Его самое темное желание - Тиффани Робертс

самоубеждения, он понимал, что они сдерживают нечто иное. Нечто гораздо большее, темное и голодное. Это были ворота, защищающие от титанического, неистовствующего монстра.

И врата раскололись.

— Я выбрал ее, — прохрипел он.

Его голос эхом отразился от каменных стен, искажаясь в гнетущей тишине зала, превращаясь в насмешливый гул, доносящийся из темноты. Его собственный голос, искаженный, отраженный, оголенный и грубый, разрывал на части его намерения, его слова, его и без того истерзанное сердце.

Когда эхо стихло, тишина вновь овладела пространством. Она давила на него, сдавливая, требуя, чтобы он опустил руки.

Но сделать это значило…

Значило, что его руки пусты, значило, что это не иллюзия.

Это доказало бы, что его Кинсли… больше нет.

Моя пара исчезла.

Пальцы Векса дернулись, а руки задрожали. Ему нужно было только моргнуть, и все снова стало бы хорошо. Нужно было лишь сжать руки чуть крепче, и он снова почувствовал бы ее. Он знал бы, что она все еще здесь.

Сжав челюсти, он сделал глубокий, прерывистый вдох. Он проник в его легкие, насыщенный привкусом магии и приторными ароматами земли и корней. Но в нем все же был намек на аромат. Намек на нее.

Он прижал руки к груди. Они не встретили никакого сопротивления, пока не коснулись его туники на груди.

Ничто. Он баюкал пустоту в своих объятиях, и теперь она заполнила его сердце. Теперь она проникла в его существо.

Кинсли кричала из другого мира. Векс затаил дыхание и слушал, как ее голос пронесся сквозь него, слова были потеряны, но эмоции безошибочны. Ее тоска и гнев, ее горе.

Векс сжал кулаки. Он был рад, что когти впились в ладони, но это не могло защитить его, не могло отвлечь.

— А чего я ожидал? — он зарычал.

Он знал, что делает, понимал свою цель. Заклинание сработало. Векс добился успеха.

Но этот успех приносил ему не больше удовлетворения, чем самые серьезные неудачи.

Он заставил себя разжать руки и уставился на кровь на ладонях. Какая-то его часть надеялась, что ее кровь подействует на него, что она поможет ему оказаться рядом с Кинсли. Эгоистичная, глупая часть Векса надеялась, что они останутся вместе, несмотря на все доказательства того, что этого никогда не могло быть.

Приглушенные голоса звучали вокруг Векса, прямо рядом с ним, через всю вселенную. Кинсли больше была не одна. Это были голоса других людей — потрясенных, испытывающих облегчение, переполненных любовью. Ее семья.

Его ноги подкосились, и Векс упал на колени, откинувшись назад на пятки.

Что-то горячее и влажное потекло по его щекам и вдоль носа. Слезы падали на его поднятые руки, где смешивались с кровью.

Векс не боролся с ними. Он смотрел, как они падают подобно дождю, преломляя свет рун и кристаллов. Он смотрел, как они разбивались о его руки и землю, и каждая была крошечным отражением его сердца.

Если бы он пролил достаточно слез, чтобы затопить долину, затопить весь мир, их было бы недостаточно, чтобы заполнить пустоту в его душе.

Он не знал, как долго стоял там на коленях — только то, что его слезы не высохли и после того, как голоса из другого мира стихли.

— Маг?

Мягкий голубой свет упал на землю перед Вексом, когда огоньки полетели к нему.

— Мы почувствовали скачок в лей-линиях, — сказала Вспышка.

— Мы не думали найти тебя здесь. Что случилось? — спросила Эхо.

Тень скользнула вниз. Ее свет потускнел, когда она изучила землю, руки Векса и, наконец, его лицо.

— Маг… — огонек вытянула щупальце, слегка коснувшись большого пальца Векса.

— Где Кинсли?

Ответ вырвался из горла Векса грубым и отрывистым.

— Ушла.

— Ушла?

Эхо присоединилась к Тени, выглядя маленькой и тусклой.

Но когда Вспышка встала на свое место рядом с остальными, призрачный свет огонька был ярким и ощетинившимся.

— Что ты наделал?

— Что я наделал? — Векс поднял взгляд на огоньки. Его сердце оглушительно колотилось в зияющей пустоте в его груди, и каждый вдох царапал легкие и горло. — То, что было необходимо.

— Пожалуйста, маг. Где она? — спросила Тень мягким, но дрожащим голосом.

— Она вернулась в свой мир. В свой дом.

Вспышка увеличилась, призрачный огонь приобрел иссушающую интенсивность.

— Это ее мир. Это ее дом.

— Это была ее клетка! — Векс опустил руки и набрал полные пригоршни мха и земли. — Это ни что иное, как пол камеры. Этот мир был ее тюрьмой, даже в большей степени, чем моей.

— Такая глупость на тебя не похожа, — сказала Тень, сверкая рядом с Вспышкой.

— Разве это глупость — желать ей счастья? — Векс бросил комки на землю и схватился за свою тунику. — Глупо было вырвать себе сердце, чтобы она могла жить?

— Она была жива, — ответила Эхо. — Она была счастлива.

— Она была в ловушке. Все ее мечты были выброшены прочь. Все ее близкие потеряны и недосягаемы.

Вскочив на ноги, Векс раскинул руки и повернулся на месте.

— Здесь моя пара была птицей в клетке, проклятой не по своей вине чахнуть вечно. Но там… — слова застряли у него в горле, колючий комок отозвался невыносимой болью в груди.

Но он все равно сказал их, смирившись с мучениями, которые они ему причиняли.

— Там, снаружи, она вольна парить.

— Как она может воспарить, — сказала Тень низким и странно хриплым голосом, — когда ты разбил ей сердце?

— С таким же успехом ты мог бы подрезать ей крылья, — добавила Вспышка.

Векс уставился на огоньки, не моргая, охваченный ужасающей тишиной. Первое движение внутри него пришло в виде чего-то холодного и тяжелого в животе, расширяющегося и опускающегося.

— У нас нет времени, чтобы тратить его впустую, — тихо сказала Эхо.

— Идем, — скомандовала Вспышка.

Огоньки исчезли. Слабое покалывание их магических сущнеостей прекратилось, оставив лишь оглушительный гул лей-линий среди тишины зала.

Не было никаких сомнений в том, что делали огоньки. И все же, как бы сильно Векс ни хотел знать, что Кинсли добралась благополучно, он не жнлал, чтобы огоньки преуспели. Чего они могли достичь, найдя ее? Что могло бы из этого выйти, если бы раны, ее и Векса — все еще свежие, все еще кровоточащие — не стали еще глубже?

Опустив руки по бокам, Векс стоял в тишине, в одиночестве, заставляя себя прочувствовать каждое мгновение. Это также не могло заполнить пустоту, потому что это была пустота, поглощающая его изнутри и пожирающая снаружи.

Только здесь, сейчас, когда огоньки и Кинсли ушли, он по-настоящему понял, что такое одиночество. Только теперь он понял реальную глубину и тяжесть изоляции.

Тоска, гнев, горечь, горе и