Птицы небесные. 3-4 части - Монах Афонский

— Потому, отец Симон, и вам благословляю постричь отца, если будет при смерти. А там как Бог даст…

Я поблагодарил духовника за исключительно вдохновляющее благословение.

— Ну что, отец Агафодор, летим вместе в Россию или здесь останешься? — спросил я своего друга, когда мы вышли из канцелярии монастыря.

— Лечу с вами, батюшка. Что мне здесь одному делать? — ответил решительно отец Агафодор.

Я с большой теплотой обнял его:

— Спаси тебя Христос, отче!

Со слезами на глазах, теряя надежду, что когда-нибудь вернусь на Святую Гору, я сидел в самолете, отвернувшись к иллюминатору, чтобы никто не видел моих слез. Тем не менее в душе росла решимость помогать отцу, что бы с ним ни случилось.

— Батюшка приехал! — радостно закричал подросший Ваня, увидев меня во дворе с отцом Агафодором.

В Адлерской квартире стояла большая суматоха: повсюду, в ванной и на балконе были развешены выстиранные простыни и белье. Сильный запах лекарств слышался еще на лестнице. Сестры в отчаянии смотрели на нас. Отец неподвижно лежал, тяжело дыша, с хрипами в легких, не открывая глаз.

— Высокая температура у папы вашего, отец Симон, — прошептала послушница Надежда. — Даем лекарства, не помогают. Уже и пролежни появились… Нет уже сил часто переворачивать его, уж очень он тяжелый…

Осмотрев отца, я увидел, что у него развилась сильная отечность лица и тела. Когда мы с усилием перевернули его на бок, на спине старика я увидел кровавое мясо — образовались большие пролежни…

— А врачей вызывали? — в отчаянии спросил я.

— Вызывали, но пришел участковый врач, сделал укол и ушел. Один раз «скорая помощь» приезжала. Посмотрели, тоже сделали укол и уехали. Но их уколы ничего не изменили. Прямо беда, отец Симон…

— Спасибо вам, сестры, что сделали все возможное, теперь мы с иеромонахом Агафодором займемся отцом!

Вчетвером мы обмыли тяжело дышавшего, горячего от высокой температуры старика и переодели его в чистое белье.

— Но это еще не все, батюшка, — хладнокровно сказала после наших совместных усилий Надежда. — Вам необходимо научиться ставить отцу клизму, иначе, пока он без сознания, всякая такая задержка только усугубляет ситуацию!

Я замялся:

— Но я же никогда этого не делал, Надежда!

— Все что-то не делали, но пришлось научиться, — строго ответила послушница. — Пусть все выйдут, а мы с отцом Симоном сделаем эту процедуру…

После этой «процедуры» я с уважением стал посматривать на мужественную женщину. Утром мы с моим неразлучным помощником сидели в коридоре поликлиники. Вдоль стен сидели многочисленные больные, пришедшие на прием. Из кабинета в кабинет сновали доктора и медсестры. После разговора с главврачом на душе воцарилось полное отчаяние.

— А сколько лет вашему отцу? — суровым голосом спросила заведующая.

— Восемьдесят пять…

— Если мы за каждым стариком начнем смотреть, то у нас на других больных рук не хватит! — отрезала она.

— Но он же умирает! — запротестовал я. — Вы же обязаны ему помочь.

— К вам участковый врач ходит? Ходит. Этого вполне достаточно. Не мешайте мне…

Тяжело понурив голову, я сидел на расшатанной скамье у дверей врачебных кабинетов в городской поликлинике. Отец Агафодор, вздыхая, примостился рядом. Мимо, стуча каблучками, прошла стройная средних лет женщина в белом халате. Взглянув на нас живыми карими глазами, она прошла несколько шагов, но остановилась и вернулась к нам.

— Что случилось, батюшки? — с участием спросила она.

Почувствовав в ее вопросе искреннюю теплоту, я ответил:

— Отец умирает, а здесь нам помочь никто не хочет, — с горечью промолвил я.

— А где вы живете?

— Недалеко отсюда, в центральном районе, — уточнил я, назвав улицу и номер дома.

— А, это микрорайон для военных… Моя квартира рядом. Подождите минутку, я пойду с вами.

На табличке ее кабинета мы прочитали: «Врач-терапевт Ирина Владимировна Воробьева». Она решительно начала делать больному инъекции, сказав, что мы еще успеем пособоровать его. В болезни моего отца произошел перелом после соборования, которое мы немедленно исполнили, молясь все вместе у постели Федора Алексеевича. Сразу после этого наш старик открыл глаза и осмотрелся:

— Что со мной было, сын?

— Умирал, папа, а теперь выздоравливаешь! — бодрым голосом сказал я.

