Птицы небесные. 3-4 части - Монах Афонский

Свирепый осенний ветер срывал пену с гребней стоячих свинцовых волн и с грохотом разбивал о пристань тяжелые клокочущие массы воды. Водяная пыль стояла над всей Карулей и даже в открытую форточку нашей каливы ветер забрасывал соленую мельчайшую взвесь. Легкие мои не выдержали осенней сырости. Вновь появились кашель и одышка, здоровье начало быстро сдавать. Но отступать я не собирался, проводя все дни в литургиях и молитвах. Начавшиеся шторма окончательно отрезали меня от встреч с монахом Григорием и я долгое время не знал, жив ли он или его уже нет в монастыре.

Несмотря на пронзительный сырой холод (а в воздухе уже мелькали первые снежинки, быстро тающие на скалах и на стеблях колючих кактусов), наш сосед, богатырь Христодул, ходил в одном подряснике, с закатанными по локоть рукавами. Он даже не топил печь. А мы поддерживали тепло в продуваемых ветром комнатах мелким хворостом и горбылями, собранными на берегу. Видимо с какого-то корабля сорвало доски и прибило на Карулю. Ураганом завернуло в рулон кровлю на каливке послушника Ильи и нам стоило больших усилий разогнуть старое крепкое железо обратно, укрепив крышу большими камнями. То же самое мы сделали и на нашей каливе, придавив крышу, где можно, громадными обломками скал, иногда срывавшимися сверху: их не смог бы сдвинуть самый свирепый северный ветер.

Отношения с монахом Христодулом дошли до того, что он отобрал у нас ключи от Троицкого храма, сославшись на благословение архимандрита с Санторина, полученное им якобы по телефону. Как потом выяснилось, наш сосед напугал доверчивого грека сообщением, что русские хотят отобрать у него церковь и келью. Пришлось соорудить временные престол и жертвенник в моей комнате, где мы иной раз угорали от духоты.

Послушник Илья вновь переселился в свою хижину на обрыве. Он не унывал: Афон явно пошел ему на пользу. Он с удовольствием приходил к нам каждое утро в четыре часа и с большим благоговением пел на литургиях. Греческий язык дался ему легко и он уже сам мог довольно свободно изъясняться с нашим соседом на разные темы и даже уговорил его вернуть ключи от храма. Тот покровительственно хлопал его по плечу:

— Казак, настоящий казак! — это слово в устах отца Христодула означало высшую похвалу. — Эндакси, служите литургии. Все хорошо!

Периодически мы навещали старца Стефана и приносили ему продукты, как и все остальные сербы на Каруле. Он отказался категорически от строительства всяких келий и продолжал жить в пещере, согреваясь большим костром и горячими камнями, нагревавшимися от жаркого пламени. Этим костром он пугал жившего по соседству, чуть выше, отца Христодула, сильно опасавшегося очередного пожара, пока сербы не увезли старого подвижника на родину. Вспоминается его последнее появление в нашем жилище. Пропахший дымом и почерневший от сажи «папа-Краль» держал в руке новый кошелек:

— Симон, смотри сколько денег!

Он раскрыл кошель, в котором действительно лежали большие купюры. — Нашел у себя на ступенях. Должно быть, паломники только что сверху прошли. Возьмите себе: хотите- грекам отдайте, хотите — себе оставьте…

С невозмутимым видом он смотрел в сторону, протягивая кошелек.

— Отец Стефан, вы нашли его, вы и отдайте найденное в полицию, там разберутся! — предложил я.

Старец неожиданно вспылил:

— Еще чего! Буду я по полициям таскаться! Не хотите брать, сейчас выкину его в море!

Он взмахнул рукой, намереваясь швырнуть деньги в пропасть.

— Хорошо, хорошо, отче! Давайте нам этот кошелек, мы отвезем его в полицию…

Отец Стефан, довольный, собрался уходить. Мы собрали ему пакет продуктов: рыбные консервы и вермишель, вложив все в его прокопченную дымом руку. Отшельник, тем временем, внимательно смотрел вниз:

— А это что? Паломники еще не уехали? Ну-ка, патерас, бегите скорее вниз. Спросите, может кто-то из них потерял деньги?

Он указывал на пристань своим черным худым пальцем. Мы с иеромонахом, прыгая по ступенькам, кинулись вниз. Маленький паром «Агиа Анна» только показался, идя от конечного мыса Святой Горы, борясь с волнами. На голос отца Агафодора греки переглянулись: один начал шарить у себя по карманам. Увидев свой кошелек в моих руках, он страшно обрадовался. Грек взял бумажник и вытащил из него сотенную бумажку:

— Панагия, Панагия! — бормотал он, указывая на храм Пресвятой Троицы.

