Йерве из Асседо - Вика Ройтман

во-первых, сообщил мне о том, что она ко мне торопилась, а во-вторых, доставил мне мстительное удовольствие.

– Здравствуй… Зоя, – не успев перевести дух, поприветствовала меня Маша. – Ты… давно меня ждешь…

И даже не извинилась.

Я поднялась со ступеньки, чтобы пропустить ее в дверь, и мы прошли по коридорчику в уютный кабинет, который она открыла после того, как искала полчаса в сумке ключ. Наверное, у Маши в сумке тоже был полный бардак, как у всех израильтян.

Маша плюхнулась в кресло, и я тоже.

– Вы опаздываете, – сообщила я Маше.

– Верно. Я опоздала на встречу с тобой, – согласилась Маша, как будто это нуждалось в подтверждении. – Как тебе с этим? Какие у тебя ощущения по этому поводу?

Серьезно? Она что, издевается?

– Никак мне с этим, – ответила я, тщательно стараясь скрыть свое возмущение, потому что было не до этого и не терпелось поскорее перейти к главному.

– Маша, я хотела у вас спросить: как вы считаете, я красивая?

Глава 35

Пятьдесят девять минут

На часах было 16:13, а это значило, что у меня отобрали тринадцать минут принадлежавшего мне времени. То есть вместо пятидесяти минут встречи у меня теперь осталось тридцать семь.

– Тебе важно знать, как я тебя вижу, – вместо ответа объяснила мой вопрос психолог Маша, – какой ты отражаешься в моих глазах.

Я хотела было возразить, что меня вовсе не Машины психологические глаза интересуют, но не стала, поскольку в этом не было никакой логики, раз я именно ее мнения спрашивала. Человек не может быть красивым в вакууме. Если нет взгляда, который на него смотрит, какая разница, как он выглядит? Так что я сказала:

– Ну, допустим. Я даже не знаю, на кого я похожа.

Кажется, Маше хотелось попить воды, но привычных двух стаканов – для нее и для меня – на столике не было, ведь она не успела их приготовить. Она внимательно на меня посмотрела своими грустными глазами и поправила волосы, выбившиеся из-под зажима на затылке. Вот Маша была очень красивой, не то что некоторые.

– Ты очень красивая, – сказала Маша, – на мой взгляд.

А что еще она могла сказать? “Ты нескладная, неграциозная, андрогинная и похожа на тяжелоатлета в цирке?” Даже если она именно так и думала, она бы ни за что не призналась, потому что это было не комильфо. А раз она задумалась, прежде чем ответить, значит, не сказала мне правду. Правду говорят быстро, потому что она лежит на поверхности. Это ложь требует дополнительных махинаций в голове, которые занимают время.

Я обожала слова, но тут подумала: “Как бы мне хотелось, чтобы невидимые кабели протягивались между людьми и через них можно было бы транслировать мысли и чтобы я могла через эти кабели получать информацию о мыслях других людей, а они – о моих”. Иногда мне мерещилось, что это умел Тенгиз. Порой мне казалось, что и Маша на такое способна. Во всяком случае, от нее я ожидала подобного умения. Даром, что ли, она обучалась психологии и занималась со своим наставником?

Но тут я осознала, что на самом-то деле мне бы хотелось читать не просто абстрактные мысли других людей, как, например, что они думают о политической ситуации на Ближнем Востоке, а очень даже конкретные, как, например, что они думают обо мне.

– Опишите меня, – попросила я. – Как если бы я была персонажем в книге. Что бы вы обо мне написали?

Прежде чем Маша ответила, в моих ушах сами собой зазвучали те фразы, которые хотелось бы от нее услышать:

“Комильфо была юной барышней блестящего ума и способностей, умеющей подмечать мельчайшие детали. Мыслила она потрясающе и невероятно быстро соображала благодаря богатейшему воображению и зоркому взгляду. Ее личность была столь необычной, экстраординарной и многогранной, что иногда я сама затруднялась ее понять. Бездонная такая личность, что сколько ни копай, до дна все равно не докопаешься. У меня никогда не было пациентки интереснее, чем Комильфо, и сводить все ее внутреннее богатство и восхитительные странности к диагнозу “шизоидные линии” просто святотатство. Я сгораю от желания рассказать о ней всем моим коллегам и моему наставнику, который является самым талантливым психологом из всех психологов, опытным и прожженным, и все равно он открыл бы рот от удивления, услышав о Комильфо. Я люблю Комильфо”.

И мне моментально стало стыдно. Вполне вероятно, что я покраснела.

Маша пристально на меня глядела. Долго, напряженно, так, будто ей тоже хотелось прочесть мои мысли. Иногда и усилия достаточно, факта попытки.

– Как вы думаете, – решила я сменить тему, – что правильнее: выйти замуж за нелюбимого человека, чтобы сохранить честь, или поступиться честью ради того, чтобы стать женой любимого? В каком из этих случаев человек совершает предательство?

– У тебя в последнее время накопилось много вопросов ко мне, – сказала Маша.

Ну да, а что, нельзя?

– Что именно ты имеешь в виду? – спросила Маша. – Можешь привести пример?

– Это ситуация, которую я описываю своей книге, и хочу знать ваше мнение.

– А у тебя какое мнение?

– Не знаю, поэтому у вас спрашиваю.

Маша слишком часто не находила ответов на мои вопросы. Может, это специально так психологически задумано. Она сказала:

– Некоторые вопросы существуют для того, чтобы быть заданными. Ответы не так важны. Но интересно, почему ты задумалась о чести и о предательстве.

– Э-э… ну… смотрите…

Маша посмотрела. Я решилась и скоровогоркой отчеканила:

– Я поцеловалась с другим мальчиком, который не Натан Давидович.

И сжалась, как от удара, ожидая упрека в безнравственности. Я не могла понять, что выражал Машин взгляд.

– Это ужасно, да? Это ужас что такое, просто кошмар. Я изменщица, предательница и страшный человек, правда? Как я могла? Что я наделала? Почему вы молчите? Скажите хоть что-нибудь.

– Похоже, тебе хочется, чтобы я погрозила тебе пальцем и поставила двойку, – сказала Маша.

– А вам не хочется так поступить? – спросила я, не будучи уверенной, чего мне хотелось больше: чтобы Маша меня отругала или чтобы выписала мне психологическую индульгенцию.

Но Маша не сделала ни того, ни этого.

– Наверное, так проще – найти кого-нибудь, кто тебя накажет. При таком раскладе ты избавляешься от необходимости самостоятельно решать, правильно ли ты поступила.

Мне стало грустно. А ведь полминуты назад было страшно. К тому же все это я уже когда-то слышала от Тенгиза. Они что, сговорились?

– Что говорит твоя совесть? – спросила Маша.

– Она говорит: “Комильфо дура и идиотка. Не ценит того, что ей дано. Вечно куда-то сбегает, а