Правильный ход - Лиз Томфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это привлекает мое внимание.
— Ты просто можешь им стать, — продолжает он. — После меня, конечно.
Эмоциональное напряжение снимается с помощью юмора, во многом в духе его дочери.
— Я буду говорить по собственному опыту. Она не чувствует себя обязанной твоему сыну, так что пусть эта мысль не приходит в твою голову. Она любит его так же, как я люблю ее.
Мы видим их вдвоем, медленно пробирающихся вдоль стола с едой. Миллер дает Максу кусочек сыра, затем доедает вторую половину сама, прежде чем перейти к следующему блюду и проделать то же самое.
Она действительно любит его. И он любит ее.
— Она не моей крови, но она моя дочь, — говорит Монти рядом со мной. — И она смотрит на твоего мальчика, который не ее крови, так же, как я смотрю на нее. Я вижу это все лето. Я наблюдал, как она влюбилась в двух людей одновременно, и это напомнило мне о себе, когда я встретил ее и ее маму. Она не сможет просто уйти от этого, независимо от того, попросишь ты или нет.
Монти наконец смотрит в мою сторону, глаза наполняются непролитыми слезами. — Я знаю, что она не смогла бы.
— Черт возьми, Монти. Надавливая на свои глаза, я возвращаю эмоции обратно.
— Какого черта?
Он хихикает, но смех получается водянистым и сдавленным.
— Все те разы, когда я просил тебя прийти ко мне первым, это не потому, что я думал, что ты недостоин просить об этом мою дочь. Это потому, что я заботился о тебе. У Миллер есть острая потребность быть лучшей в том, что она делает, даже если это не то, что она так сильно любит, и я хотела поговорить об этом до того, как ты поставишь на карту свое сердце. Кай, возможно, она не останется, но я могу обещать, что если она уйдет, то не из-за тебя. Ты должен это понять.
Я глубоко вздыхаю. — Я заметил это в ней, ее потребность быть лучшей. Как будто она ценит себя в отметках и достижениях.
— Да, — говорит он. — Она когда-нибудь рассказывала тебе, из за чего это?
— Не в прямо говоря, но у меня такое чувство, что это связано с тем, как вы двое стали семьей. Я думаю, что есть какое-то остаточное чувство вины. Как будто она чувствует себя виноватой за то, что оторвала тебя от той жизни, которой ты жил в то время, когда умерла ее мама.
Монти кивает, не отрывая взгляда от поля. Он прочищает горло. — Да, у меня было предчувствие, что именно это и происходит. Мы говорили об этом, но я не думаю, что она когда-либо по-настоящему понимала, что ничто в нашей ситуации не было жертвой.
Снова найдя Макса и Миллер, я смотрю, как мой сын лежит у нее на плече, аккуратно проводя руками по тому месту, где свисает ее майка.
— Ты любишь ее?
Спрашивает Монти.
— Люблю. До безумия люблю.
— Она может разбить тебе сердце.
— Я все равно буду любить ее.
— Я знаю.
— Я еще…
Я пожимаю плечами и делаю вдох.
— То, что слетает с уст этой девушки? Кто, черт возьми, ее вырастил?
Между нами раздается смех, эмоциональный момент приостанавливается, пока мы наблюдаем за моим сыном и его дочерью вместе.
Монти удовлетворенно вздыхает. — Просто знай, что я полюбил ее первым.
Я киваю. — Я всегда буду любить ее.
Слева от меня Кеннеди вприпрыжку поднимается по лестнице в блиндаж, а за ней по пятам следует не кто иной, как Дин Картрайт. Я бы мгновенно растерялся, если бы кто-нибудь из команды противника зашел в наш блиндаж, но Дин? Все мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности.
Мне не нравится этот парень, но лично мне он никогда ничего не делал. Однако он годами нападал на моего брата, пока мы росли, и после смерти нашей мамы я делал все что мог, чтобы защитить Исайю.
Дин учился в конкурирующей средней школе и спал с любой девушкой, с которой, как он узнал, встречался мой брат, из-за чего у Исайи появился настоящий гребаный комплекс, когда дело доходило до отношений, ведь у него ни разу не было преданной партнерши, которая ему не изменяла. Он постоянно наговаривал на него всякую чушь на поле, и хотя моему брату нравится притворяться, что его это не трогает, правда в том, что в глубине души Исайя чувствителен.
Поэтому я годами держал Дина подальше от него, если только мы не играем против "Атланты", как в эти выходные. Любой, кто создает проблемы с моим братом, автоматически становится проблемой для меня.
— Что по твоему ты здесь делаешь?
Спрашиваю я, спрыгивая с перил блиндажа.
На лице Дина появляется самая раздражающая ухмылка, когда он поворачивается в мою сторону.
— Игра завтра, Картрайт.
Тревис делает шаг вперед. — Тебе здесь не рады.
— Что с вами не так, ребята? Сегодня День семьи. — говорит Кеннеди
— Именно, — восклицает Исайя. — Его не должно здесь быть.
Дин поворачивается к моему брату, и эта раздражающая ухмылка превращается в оскал Чеширского кота. Знающий и напыщенный. Он делает шаг ближе к Кеннеди, отчего мой брат краснеет.
Исайя делает быстрые шаги к ним двоим, но я перехватываю его, кладя руки ему на грудь, чтобы удержать.
— Отъебись от нее нахуй, — шипит он через мое плечо.
Глаза Кеннеди в замешательстве прищуриваются. — Почему ты так себя ведешь?
— Да, Исайя.
Дин кладет руку Кеннеди на плечо. — Почему ты так себя ведешь?
— Убери от нее свои грязные гребаные руки, или, клянусь Богом…
— Перестань вести себя как ненормальный пещерный человек, — отчитывает Кеннеди. — Ему разрешено быть здесь. Дин — мой сводный брат. Остынь.
Клянусь, при этих словах весь стадион замолкает. Тело моего брата застывает у меня под рукой, когда я встречаюсь взглядом с Миллер, сидящим напротив.
— Сводный брат? — Спрашивает Миллер. — Значит, твоя сестра…
— Да, — соглашается Дин. — Моя сестра — бессердечная сука. Я из команды Кеннеди, так что не беспокойся об этом.
Губы Миллер изгибаются в улыбке, и я не уверен, что все это значит, но уверен, что она расскажет мне позже.
— Кенни, — скулит мой брат. — Пожалуйста, скажи мне, что это какая-то дурацкая шутка.
— Ты такой драматичный. Это не шутка. Папа Дина и моя мама поженились, когда мы учились в старших классах. Так что будь мил, успокойся. Сегодня День семьи.
— Да, Исайя.
Дин подмигивает моему брату. — Будь милым. Сегодня День семьи.
Глава
