Пламя Яхве. Сексуальность в Библии - Ричард Дэвидсон

Итак, древнейшие собрания законов говорят лишь о штрафах. Напротив, среднеассирийские законы (около 1400 года до н. э.) используют принцип lex talionis, предполагая, что нерожденный плод имеет юридический статус личности, человека. Согласно А§ 50, если мужчина ударит женщину и у нее случится выкидыш, с ним нужно поступить соответственно: если у мужа пострадавшей не было сыновей, «за плод ее ударившего должно убить».[1771] В A§ 52 сказано: «Если человек ударил проститутку и причинил ей выкидыш, должно нанести ему удар за удар, и он должен заплатить жизнь». Хотя фраза «заплатить жизнь» может означать «выплату фиксированной суммы, представляющей ценность личности»,[1772] это не меняет вывода: плод считается личностью, и применяется принцип lex talionis.

Исход 21:22–25. Закон Моисеев не касается темы абортов напрямую, но в одном отрывке рассматривается важный релевантный вопрос: можно ли считать плод человеком? Приведем этот отрывок в расхожем переводе:

Когда дерутся люди, и ударят (wĕnāgpû, от nāgap. – Р. Д.)[1773] беременную женщину, и она выкинет (wĕyāṣû yĕlādêhā, буквально «и выйдут дети»[1774]. – Р. Д.),[1775] но не будет другого вреда (asôn), то взять с виновного пеню, какую наложит на него муж той женщины, и он должен заплатить оную при посредниках (biplilîm);[1776] а если будет вред (asôr), то отдай душу (nepeš) за душу (nepeš), глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб.

На протяжении столетий многие толкователи,[1777] в том числе некоторые христианские сторонники права женщины совершать аборт,[1778] усматривали в Исх 21:22–25 обоснование тезису в том, что плод – не полностью человек, а потому имеет меньшую ценность. Большинство из них понимают фразу wĕyāṣû yĕlādêhā как указание на выкидыш, то есть мертворожденного ребенка (стих 22а). Поскольку плод не вполне человек, от обидчика требуется всего лишь штраф (стих 22б). Лишь в случае дополнительного вреда (если сама женщина получила серьезную травму или умерла) применяется принцип эквивалентного наказания (lex talionis).

Однако это толкование плохо учитывает лингвистические особенности текста. Обратим внимание на некоторые нюансы еврейского оригинала.

Фраза wĕyāṣû yĕlādêhā (стих 22а) буквально означает «и дети выйдут». Существительное yeled («дитя») – обычное для ВЗ обозначение ребенка в возрасте от младенчества до двенадцати лет.[1779] А «мертворожденного ребенка» обозначает слово nēpel,[1780] которого здесь нет.

Глагол yāṣā («выходить») регулярно описывает обычное рождение детей.[1781] Когда речь идет о мертворожденном ребенке, этот глагол всегда сопровождается какой-либо формой глагола mût («умирать»),[1782] который опять же отсутствует в Исх 21:22.

В ВЗ выкидыш обозначается не словом yāṣā, а словом šākāl («выкидывать»),[1783] и последний глагол использован чуть дальше в кодексе Завета (Исх 23:26). Если бы Моисей имел в виду «выкидыш», он обязательно употребил бы то же слово šākāl, что и в последующем отрывке.

Напрашивается вывод: фраза wĕyāṣû yĕlādêhā указывает не на выкидыш, а на преждевременные роды. Этот вывод разделяют многие исследователи и комментаторы.[1784] Также и современные евангельские переводчики ВЗ всерьез считаются с вышеупомянутыми лексическими особенностями и переводят фразу как указание на преждевременные роды.[1785]

