Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов

Вдруг я почувствовал, что Слава подталкивает меня в плечо. Я обернулся и понял, что он делает мне знаки, которые нельзя истолковать иначе как: «Пойдем, надо кое-что обговорить наедине».

Мы вышли на песчаную дорогу, белеющую в северной ночи. Слава извлек ярославскую «Приму», предложил мне, затем, озираясь, раскурил сигарету и спрятал в кулак.

— Тут такое дело, — начал он серьезно, — идем, понимаешь, уже третий день, а никакой исследовательской работы. У меня созрел план. Только тайный — боюсь, Александр Сергеевич не одобрит. — Тут он понизил голос. В темноте Славино лицо озарилось оранжевым светом сигареты: — На другой стороне я обнаружил кладбище…

— Ну и что?

— Как «что» — ты же слышал сейчас. Вдоль древнего водного пути всегда должны быть курганы, а в них наши предки хоронили людей. Но кладбища ведь находятся на местах древних захоронений, как, скажем, современные города на местах старинных поселений!

Сделав это открытие, Слава тревожно посмотрел на меня, стараясь уловить, какое произвел впечатление. Я растерялся, но изо всех сил постарался придать своему лицу заинтересованное выражение — благо было достаточно темно. Слава сразу успокоился.

— Смотри, мы уже идем три дня, — удовлетворенно повторил он и продемонстрировал оттопыренные три пальца на левой руке, — а никакой работы для экспедиции. Это получается просто поход. Ну и пусть они сидят себе у костра, песни поют, грибы готовят, а мы с тобой на кладбище… Ну конечно, меч Александра Невского, вероятно, не найдем, но что-нибудь — непременно.

Я попытался его урезонить, сославшись на то, что не всегда и города строятся на месте древних поселений, взять хотя бы Ленинград, и что, может быть, это кладбище вполне современное, а значит, на нем хоронят людей в пиджаках и без мечей, а не соратников Александра Невского. Но на Славу это не возымело никакого действия.

Он так увлекся, что нарисовал картину, как утром все, проснувшись, обнаружат сваленные у костра древние кольчуги, щиты, шлемы и берестяные грамоты со схемами и описаниями водного пути.

— Пойми, — горячился Слава, — а если там тоже курган, разрезанный оползнем, тогда-то ключи от древнего водного пути у нас в кармане!

Честно говоря, блуждать ночью по кладбищу мне не очень-то хотелось, но Слава предупредил, что если я не пойду, то он отправится один и еще неизвестно, что там с ним может случиться.

В этом я не сомневался: Славка — человек очень решительный. Однако представления у него об истории и археологии весьма своеобразные.

Как-то, к ужасу шедшей с ним на одной байдарке Евгении Владимировны, он загрузил в лодку метровое чугунное распятие, которое обнаружил в траве около очередного «исторического» кладбища. По всей видимости, его выбросили за ненадобностью, но Слава уверял, что распятие представляет огромную историческую и культурную ценность. По мнению же абсолютного большинства, это была просто аляповатая чугунная поделка, выполненная массовым тиражом в начале нашего века каким-то предприимчивым халтурщиком. Слава не сдавался, доказывая, что раз у распятия, как и у Венеры Милосской, отбиты руки, значит, появление его относится к античным временам.

Евгения Владимировна пыталась вначале возражать, но командир группы, он же капитан судна, даже ухом не вел.

Жили мы со Славой в одной палатке, и стоит ли говорить, что историческая ценность ночевала вместе с нами. Ночью порой она холодила спину своим мученическим ликом или каким-нибудь иным чугунным фрагментом. Каждое утро Евгения Владимировна как бы невзначай ставила распятие за какое-нибудь дерево потолще, но Слава исправно его находил и водружал на заднюю деку байдарки. При этом она прогибалась и почти теряла плавучесть.

Находка была доставлена в Москву, где Слава безуспешно пытался сдать ее в Исторический музей, и в конце концов была вручена Славиным отцом первоклассникам на металлолом. Здесь она и сыграла свою историческую роль — 1-й «Б» занял призовое место в школе!

В конце концов я вынужден был изобразить великую радость по поводу ночного посещения кладбища, поскольку Слава внимательно заглядывал мне в глаза, пытаясь уловить тень сомнения.

— Но нам надо как следует подготовиться, — удовлетворенно сказал он, — я уже договорился с Филькой, он даст ласты…

— Зачем тебе на кладбище ласты?! Ты что, вплавь собрался?

— Не кричи. Конечно. Ведь если мы спустим ночью байдарку — все услышат. Знаешь, какой поднимется скандал?

Какой поднимется скандал, я представлял, но форсировать ночью вплавь широкую холодную Шелонь тоже не рвался, а разгуливать по кладбищу в плавках… Но Слава и тут, оказывается, все продумал.

— Я надену ласты и поплыву на спине. На грудь положу полиэтиленовый мешок с нашей одеждой, фонарем и часами.

Когда мы вернулись в лагерь, костер уже совсем погас, дежурные прятали под перевернутые байдарки посуду и прочее имущество. Слава, нарочито потягиваясь и позевывая, забрался в палатку.

Я стал надевать плавки.

— Зачем они тебе нужны? — зашипел он. — Кто тебя увидит, покойники, что ли? — Он задул свечу. — Пусть теперь все успокоятся, минут двадцать полежим — и вперед.

Проснулся я от яркого солнца, бившего прямо в глаза через легкую ткань палатки. Тени от могучих сосновых веток, колыхавшихся под ветром, рисовали на стенках всевозможные фигуры. Я полюбовался некоторое время на их игру и тут у входа в палатку увидел какие-то странные предметы, которые к тому же еще и покачивались. Я резко поднял голову — странные предметы оказались обутыми в ласты Славиными ногами, сам же их обладатель в совершенно натуральном виде мирно посапывал. На его могучей груди покачивался полиэтиленовый мешок со снаряжением.

Дежурные разводили костер.

Наш «Москвич» давно катился по псковской земле. Справа и слева — характерные для этих мест дворы за высокими заборами. Над калиткой и воротами — небольшая крыша, обитая щепой. Домики, как правило, маленькие — в два-три окна. Около домов сложены дрова, заготовленные на зиму. Вместо обычных поленниц псковичи складывают из дров «стога», по форме и размеру напоминающие обычные, из