Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

рана на лбу, очевидно поранилась при падении, — зашептала врач в ухо. — На затылке тоже многочисленные ссадины.

Марина затрясла головой, мол, молчите, не пугайте, не мешайте смотреть. Понятно, что в этой Варе ничего не осталось от той гневливой красавицы, которая уходила из родного дома стуча каблучками, все это осталось за бортом, но уличная трагедия не только стерла старый образ, но и добавила нечто новое к облику дочери. Это незнакомое пугало. Варя никогда не лежала, закинув руки за голову, и тем более не смогла бы уснуть в таком положении. Руки без маникюра, ногти без лака и даже, кажется, обкусаны. Нет, просто очень коротко пострижены. Наверное, в больнице постригли. Бедная девочка, какая она жалкая…

— Это моя дочь, — одними губами прошептала Марина. — Не будите ее, пусть спит, — поторопилась она добавить, когда врач направилась к изголовью кровати.

И вдруг, не меняя положения тела, сохраняя все то же бесстрастное выражение лица, свойственное человеку во сне, больная открыла глаза. Блестящие, темные, они уставились на Марину. Наталья Мироновна сказала бы про этот взгляд — "прям дырку в платье прожег". Марина встрепенулась, протянула руки, но дочь словно остановила ее, заслон поставила все тем же немигающим, горячим, ничего не выражающим взглядом. А потом, как занавес упал — опустились веки, она опять спала.

— Дочь вас не узнала, — заметила огорченно врач.

— Когда я могу ее забрать?

— Да хоть завтра. По старым временам, я бы сказала — не торопитесь. Жизнь ее вне опасности, но пока ей показан больничный режим. Однако сейчас у нас горе, а не лечение. Лекарств нет, медперсонала мало, санитарки, можно сказать, вообще отсутствуют, эту обязанность по совместительству выполняют медсестры. А ей нужен уход. Возьмете домой, и она будет находиться под присмотром районной поликлиники. Только помните — обязательно лежать.

— А память к ней вернется?

— Всенепременно.

— Когда?

— А вот этого вам никто не скажет. Это может произойти в любой день. Побудительные причины могут быть самыми различными. Не волнуйтесь. Я видела и более серьезные травмы. Со временем все наладится.

Первое потрясение сменилось у Марины странным чувством, которое она пока не хотела себе объяснять. Не до того было. Кроме того, в новом ощущении было что‑то кощунственное, потому что это было ощущение покоя. Ей было безумно жалко дочь, и все материнское естество протестовало против подобной жестокости и несправедливости — ее кровинку, Вареньку — тупым предметом по затылку. Но при этом в душе росло чувство, которое можно обозначить как завершенность — конец пути. Ее девочка к ней вернулась. Варя прошла уже через предназначенные ей огонь, воду и медные трубы. Сколько раз она говорила дочери, что с судьбой нельзя играть в прятки, жизнь любит прямой взгляд. И в конце концов, жизнь покарала ее девочку и ее близких. И все, и хватит. Покричали, поругались, ну их всех. Цена наказания — опыт. И с этим опытом дочь поймет, что на свете у нее нет никого ближе родителей. А это такое счастье — быть нужным своему ребенку.

4

Не было у нее никакой потери памяти. Она все помнила. Вначале, правда, когда очнулась, никак не могла сообразить, где находится, но потом все встало на место, и даже лицо палача–шабашника нарисовалось, как живое. Теперь она лежала и размышляла, как ей себя вести. Мысли ворочались тяжело, как облепленные глиной ноги на грязной дороге. Душа ее, не та душа, что отлетает со смертью, а душа как вместилище мыслей, напоминала помойное ведро, наполненное сверхом. Вот такие у нас, Дарья Климовна, дела.

Чего она не знала, так это того, как попала в больницу. Спросить у лечащего врача Даша, естественно, не могла. Если начать вопросы задавать, то, значит, надо и самой отвечать, а потому игра в потерю памяти становилась бессмысленной. А так можно валять дурочку, пока хватит сил. В американских и бразильских фильмах нет более распространенной болезни, чем кома. Насморка нет, проказу победили, хирургическим путем заменяют тазобедренные суставы и само сердце, но редкий фильм обходится без комы, которая может тянуться годы — в зависимости от сюжета. К сожалению, ей кома не подходит. Раз она из нее уже вышла, то опять в нее впасть, с медицинской точки зрения, не имеет права. Эта та дверь, в которую дважды не входят. А вот потеря помяни — самое милое дело.

— Не надоело на мокром‑то лежать? — проворчала санитарка, вынимая из‑под Даши судно. — Все мимо прилила. Я одна, а вас вон сколько.

— Ей не велят вставать, — заступилась за Дашу больная у окна — Кристина.

— Ну и пусть себе лежит, — отозвалась санитарка. — Но до туалета‑то дотащится, не рассыпется, чай.

Даша отмолчалась, но потом, в тихий час, когда все спали после обеда, спустила ноги на пол и острожно сделала первый шаг, потом второй… Это было счастье — самой, без посторонней помощи справить нужду. Кажется, такая мелочь — унитаз, но сколько из‑за него приходилось переносить мук и унижений. Так бы и сидела в туалете всю жизнь. Хорошо, только мутит и голова кружится. Врач говорит — сильное сотрясение мозга. Еще бы его не сотрясти. Удивительно, что ее мозг вообще в черепушке остался.

Путь назад был труднее, пришлось отдохнуть, привалившись к дверному косяку. Теперь надо найти положение, при котором ломота в затылке постепенно затихает. Голова, конечно, сильно болела, но не так, что, мол, нет сил терпеть — пристрелите меня. Наверное, главная боль пришлась на то время, которое она валялась без сознания.

В палате лежали толстуха Мария Сергеевна с поломанными руками, Кристина с ожогом и старуха неизвестно с чем. Считалось, что у старухи тазобедренный, но сама она насчитывала у себя столько болезней, одна другой страшнее, что совершенно нельзя было понять, с чем именно она попала в больницу.

Мария Сергеевна, видимо, была хорошим человеком, родных и друзей у нее было, как у кролика, и все они носили в палату полные сумки вкусной еды. " От нашему стола — вашему" — кричала она, и очередной родственник нес к Дашиной тумбочке пирожки или фрукты. Кристине носил еду муж, экономный мужчина на возрасте. У него была большая розовая лысина и венчик волос на затылке такого нестерпимого рыжего цвета, что Даша готова была поручиться — подобный колер не мог появиться без вмешательства красного стрептоцида. Именно такой