Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

— Ты что испугалась? Ты что‑нибудь вспомнила?

— А кто за мной приедет? — через силу выдавила Даша.

— А я почем знаю? Муж, наверное. В раздевалке говорили. Только ты меня не выдавай. Я тебя ни о чем не предупреждала. Поняла? Ну что молчишь‑то?

— Поняла.

— Я еще говорят, память потеряла, — донеслось из коридора. — Психованная, конечно, но все понимает. Я‑то думаю, она как раз лишнее помнит. Помнит и боится, — жаловалась кому‑то Анечка.

До прихода лечащего врача Даша пережила страшные минуты. Какой еще муж? Если кто‑то решил назваться ее мужем, это, значит, бандитам стало известно ее местоприбывание, и они нашли простейший способ до нее добраться. Или здесь в больнице тоже все купленные? "Я не поеду — решила Даша. — Я буду кричать." Как на грех разболелась голова. Иногда ей приходилось играть головную боль — только чтоб отстали, а теперь словно кошки вцепились в затылок, свора драных когтистых кошек, будь они прокляты!

Именно головная боль помешала Даше сочинить первую фразу, упреждающую фразу, которую она скажет лечащему врачу. Клара Антоновна взяла ее за руку, и, когда Даша спросонья начала лепить все подряд: "Я вот что хочу сказать… я против, я не хочу… категорически…", она перебила ее нарочито четко:

— Успокойся, Варя. Видишь, мы знаем, как тебя зовут. Все твои страхи позади. Сегодня мы готовим тебя к выписке. Поедешь домой.

— А кто за мной приедет? — Даша с трудом заставила себя не спрятаться с головой под одеяло.

— Как — кто? Родители. Мать уже была здесь ночью, но будить тебя не стали.

5

Вот как все было… Приехала чета Соткиных, отец и мать. Пока оформляли документы, Даша сидела на койке, ждала. Тело было тяжелым, как колода, все время потели ладони и сердце вдруг ни с того, ни с сего начинало стучать набатно — бух–бух, но сознание было спокойным. Она ничего не помнит — и все, в такую игру только идиот не сыграет.

В раздевалке Марина бросилась к дочери — помогать, но та отстранилась — я сама. Марина покорно отошла к окну, а потом и вовсе отвернулась, чтоб не смущать больную. На выходе из раздевалки их ждал Виктор Игоревич. Даше в голову не пришло, что она должна знать этого человека, поэтому ничего не надо было играть, она прошла мимо "отца" с равнодушным лицом. Виктор Игоревич смутился, испуганно посмотрел на Марину. Та расширила глаза — я же тебя предупреждала!

И только когда Виктор Игоревич распахнул перед Дашей дверцу такси, она сообразила, что к чему. Так вот он какой — папенька! Непонятно, почему Варя так взъелась на него — красивый, пожилой, видно, деликатный мужчина. Можно вообразить, как он сейчас переживает.

Внимательный взгляд дочери, никогда она на него так не смотрела, а потом чуть наметившееся выражение доброжелательности, вернее сказать — сочувствия, напугал его еще больше, чем откровенное неузнавание.

В такси Марина не закрывала рта. Дома все благополучно, бабушка пьет пустырник и зверобой, жалуется на поджелудочную и без конца ходит в гости к соседям — ну, ты знаешь. Вчера на газу кастрюлю сожгла, и меня же во всем обвинила. Я, видите‑ли, не тот горох купила. Папе лучше, ты сама видишь, он уже ходит на работу. И вообще, у него в институте просвет. Появился долгожданный заказчик. На папу теперь весь отдел молится. Да… пока тебя не было, кактус зацвел. Оранжевый такой цветок, очень красивый. Журнал надоел до чертиков. Очень сырой материал. Впечатление, что люди вообще разучились разговаривать по–русски. Авторы считают, что если дикторы на телевидении перестали склонять числительные и лепят что ни попадя, то в статьях тоже все можно. Алина наша, главный редактор, ты знаешь, всегда была со странностями, а сейчас и вовсе с катушек съехала, всем урезает зарплату, потому что тираж падает.

Марина сыпала все новости в одну кучу, потому что врач ей определенно сказала — с больной надо разговаривать, и совершенно непредсказуемо, какая информация послужит побудительным сигналом к возвращению памяти. Должен быть толчок, взрыв. Этим толчком может быть знакомая чашка или картинка на стене, или привычное слово в устах матери, словом — все что угодно, поэтому Виктор Игоревич не вмешивался в рассказ жены, и только когда совершенно неожиданно в ее монологе появилась война в Сербии, он воскликнул протестующе:

— Ну зачем девочке знать про бомбежки в Косово?

— А почему ей не знать, если это — главное событие в мире, — немедленно отозвалась Марина. — Ты знаешь про эту акцию, — она опять обращалась дочери, — которую затеяли Соединенные Штаты?

— И вовсе не Соединенные Штаты, ты это отлично знаешь, — в голосе Виктора Игоревича явно прозвучали истерические нотки.

Так вот что Варя называла словом "ругаться". Родители постоянно ругаются из‑за всякой ерунды, говорила она.

Спору не дано было развернуться полным полотном, потому что такси подрулило к подъезду. Приехали… У дочери был такой отрешенный вид, словно она входила в совершенно незнакомый дом, и у Марины появилось неосознанное желание сказать: "Хочешь, а покажу тебе квартиру?" Не сказала, конечно. Таким вопросом можно травмировать ребенка.

Даша отыскала взглядом вешалку, повесила пальто, разулась. Какие из этих тапок ее? Марина тут же достала из шкафа новые тапки, но не успела предложить их дочери. В коридор ворвалась Наталья Мироновна. Бабушку предупреждали — никаких громких возгласов, никаких связанных с травмой вопросов и тем более слез. Невозмутимость — вот наше оружие. Конечно, Наталья Мироновна все сделала наоборот.

— Боже мой! Затылок выстрижен, лоб с наклейкой! Негодяи! Мы тут чуть с ума не сошли. Бедная девочка! Больно было? Мне бы встретиться с ними. Я бы всё им сказала! — она обхватила внучку, уткнулась ей в плечо и зарыдала.

— Ну что вы, что вы? — беспомощно прошептала Даша. Обращение на "вы" не было замечено, она обращалась как бы ко всем — к семье.

— Сразу лечь, — строго сказала Марина.

Четырехкомнатная квартира — это только звучит важно. Всего лишь одна комната, которая служила гостиной, имела разумный размер, а три прочие были до смешного малы — клетушки. Предметом гордости хозяев была их раздельность. В торце коридора размещался кабинет, он же служил спальней супругам, крохотную комнатенку у кухни занимала Наталья Мироновна. Варина комната была смежной с гостиной, в