Потерявший солнце. Том 1 - FebruaryKr

решилась тревожить будущего супруга визитами своей родни. Ду Цзылу через окно наблюдала за прибытием царственных островитян: высокий дородный господин вышел из повозки и с удовольствием оглядел бесконечные сады и дворец, следом показались шесть его наложниц, с головы до ног закутанные в драгоценные ткани.

Еще одна дочь рода Фэн приехала верхом и первой лихо соскочила с седла. Она была высокой, на голову выше хрупкой Фэн Жулань, и тело ее переполняла клокочущая, рвущаяся наружу сила.

Пустые коридоры наполнились гулом и звуком шагов. Встревоженная Ду Цзылу то и дело украдкой гладила тонкую золотую цепочку с подвеской, которую ранее скрывала от чужих глаз под одеждой. Эту цепочку ей принес господин Ло в тот вечер, когда Ши Мина заключили под стражу.

В тот самый вечер, когда клубок их перепутанных жизней покатился вниз, в пропасть.

– Будь спокойна и собранна, – напоследок наставлял ее господин Ло, – император не даст тебя в обиду, ты первая и единственная наложница, пусть и не понимаешь еще, насколько много власти и свободы может принести тебе такое положение дел. Однако поведение его заставляет меня волноваться. Принцесса не опустится до интриг против наложницы, а если во дворце появятся посторонние…

Пошарив в глубоких рукавах, Мастер едва заметно нахмурился, но лицо его тут же прояснилось. Он вытянул тоненькую цепь, украшенную изящной золотой пластиной. На гладком, как зеркало, медальоне тонкой линией был очерчен силуэт зверька с заостренными ушами и пушистым хвостом.

– …надень это так, чтобы подвеску было видно, – проговорил он и собственноручно застегнул украшение на ее шее. Девушка зажмурилась и глубоко вдохнула сладкий цветочный аромат, невесомым облаком окутывающий господина Ло.

Она не знала, что означает этот рисунок и какой знак он должен подать окружающим, но с приездом государя Сибая решилась вытащить цепь из-под ворота и оставила на виду.

Торжественного обеда Ду Цзылу избежать не удалось. Она, как единственный находящийся в здравом уме представитель династии Ду, должна была хлопотать о гостях и первой выйти навстречу. Разумеется, никто и не думал о том, что девчонка-наложница, не так давно попавшая во дворец, может сыграть роль хозяйки. Место ее было не определено. Правящая семья Фэн не признает ее равной, но и относиться как к служанке поостережется.

Ду Цзылу стало даже любопытно.

Отправляясь на встречу, она оделась привычно – неброско, спокойно и сдержанно.

Обед был накрыт в одном из малых залов, приглянувшихся принцессе: бледно-голубое убранство с золотой отделкой напоминало ей родной дворец. Длинный стол был уставлен разнообразными блюдами и создавал атмосферу семейного праздника.

Только среди собравшихся здесь людей для Ду Цзылу места не найдут.

Во главе стола восседал сам государь. Он имел крупное телосложение, и яркие наряды выглядели на нем неуместными – проще было бы вообразить его в доспехах, чем в шелках. Он оказался смугл, как и все сибайцы, а в чертах лица читались упрямство и сила. Глаза его смотрели остро и немного настороженно, хотя поза была расслабленной. Густые, не тронутые сединой темные волосы были собраны на затылке в тяжелый узел, украшенный жемчужной шпилькой.

По правую руку от него сидела одна из наложниц. Укутанная в золотисто-коричневые полупрозрачные ткани, она даже за столом не снимала с лица вуали. Раскосые ярко-синие глаза ее были ленивыми, как у сомлевшей на солнце кошки, а ворох светлых кудрей удерживал сложный золотой венец. Следом за ней сидела старшая дочь правителя Фэн.

Ду Цзылу впервые видела ее и невольно задалась вопросом, почему же наследницей Сибая избрали Фэн Жулань.

Высокая, решительная, с резкими чертами лица и гордой осанкой, девушка казалась сошедшей с небес богиней войны. Под облегающими узкими рукавами мужского платья перекатывались мускулы, запястья были не по-девичьи жилистыми, а пальцы украшали многочисленные мозоли. Под ее прямым взыскательным взглядом Ду Цзылу вдруг почувствовала себя спокойнее.

По левую руку от государя сидела младшая дочь-принцесса и ее вечный спутник – не то слуга, не то секретарь. Глядя на болезненного мужчину, Ду Цзылу вдруг увидела общность в чертах лиц. В присутствии столь важных персон мужчина был совершенно спокоен и держался с дружелюбным достоинством. Чужим среди венценосного семейства он быть не мог.

При виде вошедшей наложницы живой разговор мигом смолк. Ду Цзылу внутренне поежилась под такими разными взглядами и склонила голову в приветствии.

Пусть в ней нет ни капли крови правителей или великих воинов, но теперь этот дворец – ее дом.

Глава 49

Возвращаясь в столицу, Юкай свернул на заросшую, давно заброшенную дорогу. Огибая рощу, она распадалась надвое: левый путь вел к городу, правый – нырял за холм и выводил прямо к порогу старого дома.

Конь, озадаченный внезапной нерешительностью всадника, остановился и потянулся к длинным метелкам травы.

Повернуть бы направо и вернуться туда, где осталось его сердце… Снова оказаться в том единственном за всю его недолгую жизнь месте, которое назвал домом и где рад был быть, но какой в этом толк?

Время не повернуть вспять, а мертвых не воскресить. Пусть поместье останется скрипучим и шумным, наполненным треском дров и негромкими разговорами, теплом и чувством сродства – даже если будет оно таким только в его памяти. Ни к чему бередить душу видом опустевших стен и пыльной пустоты.

Всадник повернул к столице, и внутри словно натянулась струна. Она причиняла мучительную боль, и Юкай, зло оскалившись, подстегнул коня. Чем быстрее все ниточки будут разорваны, тем скорее он сможет похоронить воспоминания глубоко в душе. Скрыть их там, где ничья жадная рука не дотянется исказить и разрушить; спрятать даже от себя самого и принять наконец этот неправильный искаженный мир во всем его уродстве.

С неподвижного, почти лишенного эмоций лица проведенное под землей время и тяжелые раны начисто смыли загар и румянец. В глазах тлело странное упрямое выражение, с каким однажды обжегшийся ребенок снова пытается коснуться огня.

Окраина встретила его запахом дыма и свежего хлеба. После заката столица погрузилась в синеватые сумерки, избавляясь от дневного жара и усталости. Жизнь текла дальше, какие бы беды и ураганы ни сотрясали согретые солнцем стены – люди по-прежнему тянулись друг к другу, беспокоились о завтрашнем дне, горевали и смеялись, ссорились и мирились.

Смотреть на них Юкаю было неприятно, как на рисунок бесталанного художника.

За пазухой у него тяжело покачивалась стопка плотных листов, которой самое место в сумке, но Юкаю слишком страшно было выпускать исписанные четким почерком монаха бумаги. Верхний лист уже пострадал, и несколько символов едва не расплылись в каплях крови, прежде чем Юкай