День курка - Сергей Зверев

Когда причал остался позади, а под ногами парней зашуршала галька, я окончательно пришел в себя. В висках все еще ломило, но способности мыслить и двигаться полностью вернулись.

— Дайте-ка я сам, — отпихнул я «санитаров».

Те отпустили мои ноги, позволив идти самому, однако руки по-прежнему оставались в их плену. Двое сопровождали по бокам, третий подталкивал сзади, четвертый шагал впереди.

Мы пересекли полоску пляжа, поднялись к стоявшим на пешеходной улочке автомобилям. Возле них отирались молодые парни. Вероятно, именно они некоторое время назад гонялись за мной по городу, перекрывая улицу за улицей.

Проходим мимо группы молодых людей. Узнаю среди них тех, кого уложил в короткой схватке на пляже. В руках сигареты, на лицах одухотворенное выражение типа «щаз бы по пиву, потом по морде дать-получить».

Меня подводят к здоровому черному «мерину», пригнув голову, заставляют сесть на заднее сиденье. Подчиняюсь, ибо мышцы пока не в форме — ноги ватные, в теле ощущается общая слабость.

Слева и справа подсаживаются конвоиры. Впереди устраиваются еще двое.

Несколько фраз по поводу маршрута движения, и «мерс», поелозив по брусчатке, плавно набирает скорость. Мы выезжаем на Курортный проспект, поворачиваем на восток и мчимся в неизвестность…

Хамить молча — настоящее искусство. Особенно его весело применять к людям, уверенным в своем праве хамить и дерзить другим. К примеру, школьным учителям, разного рода начальникам, чиновникам всех мастей и рангов. Ну и, конечно, полицейским. Куда же без них?

Данное искусство требует собственного достоинства, умения сохранять невозмутимость, а также хорошо развитых мимических мышц. Главное — четкий психологический настрой и вера в то, что твой оппонент — идиот, сволочь и полное ничтожество. У него над тобой власть. Но она временна…

Когда этакий субъект начинает на тебя наезжать, а ты волею обстоятельств не можешь съездить ему в рыло, то ни в коем случае нельзя злиться. Надо четко выражать мимикой лица определенную последовательность эмоций.

К примеру, в первом случае можно «нарисовать на лице удивление: «Ой, блин, ОНО говорящее!»

Во втором — недоумение и брезгливость: «Экая мелкая противная тварь. Поглядите, она еще что-то бубнит!..»

В третьем случае ваша мимика должна выразить всеобъемлющее любопытство: «Ого! Смотрите, как интересно, — кусок говорящего дерьма!»

В четвертом — терпение и снисходительность: «Раз уж оно прилипло к моей обуви, то давайте послушаем, что оно там тявкает?»

В пятом случае следует на минутку представить себя врачом-психиатром: «Да-да, продолжайте, пожалуйста, я внимательно слушаю!» При этом хорошо бы смотреть не в глаза оппоненту, а на его рот, с пристальным научным интересом изучая действие артикулирующего аппарата. Ну, типа проктолога, к которому на прием пришла говорящая жопа.

Если у вас все получится, то собеседник будет уничтожен в своих собственных глазах. Он может угрожать вам чем угодно: штрафом, уголовным делом, высылкой из страны и даже гильотиной, однако внутри будет чувствовать себя именно говорящей какашкой. И ничем иным.

К чему я об этом вспомнил? Да к тому, что меня привезли в элитный жилой район, расположенный рядом с санаторием «Искра» — есть такой к юго-востоку от Сочи по соседству с Мацестинской долиной. Раньше тут функционировал санаторий имени Орджоникидзе, а теперь — чуть ближе к отрогу — обосновались новые русские. Трех— и четырехэтажные виллы, похожие на миниатюрные дворцы; ровные дороги из свеженького асфальта, голубые бассейны, пальмы, дорогие лимузины, охрана… Одним словом, местная «Рублевка».

В одну из таких вилл мы и приехали.

Подталкиваемый в спину местными охранниками, я проследовал по идеально выложенной брусчатке, поднялся по ступенькам мраморного крыльца. Вошел в огромный холл на первом этаже…

Посматривая по сторонам, я пытался понять, кто является хозяином «скромного шалаша». Кто-то из московских чиновников? Или один из воров в законе, облюбовавших Сочи для постоянного проживания?.. Гадать было бессмысленно.