Эту бумажку мы принесли «папе-Кралю».

— Бросьте ее в угол! — сказал он, не поворачивая головы и подкидывая поленья в костер.

Старец увлеченно пек на угольях картофель. Впоследствии он рассказывал отцу Христодулу:

— Русские монахи — хорошие парни! Не польстились на чужие деньги…

Тот угрюмо воздерживался от замечаний. Так мне и не удалось в эту зиму навестить монаха Григория, сколь ни рвалось мое сердце на встречу с этим удивительным молитвенником. Когда мы с отцом Агафодором в очередной раз поднялись к Данилеям к телефону-автомату, меня ждала тревожная весть: из Адлера послушница Надежда взволнованным голосом, от которого дребезжала телефонная мембрана, сообщила:

— Федор Алексеевич сильно заболел! Высокая температура… Лежит без сознания. Мы устали его переворачивать, сил уже нет никаких… Лекарства не помогают… Скорей приезжайте на помощь!

Встревоженный, я пообещал перезвонить после того, как свяжусь с батюшкой. До отца Кирилла в Переделкино удалось дозвониться быстро, хотя слышимость была очень плохая.

— Что делать, батюшка? Папа сильно заболел. Как правильно поступить? Если я отрекся от мира, то оставаться ли мне на Афоне? Или ехать к отцу, но тогда жалко оставить Святую Гору. Если же остаться на Афоне, то еще более жалко бросить отца… Что вы благословите? — охрипшим от волнения голосом кричал я в трубку телефона, теряя голову.

Откуда-то, словно с другого конца земли, донеслось:

— Нам должно утешать всякого человека, тем более родителей. Если же они в беде, следует всемерно помочь им. Поезжай к отцу, отец Симон! — твердо сказал духовник.

— Батюшка, это значит оставить Афон навсегда. Дай Бог, чтобы отец выздоровел. А если нет, то тогда мне нужно досматривать его в Адлере. Следовательно, придется жить в миру… Это меня убивает, отче! Ведь я ушел из мира… — в отчаянии прокричал я. Мой друг, удрученно стоявший рядом, заметно впал в уныние. Старец продолжал говорить:

— Отец Симон, уходить от родных ради Бога можно лишь по двум причинам: когда любовь к Богу выше нашей привязанности к близким, при условии, что мы сделали все возможное, чтобы они не были брошены нами на произвол судьбы, или же когда близкие препятствуют нам в нашем стремлении к Богу. Однако наше монашество запрещает нам жить с родными, если они только не станут монахами. Посоветуйся с духовником в Русском монастыре, может быть они благословят постричь твоего отца в монашество…

Совет батюшки показался мне светом во тьме скорби. Повесив трубку и обернувшись к удрученному иеромонаху, я сказал:

— Нужно срочно ехать в Пантелеимоновский монастырь! Батюшка благословил… — тот безропотно последовал за мной.

В монастыре нас как будто ждали, отец Меркурий сразу повел нас в свой кабинет.

— А мы как раз хотели к вам на Карулю отправить нашего послушника! Дело в том, что на Ксилургу разболелся архимандрит Иаков, а заменить его некем. Пришлось забрать старца в монастырь. Если вы согласны перейти на эту келью, тогда монастырь поможет вам перебраться с Карули, — доброжелательно растолковал нам духовник суть дела.

— Отче, мы благодарны вам за это предложение и согласны перейти на Ксилургу, только простите меня, мой отец сильно разболелся и лежит без сознания! Придется ехать в Россию к нему на помощь. Если Бог даст, он поправится, то мы обязательно вернемся, а пока благословите придержать за нами Ксилургу. Мы посещали этот замечательный скит, когда паломничали, и нам обитель очень понравилась… — одним духом высказал я свои проблемы.

— Хорошо, хорошо, — согласился духовник, кивая головой.

— Отец Меркурий, у меня к вам просьба: вдруг отец не выздоровеет и начнет умирать, можно его постричь в монахи с вашего благословения?

Монах посмотрел в угол на большие иконы и произнес:

— У меня тоже был такой случай! В позапрошлом году мой отец тяжело заболел. Пришлось лететь домой. Как только постриг его в монахи, он и выздоровел…

Духовник замолчал, вспоминая эти события.

— А что было дальше, отче? — нарушив молчание, спросил я.

— Дальше? Привез я его сюда. Теперь он в нашем монастыре подвизается, слава Богу! — закончил отец Меркурий с улыбкой.

Я искренно удивился этой необыкновенной истории.

— Ну, это у вас особая милость Божия, что вы отца в монахи постригли и сюда привезли… — вздохнул я с большой скорбью.

— Потому, отец Симон, и вам благословляю постричь отца, если будет при смерти. А там как Бог даст…