Держись от меня подальше (СИ) - Сукре Рида

— Как? И он что сказал? Что разрешает?

Я не могла поверить. Да, безусловно Артём пришёлся им по душе, но потом появился Фео, и я сказала им, что никаких отношений у меня нет и не будет. Почему же он станет верить Охренчику?

— Скажем так, я его уговорил, — он шутливо щёлкнул меня по носу. — А сейчас, я готов подарить тебе самый главный подарок нашего идеального свидания.

— Что?

Глупо было ожидать подарок в материальном эквиваленте, когда он обнимал меня и прижимал к себе, а я чувствовала жар и нетерпение, исходящие от молодого тела. Разумеется, он имел в виду поцелуй и снова потянулся ко мне. Он приблизил лицо непозволительно близко, но законом ему это дозволялось, чем он и пользовался. Он приподнял моё лицо за подбородок, чуть запрокидывая и заглядывая в глаза, горячее дыхание скользнуло по щеке, и он прикоснулся губами к уголку моих губ. Я закрыла глаза, а в следующее мгновение мы отпрыгнули друг от друга, как два таракана на кухне, при внезапно включённом ярком свете.

— Что, блудите у меня под дверью? — заорала милицейской сиреной Сера, которая спать в полночь считала глупым времяпровождением, ведь бдеть у глазка надо двадцать четыре часа в сутки, вот и не прогадала — застала нас за непристойным занятием. — Ироды!

— Соринка в глаз попала, — нашёлся ответ у меня.

— Ячмень в глазу, — одновременно со мной и раза в два громче объявил муж. — Помогал лечить, я врач, но пока без диплома.

— Врачей мы уважаем, — повелась старушка, разумеется, она услышала его объяснения, хотя моё было явно логичнее. — Только кто в темноте ячмень разглядывает, дурачьё? Подь сюды, — велела она мне. — Дай-ка сама гляну.

Я переживала, что бдительная старушенция ничего в моём глазу ячменистого не найдёт и обвинит нас во вранье. И поделом. Хотел целовать — целовал бы в машине. Зачем было за мной в подъезд тащиться. Я уж ему и так и эдак намекала, сидя рядом. И прядь за ухо уберу, и потянусь как кошка. Вполне допускаю, что мои неуклюжие движения его и отпугнули. И ему надо было вершить своё тёмное дело именно в тёмном подъезде.

Пришлось топать к вызвавшейся помочь соседке. Она сбегала за толстенными лупами, которые водрузила на нос, и усадив меня на табурет в прихожей стала коршуном виться надо мной, требуя раскрыть глаз шире, смотреть в указанную сторону, томно вздыхала, и я сама начала верить, что у меня в глазу ячмень. Она прочистила горло, будто намеревалась выдать страшный вердикт, а потом смачно плюнула мне прямо в глаз.

— Всё, полечила. Народное средство. Давай, домой дуй. А ты, — она пальцем указала на державшегося изо всех сил, чтобы не заржать, Артёма, — мотай на ус и учись лучше. А таксовать — это не дело, — она его запомнила с утра. Её памяти бы любая курица позавидовала.

Сера выпихнула меня в коридор. Я не то, чтобы была обескуражена, но чувствовала себя опозоренной. Прямо на глазах человека, который играл на моих душевных струнах и прикармливал своей заботой живущего в сердце колибри, мне плюнули в глаз. И теперь ему было смешно.

Мне бы тоже смешно было, если бы она плюнула ему в глаз. Но повезло именно мне. Моя удача всегда со мной.

Расстроившись, я хотела убежать, но давящийся смехом Артём не позволил, и снова перехватил меня:

— Постой, красотка, я и не знал, что у вас здесь верблюд пасётся.

Шутка мне понравилась, и я улыбнулась.

— Я тоже не знала, она хорошо притворялась старушкой.

— Провожу, — он вызвал лифт, намереваясь продолжить то, что мы начали в нём, либо на моей лестничной клетке.

Хотя я сомневалась, что он захочет целовать меня после того, как мой глаз стал мишенью для плевка. Мы зашли в лифт, он меня обнял, зарыл нос макушку и бередил мурашей, которые толпами ходили туда-сюда. Остановись, мгновение! Но наш часто ломающийся лифт не слушался и довёз до моего этажа без приключений. Створки лифта разъехались, он ослабил объятия.

— Спасибо, Артём, это был чудесный вечер, ну, кроме вот, — я показала на глаз, он слабо рассмеялся.

