Элрик: Лунные дороги - Муркок Майкл

Наконец я снова заснула. Утром я увидела, что прошел снег. Плотные дубовые ветки защитили нас. Мы очутились в льдисто-золотисто-зеленом дворце со множеством покоев. Мы смотрели на прерии, очищенные первым зимним снегопадом. Сидя у веселого костерка и размышляя о безбрежности снега, Белый Ворон радостно вынул трубочку и, как только убедился, что мы проснулись, достал маленький барабан и запел.

За долгие годы путешествий по мирам мне редко встречались голоса столь же прекрасные, как у Белого Ворона. Песня струилась среди ветвей и сверкающих сосулек. Ей согласно вторило эхо, пока вся роща не запела вместе с ним. Они пели о древних тлях, горьких истинах и золотых грезах. Скорбные напевы обо всем, что когда-либо было утрачено. Об утре и дневных часах, о месяцах и смене времен года. Пока они пели, я не могла перестать плакать, так прекрасна была песня. Айанаватта стоял выпрямившись, сложив руки на груди, слушал внимательно и напряженно. На нем были лишь татуировки, штаны, украшения и набедренная повязка из вышитой бисером тонкой кожи. Медная кожа его сияла в чудном свете, грудь вздымалась, мышцы напряглись, он целиком отдался музыке.

Бесс с геройскими перьями за ухом тоже встрепенулась, услышав песню, словно ощутила, что ничего дурного ей не грозит. Но песня не только приносила покой, в ней чувствовалась сила. И предназначение.

Сквозь ледяные линзы я увидела, как что-то движется на горизонте. Постепенно я разглядела детали. Зверь быстро несся в нашу сторону, а затем резко остановился в десяти ярдах от того места, где все еще пели Айанаватта и Белый Ворон.

Я не могла точно определить его размер, но зверь, которого они призвали, казался громадным. Он – она, мощная белая буйволица, настоящее тотемное животное, воплощение богини племени какатанава – смотрела на нас взглядом серьезным и любопытным, и на нее снова, словно прозрачным занавесом, медленно падал снег. Ее глаза с красными ободками гордо и властно глядели прямо на меня. В них я увидела признание. Она рыла копытом снег, из ноздрей вырывался пар.

Бесс подняла хобот и протрубила, отчего лес затрясся, а лед начал трескаться и падать с ветвей. Белая буйволица встревоженно покачала головой, развернулась и быстро поскакала прочь по глубокому снегу.

Айанаватта был доволен. Он тоже увидел буйволицу. Радость переполняла его. Он сказал, что все разворачивается как надо. Бесс предупредила буйволицу о том, что нас ждет опасность, и та ответила. Мощные чары защищают землю какатанава, которые защищают свой город, который, в свою очередь, защищает вечное древо. Как только мы перейдем через горы, сразу спустимся в долину какатанава. А затем мы наверняка окажемся в безопасности и сможем начать последний, самый важный этап путешествия.

У меня не было причин сомневаться в его словах. Я не стала делиться с ним своими мыслями, подчиняясь скорее красоте, чем силе его голоса. Разумеется, я знала, что нахожусь в присутствии призывающих. Мой отец тоже умел призывать Владык Высших Миров и элементалей, с которыми заключили договор его предки. Он мог призывать духов воздуха, земли, огня и воды с такой же легкостью, с какой другие могли бы вспахать борозду. Я точно не поняла, призвали ли они буйволицу или она сама пришла посмотреть на нас, услышав пение. Если она будет к нам так же строга, как к своему стаду и, несомненно, к себе, то вскоре она отдаст нам приказ. Почему у меня возникли по-настоящему сестринские чувства к животному? Неужели просто из-за того, что Айанаватта дал мне индейское имя Белая Буйволица?

Барабан продолжал издавать равномерную дробь. Белый Ворон поднялся на ноги, он раскачивался из стороны в сторону, начав танцевать. И только тогда я поняла, что имел в виду Айанаватта.

Белый Ворон открывал для нас проход. Мы пытались перейти из одного мира в другой. Земля какатанава лежит не за горами, а за пределами этого мира, именно там это странное племя таинственным образом хранит свои сокровища и секреты.