«Сейчас все прояснится, — решил я про себя. — Лучше сделать пару глубоких вдохов, успокоить нервную систему и приготовиться к разговору…»

Впрочем, и этого сделать не получалось. Я попросту не знал, зачем и к кому меня сюда привезли и о чем пойдет речь…

Миновав просторный холл, я с конвоем поднялся по роскошной лестнице. Второй этаж поразил еще большим великолепием: широкие коридоры, уставленные вазонами и статуями в полный рост; высокие потолки с лепниной; паркет из ценных пород дерева…

В одной из огромных комнат, в центре которой стоял бильярдный стол, в кресле сидел мужчина лет сорока пяти в полосатом махровом халате. Лицо обыкновенного зажравшегося чинуши неопределенной национальности. Среднего роста, с грузноватой фигурой и отвислым брюшком, с седыми висками и усталым выражением лица.

Чиновник? Депутат? Или вор в законе? Впрочем, все они из одной оперы. Назову его вором — так короче. И точнее.

Покачивая бокалом с алкоголем коньячного цвета, вор поднял на меня тяжелый взгляд и проговорил неприятным скрипучим голосом:

— Поймали? Наконец-то… Я уж думал, тебя попросту придется пристрелить.

— Не подскажете ли, за что? — невесело поинтересовался я. — А то третий день мучает любопытство.

— Сейчас узнаешь…

Жестом он приказал опричникам подвести меня ближе. Осмотрев с головы до ног, усмехнулся и принялся рассказывать о том, как нехорошо я поступаю, разыскивая на пляжах города потерянные честными людьми дорогие вещи…

Вот тут я и вспомнил о молчаливом хамстве.

А что еще оставалось делать, когда за спиной стояло пятеро охранников и у каждого в руке поблескивал готовый к стрельбе ствол?..

Реакция неизвестного мне типа была предсказуема. Однако тип оказался выдержанным и неглупым: быстро сменив тактику, он перешел к конкретике.

— У меня есть сведения, что ты нашел на побережье некую золотую цепь. Это так?

«Откуда у него эти сведения? — лихорадочно искал я ответ, пока не вспомнил: — Сашка! Мой друг детства Сашка! Вот же сучий прохвост! Только он видел у меня эту цепь. И только он мог о ней проболтаться!..»

Так, источник утечки информации выяснен. Теперь дальше.

С цепью расставаться решительно не хотелось. Жалко было цепь. Все ж таки я рассчитывал отвезти ее знакомому краснодарскому ювелиру и выручить сумму, равнозначную годовой выручке с моего пляжного промысла.

Исходя из этого, я не спешил открывать рот.

— Ты не слышал моего вопроса? — ехидно ухмыльнулся вор.

Молчу. Имею полное право не слышать после контузии.

Вор кивает кому-то из телохранителей, и я, даже не успев напрячь мышцы, получаю кулаком по правой почке.

Старательно скрываю боль. Ни одна мышца на моем лице не должна выдать истинных ощущений.

Левая бровь сидящего в кресле типа изламывается. Он немного удивлен.

Следующий жест. И сзади прилетает сильный удар по трапециевидной мышце, занимающей всю верхнюю часть спины вплоть до затылка.

Это очень больно. Телохранители хорошо знают свое дело.

Правая рука на несколько секунд отнимается и висит бесчувственной плетью. Но я терплю и вновь стараюсь не подать вида.

Воровской лоб покрывается морщинами оттого, что изламываются обе брови. Удивление хозяина роскошной виллы нарастает.

Третий удар приходится на коленный сустав правой ноги. Острая боль простреливает аж до плеча; колено не держит, но я устоял, перенеся нагрузку на левую ногу.

И опять в просторной комнате не слышно криков, стонов или проклятий. В комнате гробовая тишина, нарушаемая лишь размеренным постукиванием маятникового механизма огромных напольных часов.

Прикрываю на пяток секунд веки и использую старое испытанное средство, не раз помогавшее отодвинуть болевой порог. Для этого представляю образ боли в виде раскаленного металлического прутка, пронзившего мою плоть. «Вот инородное тело понемногу остывает и, трансформируясь, уменьшается в размерах, подобно таящему куску льда. Вот тяжелый и зазубренный металл превращается в гладкую, теплую пластмассу. Затем становится мягкой бумагой и, наконец, как воздух — окончательно теряет вес и объем. Боль послушно уходит из тела. Уже легчает и можно думать о другом…»

Боль действительно уходит.

Сзади снова кто-то подходит вплотную, но вор властным жестом останавливает подчиненных.

— Довольно. Он умеет терпеть боль, а калечить его пока рано.

Человек отступает на несколько шагов. А я с облегчением перевожу дух и краем глаза смотрю на того, кто наносил мне удары.

Кажется, это тот мужик, которого вор называл начальником своей охраны.