История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова

– чтобы не было лишних сквозняков. По негласному правилу не говорили, например, о Защитнике, или о смысле жизни, и ещё о некоторых вещах, которые Унимо не понимал, – приближение таких разговоров всегда чувствовалось, как похолодание на несколько градусов температуры в комнате, и Астиан Ум-Тенебри всегда мог одним взглядом их прекратить. Мать вспоминала про срочные домашние дела, а Нимо отправлялся убирать не разбросанные ещё игрушки.

Так и теперь, на маяке, Унимо стал делать вид, что всё в порядке, стал учиться быть один, живя с другими, учиться быть взрослым. Но сказать, что это было легко, значило очень преувеличить силы Нимо: по ночам он часто плакал, как пятилетний ребёнок. Отец как-то говорил, что когда человеку тяжело и плохо, он начинает возвращаться к давно забытым привычкам, пока не вернётся к самой древней – пребыванию в небытии. Потому-то даже взрослые люди иногда, когда совсем устанут, начинают хныкать и капризничать, совсем как дети. Но днями Унимо был почти безупречен. Он превращался в ученика смотрителя маяка, и дни проходили, неразличимые и неразделимые в потоке времени.

Форин говорил очень мало и только то, без чего нельзя было обойтись, так что иногда Унимо казалось, что немой Трикс куда более многословен: тот по крайней мере возмещал отсутствие голоса мимикой и жестами, получше любого актёра пантомимы – из тех, которых Унимо не раз видел на улицах Тар-Кахола на фестивалях уличных театров. Точнее, дело было даже не в отсутствии слов, а в отсутствии отношения к происходящему: Форин как будто был частью механизма, исправно вращающего свои детали, но мыслями пребывал где-то далеко. Рядом с таким человеком всегда чувствуешь себя одиноким. И если сначала Нимо не понимал, как Смотритель уживается с невыносимым Триксом, то теперь он всё чаще проникался сочувствием к немому, который, кажется, был искренне привязан к своему другу.

Изучение языка жестов продвигалось довольно успешно: каждый день Нимо узнавал несколько десятков новых жестов и спустя дигет мог уже общаться с Триксом на доброгоутра-какдела-погодном уровне. Обычно они устраивались заниматься на кухне или, если ветер был не очень сильным, взяв кружки с горячим чаем, выбирали плоский камень на пологой стороне острова. Иногда к ним присоединялся Форин, и тогда было проще: Трикс показывал свои замысловатые жесты, а Смотритель называл слова или, чаще, несколько слов. Когда же немой и мальчик оставались вдвоём, то Нимо приходилось угадывать, что означает тот или иной придуманный Триксом знак из переплетений неуловимых движений пальцев, кистей, запястий, – и это временами превращалось в долгий процесс угадывания, напоминающий детскую игру «Рыба говорит, что…». Иногда Трикс злился на непонятливость своего ученика, быстро выходил из себя, но так же быстро снова возвращался к обучению, осознавая, вероятно, что у него не было и не будет такого шанса изменить мир, пусть и в лице одного-единственного столичного мальчишки.

Иногда Форин рассказывал что-нибудь из истории Шестистороннего, про морских птиц (Нимо дивился, сколько их, как оказалось, бывает разных видов, кроме чаек и альбатросов) и рыб южных морей, про мёртвые языки. Но если Унимо, забывшись, начинал задавать вопросы, Смотритель тут же замолкал и погружался в своё занятие: перевод писем жителей деревни, чтение книг, которых было немало в башне маяка (книги хранились в специальных мешках, пропитанных воском, чтобы они не намокли и не покрылись плесенью), дела по хозяйству.

От такой жизни Ум-Тенебри стал искать общества простых разговорчивых людей и часто ходил в рыбацкий посёлок, иногда с Триксом по делам, но всё чаще – один и просто так. Точнее, он всегда старался придумать какой-то повод пойти к рыбакам, поскольку, как ему казалось, такое поведение должно представляться Смотрителю легкомысленным.

В посёлке он бродил по улицам, которые заканчивались быстрее, чем Унимо мог подумать хотя бы одну стоящую мысль, сидел на берегу, наблюдая, как рыбаки распутывают и развешивают на солнце свои почерневшие сети, иногда заходил в таверну, покупал стакан лимонада и слушал бесконечные одинаковые истории местных жителей. Все уже знали Унимо и приветливо здоровались с ним, едва завидев ученика смотрителя маяка в конце улицы. Сначала это очень смущало Ум-Тенебри, привыкшего к столичной толпе, в которой легко оставаться незамеченным, но потом он освоился и даже стал вполне уверенно и радостно приветствовать людей в ответ.

Воспоминания о Тар-Кахоле преследовали на каждом шагу: Унимо вспоминал широкие улицы и разноцветные дома с изящными башенками, маленькие кафе, в которых прогуливали занятия студенты Университета, с важным видом обсуждая поэтику Котрила Лийора, высокие деревья «леса в городе» в низине Кахольского озера, мрачные легенды Тёмного города и даже пыль мостовых, кружащую в воздухе в солнечный день. Воспоминания эти были горькими и приятными, как первый глоток кофе. Но почему-то казались ещё более далёкими, чем расстояние от Островной стороны до Центральной.

Постепенно Унимо подружился с дочкой рыбака Мицей, которую встретил во время их первого посещения посёлка с Триксом. Потом Нимо несколько раз, по поручению Форина, относил в этот дом переводы писем и договоров с синтийцами, и каждый раз девочка упрашивала его остаться и выпить чая, а потом задавала самые невероятные вопросы, приводя своего гостя в замешательство. С каждый разом Унимо чувствовал себя всё свободнее в её обществе, и через пару дигетов они уже весело болтали, уплетая булочки с корицей и играя с огромным рыжим котом, который жил в доме рыбака. Теперь каждый раз, когда Унимо появлялся в посёлке, он непременно шёл к дому Мицы и либо тихонько стучал в окно её комнаты, вызывая на прогулку, либо заходил в гости. Если погода была хорошая, Мица складывала в мешок скромные припасы, брала бутылку заленичного сока и они направлялись в ближайший лес с причудливо изогнутыми из-за постоянного ветра соснами или просто шли по песчаному берегу далеко-далеко, пока рыбацкие дома не исчезали из виду.

Мица рассказывала о своей семье, о том, что маму она почти не помнит, что отец воспитывал её один, и что он только кажется таким угрюмым, а на самом деле очень добрый. «Это я уже понял», – подумал тогда Унимо. И ещё Мица говорила иногда странные вещи: о том, как после прибоя на берег, под палящее солнце, выбрасывает медуз, и ей хочется всех их успеть спасти, и она подбирает их и выкидывает обратно в море, но потом вдруг понимает, что всё равно не сможет спасти всех, и тогда становится мерзко брать в руки их студенистое тело. Или о том, как друзья отца часто рассказывают одно и то же несколько раз – особенно когда выпьют зеленичного вина – и отец кивает, а ей