Царства смерти - Кристофер Руоккио

единственная сущность из будущего, которая сквозь время добивается гарантий своего рождения, во мне вновь проснулись врожденные имперские предрассудки. Я снова поверил, что люди были древнейшей и в некотором смысле единственной разумной расой, хотя знал, что это не так. Знал об умандхах с Эмеша, караварадах Садальсууда, ирчтани с Иудекки… о Глубинных, живущих в Омутах, и о сьельсинах. Согласиться с существованием энар было все равно что принять как должное древнюю обитаемую Вселенную, в которой человек, каким бы особенным он ни был, играл лишь маленькую роль.

Маленькие люди.

Помпезные, хитрые и жестокие.

Согласиться с существованием энар означало принять собственную ничтожность и невежественность. Хуже всего, принять, что все мои новоприобретенные знания означали одно: Наблюдатели на самом деле существовали. Прежде они были лишь персонажами моих видений, пусть я и не сомневался в их истинности, как, возможно, сомневаетесь вы, мой читатель. Теперь я воочию видел их кости. Тот, сквозь чью голову прошла вся бесконечность, все бесконечное время, не станет сомневаться в том, что пережил. У меня не осталось сомнений, когда я увидел гигантский череп и позвонки, наполовину погребенные песком. Громадная глазница, служившая вратами в храм, не могла мне привидеться.

Она просто была.

Мощный порыв ветра снова ворвался в оконное отверстие, оттолкнув меня так, что я едва не упал на скамью. Очевидно, ветер и опрокинул железную лампу, которую сьельсины поставили освещать и согревать мою темницу. Лязг должен был привлечь стражников, но ни через пять, ни через десять минут никто не пришел.

Я был один.

Кряхтя от долгого болезненного лежания в доспехах на камне, я забрался в глубокую оконную нишу, осторожно, дюйм за дюймом придвигаясь к краю. Огни на дальней стене в нескольких милях от меня мерцали, словно звезды. Я ненадолго замер, осматривая пейзаж. Как и в тюрьме на стене Дхар-Иагона, я в любой момент мог прыгнуть отсюда и освободиться. Но прыжок из той вонючей клетки означал бы лишь то, что меня вновь подвесят, а прыжок из этого циклопического окна означал верную смерть.

Внизу на террасах зажигались новые огни, и я пару раз заметил рогатые фигуры сьельсинских часовых в клановых доспехах, с саблями наголо. В воздухе повисло колоссальное напряжение. В одном месте собралось множество итанимн – кровных кланов, вожди которых грызлись друг с другом в коридорах и на крепостных стенах. Чувствуя это, можно было предположить, что в городе в любой момент может вспыхнуть бойня, клан пойдет на клан и Эуэ станет центром гражданской войны небывалых, галактических масштабов. Все князья были настороже, все боялись друг друга.

На дальней стене несколько раз мигнул огонек. Один князь очевидно подавал сигналы другому, но расшифровать их я не смог. Интересно, кто и кому передавал тайное послание?

Я решил не задумываться об этом, опустил взгляд и зажмурился.

Так я простоял, кажется, целую вечность.

Тихое спасло бы меня, как раньше. Я мог умереть здесь, как умер на «Демиурге», чтобы потом очнуться в другом месте.

Но вместе с этой мыслью я вспомнил о другом: о том, как неслышный голос напрямую говорил с моей душой.

«Время меняется, – говорило мне Тихое. – Скоро твое время укроется от наших глаз».

Я был один.

Так ли это?

Ледяной ветер жалил раненое лицо, и я медленно открыл глаза, чтобы еще раз посмотреть вниз. Террасу подо мной не патрулировали, но я заметил движущийся красный огонек чуть ниже. Меня могли не найти до утра или даже до следующего заката. Я вдруг понял, что не знаю, когда сьельсины спят и когда бодрствуют. Интуиция подсказывала, что они должны быть ночными существами, однако… под землей не светило солнце. Я на миг задержался на краю, занеся одну ногу над пропастью.

Решения.

Именно в этот момент ветер решил с новой силой дунуть в лицо этому городу-кольцу, и я потерял равновесие. Вскрикнув, я рухнул на спину, скатился с подоконника на гигантскую каменную скамью и заскулил. Повезло, что не ударился головой.

Вопреки здравому смыслу я рассмеялся. Клубок нервов, который сплелся вокруг моего сердца и едва не заставил сделать шаг из окна, распутался, и меня накрыло чувство облегчения. Облегчение. Я не хотел умирать. Даже после всего, что пришлось пережить. На Падмураке. На Дхаран-Туне. На Эуэ.

Чего бы я добился, покончив с собой? Сириани выставил бы напоказ мой труп, потешаясь и глумясь над моими останками. Живым я мог выбирать, как держаться перед лицом гибели. Если из моей казни хотят устроить представление, я хотя бы не дам сьельсинам решать, как должен выглядеть на эшафоте. Если мне суждено умереть, я умру человеком, а не паразитом, каким меня выставлял Сириани.

– Teche!

Лежа на спине, я притворился, что не услышал того, что услышал. Потолок был плоским, из того же зеленого камня, что и все остальное в городе, и украшен картинами завоеваний энар.

– Arkam resham aktullu. Arkam amtatsur.

Я приподнялся. Ветер стих, и все вокруг было неподвижно. Я осторожно забрался обратно и выглянул из окна, рассматривая серую пустыню и лес тонких колонн. Незнакомые слова давили на мозг. Их звук был мне незнаком, но я хорошо понимал смысл. Они были приветствием. Призывом. Меня как бы манил скрюченный палец, приглашая прыгнуть, поспешить навстречу говорящему.

Я снова остановился на краю, чувствуя стылый воздух.

– Ana mahriya teche!

Бледный свет сочился из одинокой глазницы, в которой располагался вход в святилище, распространяясь далеко по песку. Я перевел дух.

– Teche!

Мне почудилось, будто меня схватили за руки и за ноги и потянули вперед, в пустоту. Я закричал и полетел вниз с балкона, успев лишь подумать, что не хочу умирать. Мимо пронеслись резные колонны, и терраса приготовилась к встрече со мной.

Мое тело содрогнулось от удара, и я почувствовал, как гелевая прослойка затвердела, чтобы принять на себя основную силу. Я ожидал, что в последний миг моего существования меня накроет непроглядная тьма, но видел только лунный свет. Даже боли не было. Я лежал на террасе, сбитый с толку и, очевидно, невредимый. Неужели я каким-то образом включил свое тайное зрение? Воспользовался им, сам того не осознавая? Я ощущал себя дураком. Мог бы сразу это сделать и спокойно спуститься – я ведь уже делал так, чтобы пережить долгое падение на Беренике!

Когда я поднялся на ноги, свело мое увечное плечо. Впереди узкие неровные ступеньки тянулись дугой, как и сам город. Я шел вдоль изгиба великой стены, перешагивая разом через две ступеньки и останавливаясь на каждом этаже из опасения встретить