Мафия - Ольга Лаврова

— Я человек маленький, — притворно смиренничает тот.

— И у маленького человека могут быть большие неприятности, — замечает Феликс.

— Контингент у меня — сплошь уголовники. Авось сами отобьемся, — и щеголь поправляет бабочку, скрывая под скромностью каменное самодовольство.

Феликс набирает воздуху для новой красноречивой тирады, Хомутова его опережает.

— Про него ясно. А вы? — спрашивает у Морды.

— Сроду ни под кем не ходил, сам себе голова! И молодежь сомневается. Хотим, говорят, семейный подряд!

Эта шутка, предлагающая более примирительный тон, позволяет надеяться на возможность согласия.

— Подумайте! — смотрит ему в глаза Феликс. — В данной ситуации самолюбие — плохой советчик, — говорит он всем.

— У меня возражения чисто экономические, — отзывается желчный. — Говорите, льготы? Грабеж!

— А ты, отец, не жадничай! — злится Феликс. — Похороны дороже!

Желчный гневно вскидывается, отпрянув на полшага.

Всплеск эмоций замечен охраной, она дергается вперед, но всевидящая Хомутова дает отмашку, и обе группы отступают.

— Извините его, он зря нервничает, — улыбается Хомутова. — Мы вас слушаем.

Желчный, как верно определил Феликс, болезненно жаден.

— Оброк желаете, да? Да кто бы полез в такие дела, как наши, если делиться прибылью. Потому рискуем, что на копейку рубль нарастает. Не знаю, как другие, а я столько взяток раздаю… если вы еще начнете обирать — да лучше на завод к станку!

— До чего мужики глупый народ, — посмеивается Хомутова. — Ну… как у нас говаривали в заключении, не хотите по-плохому, по-хорошему хуже будет, — и направляется к машинам.

Феликс, чуть поотстав и с оглядкой, идет за ней.

«Псы», Мордята и прочие сопровождающие лица напряжены: если будет драчка, то сейчас.

Но Морда со спутниками, тоже пятясь, благополучно отступают.

И вот все в машинах.

Обе не договорившиеся стороны медленно разъезжаются задним ходом, чтобы не разворачиваться, подставляя бок.

…Желчный входит в лифт вместе с человеком помоложе, наживает кнопку 10.

— Не очень мы над вами вчера резвились? — вежливости ради спрашивает сосед. — День рождения.

— Через неделю у меня юбилей, возьму реванш, — обещает желчный.

Он выходит на своем десятом этаже, лезет за ключом, и тут рука в толстой перчатке — чтоб не прокусил — крепко зажимает ему рот и нос.

Его подкараулили трое «псов». Сообща выворачивают ему руки за спину, ведут к заблаговременно открытому окну до пола на лестничной площадке.

Сильно толкают наружу.

Короткий крик.

С улицы видно, как летит вниз долговязая фигура.

В это время второй делец, флегматик пижон, готовит трубку с длинным мундштуком для курения опиума.

Клиент в наколках ждет, сидя на койке.

Койки, вернее, топчаны размещены по периметру комнаты изголовьем к стене, и на них лежат человек восемь в разной степени опьянения — кто уже в полной прострации, кто еще потягивает очередную трубку. Большинство полуодето. В стене, подключенный к вентиляционному накалу, гудит мощный вентилятор. За окнами поздний вечер. Это квартира, оборудованная под притон наркоманов.

Во второй комнате в пульсирующем свете цветомузыки мечутся в танце несколько пар, употребивших взвинчивающие снадобья.

В передней дежурит тип лет тридцати с литыми кулаками — привратник и вышибала; он участвовал во встрече на природе.

Раздается сигнальный звонок в дверь: длинный, три коротких, длинный. Вышибала смотрит в глазок.

Появляется бдительный хозяин и тоже смотрит в глазок, успокаивается, сам открывает дверь с пятью замками.

В притон барски вваливается импозантный мужчина, растрачивающий последние мгновения средних лет.

— Ох, устал! — жалуется басом он хозяину, скидывая плащ и охорашиваясь. — Но играл сегодня, как бог. Кого-то ранили стрелой… средние века… житуха… А теперь как белка в колесе, дышим окислами свинца, воду пьем переработанную из канализации… Кто у тебя?

— Как обычно, шпана.

— Это хор-р-рошо! Педиков нет?

— Пока нет. — Хозяин ведет гостя на кухню. — Что будете?

— Давай, братец, так: сначала вздернуться, повеселиться, потом — в отпад. Чего-нибудь новенького попробовать нет?

— Фирменное достали. ЛСД.