Пока он танцевал, я вдруг ощутила чье-то присутствие: он кого-то притянул, но не призывом, а ароматом своей магии. И я наконец убедилась в личности преследовавшего меня врага. Не просто элементаль, а могущественный Владыка Высших Миров, Шоашуан, Поворотный ветер, причем из здешних мест, а значит, очень опасен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Загрохотало. Вдалеке собиралась буря, которая двигалась в нашу сторону. Небо окрасилось фиолетовым, алым и темно-зеленым. Тучи накрыли горизонт легкой вуалью, а затем снова сгустились, угрожающе завыли, образуя знакомую ухмыляющуюся, изменчивую фигуру разрушителя – Шоашуана, демона ветра, Сына Крадущего, Владыки ураганов, безраздельного хозяина прерии, пред кем бессильны все духи и твари равнин. Владыка Шоашуан во всем своем величии – извивающийся, крутящийся, кричащий. В его кружащемся теле проглядывало нечто звериное.

По правую сторону от Несущего разрушение стоял Двуязыкий, тело его горело – он кормил своей жизнью призванного духа. Ипкаптам не смог бы продержаться слишком долго. По другую сторону от разъяренного духа маячила мрачная фигура почти замерзшего Клостергейма, его потрепанный плащ из бизоньей шкуры хлопал и трещал от бушующей силы его нового союзника.

Он, наверное, умер на месте, превратившись в кусок льда.

Губы его раздвинулись, обнажив зубы.

На мгновение мне показалось, что он улыбается.

А потом я поняла, что он глубоко напуган.

Глава седьмая

Белый путь

Иди путем, что серебром блестит, До города, что возведен из злата. Туда, где мировой змей погибает, Где стонет, словно женщина, копье, И трубка ложь любую обличает. У. С. Харт. Песня смерти Оновеги

Лицо Клостергейма было последним, что я увидела, прежде чем крутящийся владыка-элементаль завизжал и поднялся в воздух. Его конечности и части тела размножались так быстро, что теперь он обладал сотней рук и тысячью ног, и все они вращались и вихрились. В каждой руке он сжимал дрожащий острый клинок. Жуткое звериное лицо, свирепое и разъяренное, рычало и выло, словно что-то тянуло его обратно, туда, откуда он пришел.

Двуязыкий продолжал гореть, его сущность питала Владыку Хаоса, придавала ему вещественности, которая позволяла ему пребывать в этом мире. Но он явно не обладал должным опытом призывов, и, вероятно, именно поэтому элементаль проявился лишь частично. Шаман сгорал зазря.

Что-то тащило Владыку Шоашуана назад.

Белый Ворон запел. Голос его легко взлетел на две октавы; он взмывал и опадал волнами, похожий на шум океана. Песня его понеслась ввысь к вершинам гор. Ноты перекатывались с вершины на вершину, создавая странную, растянутую мелодию. Стоя рядом с черным мамонтом, он воздел руки, закинул голову и снова запел. Его красивое, цвета слоновой кости лицо светилось в экстазе. Красные ястребиные перья в волосах ярко горели на фоне бледной кожи и подчеркивали красноту его глаз, похожих на драгоценные самоцветы. Черное копье в колчане за спиной завибрировало на той же ноте. Присоединилось к его песне.

Владыка Шоашуан зарычал, сделал обманный выпад, развернулся и застонал, приблизился и отступил. Затем он исчез с яростным воем, забрав с собой обоих мужчин.

– Какие глупцы, – сказал Белый Ворон. – У них нет ни способностей, ни власти контролировать такую сущность. Мой дед изгнал его. Ни один человек не смог бы уничтожить его, если бы он обосновался в нашем мире. Остается лишь надеяться, что ему так и не удастся найти подходящую физическую оболочку и он не сможет проявиться полностью. – Он огляделся, нахмурившись. – Хотя здесь это будет сделать достаточно просто.

Я спросила о двух мужчинах. Белый Ворон покачал головой. Он был уверен, что исчезли они не по своей воле.

– Они призвали чудовище, и оно сожрало их, – сказал Айанаватта. – Возможно, на этом все закончится. Если бы Владыка Шоашуан смог до конца проявиться, он получил бы возможность питаться чем захочет. Надеюсь, двух неопытных чародеев ему хватило. Владыка Шоашуан печально известен своими смертельно опасными капризами, ужасными шутками и пристрастию к человеческой плоти.