Он слабым движением пожал мне руку. Ирина Владимировна выслушала стетоскопом его легкие, проверила давление.

— Как вас зовут, больной? — задала она вопрос отцу, с любопытством рассматривая его.

Он назвал имя и отчество.

— Так, память у него в порядке! Назначаю ему уколы, их буду делать сама, — утром и вечером. А вы, батюшка, — обратилась Ирина Владимировна ко мне, — пожалуйста, почаще причащайте больного! А он у вас какой-то интересный…

В домовой церквушке на лоджии мы снова начали служить литургии, сугубо молясь о выздоровлении Федора Алексеевича. За неделю его здоровье настолько улучшилось, что он уже вставал и ходил по комнате, но сильная отечность еще оставалась, как и небольшая, но стойкая температура. Наши встречи с доктором, который для нас оказался Ангелом хранителем в белом халате, перешли в беседы о молитве, о Церкви и церковных службах, а затем стали доброй и хорошей дружбой.

Послушницы, обнаружив, что Федор Алексеевич пришел в полное здравие, засобирались в Москву. Молоденькая Тамара настроилась поступить послушницей на Московское подворье к игуменье Фотинии, где уже подвизались другие наши сестры. Надежда решила вернуться к Владыке Алексею в Новоспасский монастырь. К нам на квартиру вновь перебрался Санча, а отец Агафодор отпросился навестить своих родителей. Ирина Владимировна опасалась осложнений и новых простуд, поэтому регулярно навещала отца.

— Батюшка, вы пока сильно не радуйтесь! Это воспаление легких нанесло большой ущерб здоровью Федора Алексеевича, поэтому оно все еще висит на волоске…

Это предостережение обеспокоило меня. Я снова взялся за телефон. Наконец, послушница в Переделкино подняла трубку:

— Отец Кирилл очень слаб. К нему запрещен допуск и батюшке нельзя много говорить по телефону! — строго отчеканила она.

— А чуть-чуть спросить можно? Речь идет о жизни моего отца! — умоляющим голосом попросил я. — Скажите, что звонит иеромонах Симон…

— Чуть-чуть можно…

Было слышно, как послушница передала трубку отцу Кириллу.

— Батюшка, благословите! Как вы себя чувствуете? Я могу говорить?

— Говори, говори, отец Симон! — знакомый хрипловатый голос батюшки был очень слаб. — Слушаю..

— Отче, дорогой, благословите! Мы все сидим в Адлере. Здоровье Федора Алексеевича пошло на поправку, но угроза повтора болезни еще остается. Как быть с постригом? Духовник Русского монастыря на Афоне благословил постриг на монашество моему отцу. Но как его постричь ни с того, ни с сего? Может, папу нужно как-то подготовить? — волнуясь спросил я.

— С Федором Алексеевичем обходись кротко. Он у тебя добрый, но своевольный. Насильно не тяни в монашество. Если Богу угодно, отец сам к этому придет.

— А если ему рассказывать о монашестве или дать почитать что-нибудь? Как его убедить?

— Убеждать в ценности монашества никого не нужно. Будь сам достойным монахом! Когда Бог увидит, что сердце человека готово, Он Сам приведет его к монашеству…

Слова отца Кирилла бальзамом пролились на мою скорбящую душу.

— Спаси вас Господь, батюшка! Помолитесь о нас. Сильные скорби, тяжело нести все это! — не удержался я от жалобы.

— Нужно, отец Симон, не тяготиться скорбями, а радоваться им! Только тогда они будут нам во благо, да… Скорби есть печать избрания Божия. Скорбным путем прошли все отцы и преподобные, и его заповедал и оставил нам Христос во спасение души! Всегда будь с радостью нацелен на скорби, без них не бывает Царствия Небесного…

— Постараюсь, батюшка, помолитесь, — ответил я, с трудом представляя себе, как я могу радоваться скорбям.

— Хорошо, Бог вам в помощь, отче Симоне! Кланяйся от меня отцу, здоровья ему во Христе! Сначала пусть он у Бога будет монахом, а лишь потом постригайте Федора Алексеевича. Попроси отца Пимена, чтобы он постриг его…

Этот совет старца окрылил мою душу. Живя нос к носу в однокомнатной квартире, то Санча, то я постоянно заводили беседы об Афоне. Отец молча прислушивался к нашим словам.

— Сын, а где этот Афон находится? — как-то спросил он.

— Папа, я тебе уже говорил: Афон находится в Греции.

Старик подумал и вдруг спросил:

— А там что? Одни монахи живут?

— Одни монахи, папа, а женщин нет вообще. Все время только служба в церкви и молитва — самая лучшая жизнь на свете! — с воодушевлением поведал я отцу.

— Знаешь, сын, я тоже хочу стать монахом! Только теперь чтобы всегда вместе…