— Брось контрабанду, засыплешься, — рокочет бас. — Давай героинчику. И кого-нибудь за компанию пригласи, не одному же. — Бас кладет в карман хозяину три сотенных. — Поблатнее. С самого дна зачерпни, с самого дна… Кха, голос сел… Человек — это звучит… не звучит, вер-рно?

В этот миг квартирную дверь одним ударом высаживают внутрь, привратника скручивают. Квартира наполняется сотрудниками милиции во главе с Томиным. При нем Сажин и Курков.

— Всем оставаться на местах! — звучит команда, усиленная мегафоном.

Но клиенты — особенно те, что танцевали, — не намерены безропотно сдаваться. Взвинченные наркотическим допингом, они в схватке необычайно сильны и изворотливы.

Вот облепленный милиционерами парень вырывается в переднюю и колесом катится к выходной двери.

— Сеть! — кричит Томин.

Парня отпускают, он вскакивает и тут же оказывается спеленутым наброшенной сетью.

Второго беснующегося тем же порядком усмиряют в танцевальной комнате.

— Понятые, фотограф, начинайте! — заглушает галдеж и выкрики команда Томина.

В коридоре появляется бас.

— Зачем так кричать? — морщится он.

Томин отводит микрофон от губ.

— Перестали бы вы шляться по злачным местам, — говорит он.

— Разрешите взять пальтишко? — тянется бас к вешалке.

— Еще встретимся на подобной почве — обещаю неприятности. Сколько можно спекулировать на том, что вас любят?

— Вы мне испортили вечер, — капризно рокочет бас и скрывается.

— Зачем вы его отпустили? — резковато вопрошает Курков.

— Отвали, Коля! У него неоперабельный рак. И он знает, и все.

В опиумокурильне орудует со вспышкой фотограф.

Вдруг один из курильщиков, лежавший, казалось, без сознания, вскакивает и, словно подброшенный взрывной волной, вылетает на балкон. Сажин настигает его в прыжке и втаскивает обратно.

А на кухне хозяин притона протягивает Куркову паспорт.

— Я тут даже не прописан. Зашел, как все, просто в гости. Гляжу, что-то странное, как раз собирался домой…

Выстрел, выстрел, выстрел. Два в голову, один в грудь. Но человек не валится, потому что он фанерный, лишь для достоверности одетый в пиджак и брюки. За спиной его — сарай, принимающий в свое нутро пули, прошивающие чучело навылет и те, что пролетели мимо цели. Стреляют из пистолетов с глушителями.

Это тренируются и развлекаются «мальчики» Хомутовой. Стреляют с ходу, с поворота, в падении, через плечо назад.

— Пах-пах! — азартно восклицает пухлый юноша с младенчески-старообразным лицом и тоже палит куда-то, но из игрушечного пистолета.

Неловко оступившись на ровном месте, он падает, хныкает раз-другой, его заботливо поднимают, отряхивают, делают «козу», и он смеется.

Появляется Хомутова:

— Хватит, мальчики! Мишеньку кормить надо.

Она уводит сына за руку, «мальчики» растягиваются на пожухлой траве.

Выдался хороший осенний денек, и на даче у Хомутовой собралась своя компания. Дом стоит на большом участке, который обнесен непроглядным дощатым забором. Помимо стрельбища, на нем есть еще одна достопримечательность — детская площадка с песочницей и множеством легких, очень крупных игрушек.

За садовым столиком Хомутова кормит сына. Ест он наполовину сам и с большим аппетитом, но координация движений не всегда точна, приходится придерживать и направлять руку с ложкой и вытирать подбородок.

Хомутова лучится нежностью и курлыкает с ним, как с младенцем.

— Вот так, вот так. Мишенька кушает котлетку… Мишенька… Что Мишенька кушает?

— Котетку, — картавит он.

— Правильно. А глазки моргают, моргают глазоньки, дождик будет.

— Додик.

— Ты мое солнышко, с тобой бюро прогнозов не нужно. Ты мой всегда маленький сыночка… Вот эту помидорку мы сейчас раз…

Коля издали посматривает на семейную идиллию:

— От рождения такой?

— Может, от пожара.

Коля явно не понимает, о чем речь.

— Не в курсе? Патрон, можно сказать, подвиг совершил, а ты не в курсе! — Крушанский рад рассказать ему о Ковале. — Ты знаешь хоть, что за человек он был?

— Знаю, крупный.

— Не то слово. Гигантский человек! Хозяин снабжения половины Севера. Бывало, у нас в любом президиуме — Коваль.

— Пострадал, выходит, от перестройки?

— Это она пострадала, что без Коваля осталась. И без нас с тобой тоже.

— Ну а подвиг?

— Мишеньку из огня вынес. Барак загорелся, уже крыша рухнула.