— У меня тоже всё пошло не по плану, — доверительно прошептал он. — Но спасибо за то, что помогла довести до конца.

— Ты что? У тебя всё получилось даже лучше.

Я слышала, что мужчин надо хвалить. Подкидывать в костёр их тщеславия по веточке в виде комплиментов и слов поддержки. Главное, делать это постоянно. И тогда костёр разгорится, можно будет греться от его тепла.

Раньше мне некуда было ветки кидать, но сейчас я делала это искренне, мои слова шли от сердца. А костёр-Артём разрастался. Пока медленно и неохотно, но станет ли он полыхать огромным пожаром, или останется крохотной теплиной, зависело от меня. И стоило помнить, что большой костёр — большое пепелище.

Пока он был огоньком, разведённым в печке из старых газет и лежалых дров. Но улыбался искренне, довольный моей реакцией. На лучшем свидании я не бывала. Их вообще в моей жизни было несколько, и те с Алексеем. А те парни, с которыми меня пыталась свести Леся в универе, после первой встречи на вторую не звали.

Мы уже вышли из лифта, и я мялась у двери.

— Я… пойду тогда, — промямлила я, до самого конца верящая в то, что мне перепадёт кусок сыра. И он меня остановил, а ощущение было, что моё сердце остановилось от его:

— Погоди, Лен, — он тоже мялся, собираясь с духом. — Может ты хочешь жить в нашей квартире?

Это было далеко не то, что я хотела услышать.

— Вместе?

— Нет. Да. Нет. Чёрт, — он вновь опустил лицо в ладони, обнажая разбитые костяшки. — Забудь, я не знаю, что несу. Мне надо идти. Пока.

Он стал остервенело тыкать в кнопку лифта, но тот взбунтовался. Лифт не хотел отпускать Охренчика, как и я. Впервые мне хотелось его поблагодарить. Не Артёма, а лифт. Ведь первого и я отпускать не хотела. Но нёс он полную ахинею.

— Ты теперь думаешь, что я озабоченный придурок, да? — поинтересовался его немногословный затылок.

— Нет, конечно, — успокоила я его. — Это я и раньше знала.

Он обернулся. Я улыбалась, опустив руки улыбнулся и он:

— Я несу всякую дичь. На самом деле, я не хочу спешить. Мы с тобой и так забежали вперёд паровоза, — он покрутил пальцем, на котором так и держалось пластмассовое чудо китайских литейщиков, когда он его обратно нацепил и зачем? — Как бы под него не попасть.

— Ты для меня загадка, Артём Охренчик, — сама не ожидая от себя подобных откровений, сказала я. — Но мне бы хотелось её разгадать.

— Я прост, как две копейки, на самом деле, — поведал он.

— Тогда я папуас из джунглей, который никогда денег не видал.

— Ты сама не такая простая, какой хочешь казаться, — заметил он, подпирая стенку. Казалось, наш разговор может затянуться.

— Это ещё что значит?

— Значит, что и ты для меня загадка.

— Ну, если только ребус. А они зачастую проще пареной репы, — заключила я.

Я тоже прислонилась к стене, но чувствовала, что надо уходить, иначе наша демагогия может закончиться тем, что во второй глаз мне плюнет Грипп. А может и не только в глаз. К тому же мне стоило вернуть ей деньги и рассказать, что породниться у нас не получится.

— Ты не ребус, — уверенно постановил Артём. — Ты самый настоящий кроссворд. Русских народных выражений, — он захихикал своей удачной шутке, я нахмурилась, надув губы. — Не делай так, — вдруг попросил он, сменив тон на более низкий, волнительный.

— Как? — я честно не поняла, к чему была отсылка. Но хотела звучать томно. Только совсем не умела.

— Ты пытаешься меня соблазнить, — решительно заявил он.

— Вот уж дудки!

Да, пытаюсь. Но не получается же!

Он прикрыл глаза и прошептал:

— Ты меня сводишь с ума.

— Бешу?

— Наоборот.

Я решила, что лучшего момента для поцелуя, чем когда он не смотрит на меня, просто не представится, и сделала пару шагов в его направлении. В это время скрипнула наша дверь, и оттуда высунулся дядя Максим:

— Что шумим? Чего творим?

Артём долго не думал прежде чем «спасти» ситуацию. Хотя опять же: ничем предосудительным мы не занимались. А могли бы. Я хотела его поцеловать сама. Почти готова была морально.