Быть Хокингом - Джейн Хокинг

В конце марта 1979 года Роберт, в прошлом году окончивший начальную школу, уехал в скаутский лагерь. Я с самого начала считала, что такой лагерь не подходит для одиннадцатилетних: он находился в Северном Норфолке, в чистом поле, и был открыт всем ветрам огрызающейся зимы. Поле, по отчетам свидетелей, покрывал пятисантиметровый слой воды. Во время мероприятий непрерывно падал снег; Роберт вернулся домой усталый, продрогший до костей, с непрекращающимся кашлем. Он стоически заявил, что в лагере все было «нормально». Через пару дней он, казалось, достаточно поправился, чтобы поехать вместе с Люси в коттедж Хокингов в Уэльсе; планировалось, что там они отпразднуют Пасху с родителями Стивена. Тем временем я дебютировала на сцене Кембриджского фестиваля, исполнив песни Форе и Бриттена под аккомпанемент Джонатана; Стивен улыбался мне из зрительного зала. Арбитр вежливо похвалил мой голос и позволил себе заметить, что, судя по всему, возможности моих легких сейчас несколько ограничены. После конкурса мы вернулись в церковь Святого Марка, где репетировали для выступления на тематической службе в Страстную пятницу и Пасхального фестиваля, на котором я планировала петь соло, «Вот росток зеленый…»[137], под аккомпанемент флейтиста Алана Харди, школьного друга Джонатана. Мы репетировали в церкви в начале Страстной недели и были готовы к выступлению в воскресенье Пасхи.

Диссертацию я практически завершила; мне оставалась только муторная работа – отсортировать по алфавиту библиографический список и вычистить все орфографические неточности по настоянию моего научного руководителя. Каждая запятая, точка и скобка должны были находиться на своих местах, иначе он отказывался передавать диссертацию комиссии. В Чистый четверг с эффектным росчерком пера я дописала последнюю строку последнего пункта библиографического списка и поставила точку, положив конец тринадцати годам семинаров, исследований, аннотаций, картотек, систематизации, обобщения, написания, редактирования, комментирования и отсылки к первоисточникам.

Наступила Страстная пятница. Во время тематической службы я чувствовала себя подавленной и находилась на грани слез. Возможно, это стало реакцией на содержание религиозной службы и печальную музыку; не исключено, что это был эмоциональный спад, вызванный завершением диссертации, или тоска по детям, которые должны были оставаться у родителей Стивена до момента рождения ребенка, что ожидалось через одну-две недели. На следующий день меланхолия усилилась. Знакомые физические ощущения свидетельствовали о том, что дитя родится совсем скоро. Бóльшую часть дня я провела в саду в компании Стивена, отдыхая на солнце и собирая букетики фиалок. Вечером Дон отвез нас в больницу, однако осмотр показал, что мы явились слишком рано, и нас отправили домой. По пути мы заехали к Джонатану и остались пообедать покупным карри, втиснувшись между инструментами, занимавшими бóльшую часть гостиной. Джонатан и Стивен были неравнодушны к карри, поэтому он часто приносил это угощение к нам домой, особенно воскресными вечерами, когда моя кухня, семь дней в неделю фабрикующая трапезы из трех блюд для всех гостей в любое время дня, предлагала только яичницу. В качестве исключения это был субботний карри – очень острая дупиаза[138].

Дома я провела весьма беспокойную ночь и на рассвете разбудила Дона, чтобы он отвез нас обратно в больницу. Так как Стивен хотел присутствовать при рождении третьего ребенка, все было готово для того, чтобы устроить его в родовой палате. Джой Кэдбери являлась председателем организации по привлечению средств для нужд родильного отделения; она договорилась с заведующей о том, чтобы в родовой палате оставили место для инвалидного кресла. Единственным местом, где мог бы разместиться Стивен и его физиотерапевт Сью Смит, акушерская бригада, ну и я в придачу, оказался родовой зал. Таким образом, оставшуюся часть дня я пролежала на твердом столе, ожидая рождения ребенка. Дон ждал в коридоре, а Джонатан в это жаркое солнечное воскресное утро благоразумно удалился к родителям в деревню. В таких суровых условиях родовой процесс приостановился и почти совсем заглох. Я попросила передать Дону, что он может покинуть свой пост в коридоре и посетить утреннюю службу в одной из близлежащих церквей. Мучаясь в тщетных попытках придать телу удобную позу, я ругала себя за то, что поторопилась с приездом в роддом, особенно когда поняла, что вместо этого могла бы петь свое соло в церкви. Тем временем Билл Лавлес уже объявил прихожанам об отмене музыкальной интерлюдии по той причине, что певица занята в другом месте.

Попытки разными средствами ускорить течение родов привели лишь к тому, что я превращалась в живую подушечку для иголок по мере того, как утро становилось днем, а день – вечером. Дон вернулся и снова ушел – в этот раз на вечерню. Во время его отсутствия случился кризис: сердце плода, то самое сердцебиение, которое я услышала много месяцев назад, стало подавать тревожные признаки усталости. Медицинская бригада отвернулась, подготавливая пыточные инструменты для срочного извлечения ребенка; я же торопливо собрала оставшиеся силы и эффектным толчком произвела на свет моего пасхального малыша. Когда мне дали его подержать, все мое сердце потянулось к нему. Завернутый в старое зеленое одеяло, он был еще синеватый от пережитых испытаний. Крупнее, чем Роберт и Люси при рождении, он не демонстрировал той энергии, с которой они оба приветствовали этот мир; вяло хныкая, он лежал у меня на руках. На минуту я забыла о суматохе вокруг нас, видя перед собой только маленькое существо, которое мне было так хорошо знакомо. Тут Дон, торжествуя, ворвался в палату. Он гордился своим новорожденным крестным сыном, а еще больше собой по случаю стишка, который сочинил, возвращаясь из церкви. К моему смущению, он повторял его всем и каждому в течение нескольких недель после пасхальных событий. Стишок был такой:

На Пасху Гроб Господень пустНашли во время оно,А я, в роддоме побывав,Нашел пустое лоно.

10. Диссонанс

На то время, пока Тимоти Стивен (так мы назвали малыша) и я оставались в больнице, Люси привезли в Кембридж для знакомства с младшим братом; Роберт же остался в Сент-Олбансе по неясным мне причинам. Очевидно, в Уэльсе дети босиком играли в реке, и он опять простудился. Он снова кашлял, так сильно, что, когда детей отвезли к моим родителям на чашку чая, моя мама уложила его в постель. Там он и оставался до конца недели, пока сестра Стивена Мэри, доктор, не решила, что он достаточно поправился, чтобы вернуться в Кембридж.