Требует внимания и слово āsôn («вред», «повреждение»).[1786] За пределами данного отрывка оно встречается в ВЗ лишь трижды, причем только в рассказе об Иосифе, где Иаков опасается «вреда» своему сыну Вениамину в случае, если тот пойдет в Египет (Быт 42:4, 38; 44:29). Судя по всему, оно имело довольно общий смысл и обозначало любой серьезный вред, включая несчастный случай, заканчивающийся смертью.[1787] В Исх 21:22–23 проблема состоит не столько в том, что такое āsôn, сколько в том, кому этот «вред» наносится». Толкователи, которые считают, что в стихе 22 речь идет о выкидыше, считают, что вред уже нанесен через выкидыш, поэтому подставляют в стихах 22–23 слово «другой» или «дальнейший» (вред): мол, имеется в виду дополнительный вред, нанесенный матери, который и требует воздаяния по принципу lex talionis.[1788] Однако, если отрывок говорит о преждевременных родах, в подобной подстановке нет необходимости, ведь серьезной и роковой травмы не случилось. Таким образом, понятие āsôn сразу после фразы «и дети выйдут», – коль скоро нет еврейского слова lāh («ей»), ограничивающего вред женщиной – носит неопределенный характер. Оно относится как минимум к недоношенному ребенку, а возможно, и одновременно к матери и ребенку.[1789]

Получается следующая картина. Согласно стиху 22: если ни матери, ни ребенку не причинен вред, с обидчика лишь взыскивается штраф – видимо, с целью компенсации физического и морального урона, или «поскольку здоровье матери и ребенка оказалось в опасности», или из-за «беспокойства родителей по поводу преждевременных родов».[1790] Стих 23 говорит: если матери или ребенку нанесен серьезный или роковой урон, вступает в силу закон lex talionis.[1791]

Подводя итоги, можно обозначить два ключевых момента.

Фраза wĕyāṣû yĕlādêhā относится к преждевременным родам, а не к выкидышу.

Понятие āsôn включает вред матери и вред ребенку.

Можно сделать вывод: закон справедливого воздаяния (lex talionis) в стихе 23–24 применялся не только к матери, но и к плоду. Тем самым, плод получал статус человеческого существа, наряду с матерью.[1792] А если плод – полностью человек, то напрашивается и следующий вывод: данный отрывок никоим образом не подтверждает легитимность абортов. Напротив, отнять жизнь у человеческого плода значило совершить убийство, как и отнять жизнь у матери.

Другие ветхозаветные отрывки, касающиеся статуса человеческого плода. Ряд других ветхозаветных отрывков показывают, что Бог действительно считает нерожденное дитя человеком. Например, согласно Книге Иова, Бог лично формирует каждого человека во чреве матери:

Твои руки трудились надо мноюи образовали всего меня кругом, –и Ты губишь меня?Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня,и в прах обращаешь меня?Не Ты ли вылил меня, как молоко,и, как творог, сгустил меня,кожей и плотью одел меня,костями и жилами скрепил меня,жизнь и милость даровал мне,и попечение Твое хранило дух мой?

Относительно участия Всевышнего в создании себя и других людей Иов также говорит: «Не Он ли, Который создал меня во чреве, создал и его и равно образовал нас в утробе?» (Иов 31:15).

Сходное богодухновенное свидетельство дает псалмопевец:

Ибо Ты устроил внутренности моии соткал меня во чреве матери моей.Славлю Тебя, потому что я дивно устроен.Дивны дела Твои,и душа моя вполне сознает это.Не сокрыты были от Тебя кости мои,когда я созидаем был в тайне,образуем был во глубине утробы.Зародыш (gōlem)[1793] мой видели очи Твои;в Твоей книге записанывсе дни, для меня назначенные,когда ни одного из них еще не было.

Изучив мотив creation corporis («сотворение индивида») в Пс 139 (СП 138), Уильям Браун замечает: «Каждая физическая нить, сплетаемая втайне, несет в себе нравственный заряд существа. При зачатии была установлена и физическая, и нравственная конституция человека».[1794] Браун также говорит о значении Пс 139 (СП 138) и Иов 10: «С точки зрения обоих авторов, утроба есть обитель, где происходит творческая и созидательная деятельность Бога. Здесь сходятся физическая природа и нравственное воспитание. Утроба – это убежище, неуязвимое для физического и нравственного вреда… На счастье или на горе себе, Иов и псалмопевец рассматривают creation corporis как знак и печать Божьего безусловного залога верности. Это дар, сродни дару Завета, который Всевышний дает еще в утробе».[1795] Правильно уловил пафос Пс 139:13–16 (СП 138:13–16) Джон Стотт: «Плод рассматривается не как орган материнского тела, который можно удалить подобно миндалинам и аппендиксу, и даже не как потенциальный человек, но как человеческая жизнь, пусть еще не зрелая, но способная вырасти в полноту человечества, которым плод уже обладает».[1796]