заговор не стал нашей единственной надеждой.
— Именно так, клянусь бородой Зевса, — поддакнул Леотихид.
— Народ склоняется к Эврипонтидам, — продолжала Тимоклея, — народ озлоблен. Ты же видишь, сын, что наши мероприятия всюду терпят неуспех. Эврипонтиды уже настолько обнаглели, что открыто нападают на нас посреди бела дня. Синяки и ссадины твоего брата — лучшее тому доказательство. Если в город вернется Павсаний….
— Не вернется, — качнул подбородком Эвдамид. — Как бы то ни было, у меня достаточно власти, чтобы этого не допустить. По крайней мере, попытаться это сделать.
— А если эти попытки окажутся тщетны? Нужно рассматривать все возможности. Итак, если Павсаний Эврипонтид вернется в Спарту, не стоит рассчитывать на его доброе отношение, даже если ты прикажешь казнить злоумышлявших против него. Ты только облегчишь Эврипонтиду жизнь, но не надейся вызвать благодарность в его черном сердце. Ты не знаешь этого человека, ты был еще слишком молод, чтобы понять, что он за чудовище. Сев на трон, старый изверг первым делом отомстит всем, кто виновен в его изгнании, а раз твой отец недосягаем, гнев падет на нас. На тебя, на меня, на Лео, на всех оставшихся Агиадов. Эврипонтиды не успокоятся, пока мы не возместим их обиду — своим унижением или кровью. А так как большая часть народа и герусии на их стороне, не исключаю, что нам придется повторить судьбу Павсания и уйти в изгнание. Хочешь, сынок, чтобы твоя мать провела остаток дней на чужбине? Такова может оказаться цена твоей справедливости.
— Гм, — Эвдамид нервно потер ладонью лоб и щеку.
— Ты же видишь, выхода нет, — снова влез Леотихид. — А если тебе так уж хочется свершить правосудие, займись этим после того, как дело будет сделано. Хотя Архелай, думаю, мог бы еще нам пригодиться, тем более, когда на него появился такой крючок.
Эвдамид в который уже раз вздохнул, покачал головой.
— Видят боги, я ведь действительно собирался править по-справедливости. Не идти против собственных принципов, по крайней мере, в большом. Но чтобы прикрывать политическое убийство… почти способствовать ему… не думал, что скачусь до такого.
— Пойми, сын, дело идет не лишь о власти, но о самом существовании нашего дома, — мягко сказала мать. — Политика — это выбор между гибельным и неприятным. Настали такие времена, что середины нет.
— Не времена такие, а Эврипонтиды, — жестко проговорил Леотихид. — Или мы, или они, другого не дано. И старый боров Архелай поможет избавиться от них, не измарав наших рук.
Эвдамид издал горестный стон.
— Хорошо, будь по-вашему. Великий владыка Олимпа, не дай мне совершить ошибки!
— Государь! — улыбнулась Тимоклея, нагнулась к сидящему царю, поцеловала его в висок.
— Да!!! — ударил кулаком по ладони, выражая удовлетворение, младший Агиад. — Итак, Пирр….
— …останется в городе и примет свою судьбу, — наклонил голову Эвдамид. — Но чтобы не упасть в глазах всего света, мы должны придумать для него другое наказание за учиненные беспорядки.
— За тем, чтобы придумать удовольствие, дело не станет! — расхохотался Леотихид. — За это стоит выпить. Эй, пусть принесут вина!
— И огня, — добавила мать, с любовью глядя на мужественные, нечеткие в сумраке, фигуры сыновей.
— Ты уже, конечно, в курсе того, что произошло, дорогой эфор… — подергивавшийся угол рта выдавал переполнявшее македонянина Лисистрата нервное напряжение.
— Конечно, — с готовностью кивнул головой эфор Анталкид. — Хотя, извини, не догадываюсь, о чем именно ты говоришь. Просто, достойный Лисистрат, я взял привычку быть в курсе всего, что происходит в Лакедемоне.
Широкое седалище эфора покоилось на горе мягчайших подушек утиного пуха, буквально похоронивших под собой роскошную, отделанную слоновой костью, широкую скамью со спинкой. Апартаменты македонянина, в соответствии со вкусом их временного хозяина, были заполнены подобной утонченной мебелью и тяжелыми драпировками всех оттенков зеленого.
— Я о скандале, разыгравшемся на центральной площади вашего города, — с раздражением уточнил Лисистрат. Он злился оттого, что не находил в спартанских магистратах уважения и почестей, какие они оказывали консуляру-римлянину. Посланца македонского царя терзали сомнения, являлось ли подобное отношение следствием пренебрежения лакедемонян к Македонскому царству, дважды побежденному римским оружием, или же к нему лично. Второе предположение нравилось ему много меньше первого.
— Ах, об этом! — Анталкид не смог скрыть довольной усмешки. — Несколько десятков горожан, сторонники Эврипонтидов, намяли бока стражникам младшего Агиада. Тебя серьезно тронуло это происшествие, господин Лисистрат?