Переучет - Эрленд Лу

– Ты меня заинтриговал. И чего ты хочешь?

– А почему бы нам не съехаться? Могли бы прикупить себе домик в Тоскане или Провансе или квартирку в том же Берлине и пили бы, ели себе да играли в петанк, пока не хватит удар и не заберет Норвежская воздушная скорая помощь.

– Ты серьезно?

– Очень, черт возьми.

– Я не состою в Воздушной скорой.

– Можешь вступить. Это каких-то пятьсот-шестьсот крон в год всего.

– Дороговато, по-моему.

– Это тоже деньги, конечно. Но тебе достаточно один раз сломать ногу, и окажешься в приличном выигрыше.

– Все равно дорого.

– Ладно. Мы говорим в принципе. Это ведь не совсем мертворожденная идея?

– Очень неожиданное предложение.

– Такие предложения всегда застают врасплох. Хотя оно само приходит на ум. Признайся, ты тоже об этом думала?

– Может быть. Но сию секунду на меня много всего свалилось. Мне трудно сказать что-то разумное с ходу.

– Тебе и не надо отвечать с ходу. Подумай об этом.

– Подумаю.

Они замолкают, а Джони Митчелл поет «We don’t need no piece of paper from the City Hall»[2].

– Так сексом будем заниматься? – спрашивает Нина.

– А без него нельзя?

– Ты сказал, что мы должны.

– Я не в форме, пил вчера и сегодня, в душе не был. А вот в Берлине будем спариваться как кролики. Подумай об этом, кстати. Сутками напролет, если захочешь.

– Тогда ты не получаешь мячика.

– Мячик я мог бы получить все равно.

– Даже не мечтай.

– Не будь скупердяйкой.

– Буду.

– Хорошо. Но обещай, что придержишь его для меня.

– Ничего не обещаю.

– Нина, этот мячик мне нужен.

– Это я вижу по твоей жалкой бесстрастной роже. Что за него дашь?

– Пятьдесят крон.

– Не смеши.

– Сто.

– Забудь.

– Двести.

– Хорошо. Ты получаешь мячик, я получаю бесплатную сессию, и будем на связи.

– Отлично.

Нина кидает ему мячик. Ларс светлеет лицом и идет устраивать новый мячик в коллекцию на полке.

– Я немного помог тебе сегодня? – спрашивает он, когда Нина уже в дверях.

– Может быть. Самую малость.

– Ты чувствуешь себя получше, чем когда пришла?

– Не знаю. Зато знаю, что коллекция мячиков в Берлин не поедет.

– А пластинки?

– Пластинки пусть. И еще мне очень хочется танцевать. Мы сможем там заняться танцами?

– Думаю, да.

– Часами танцевать? Вечер за вечером?

– Если хочешь.

– Вот отлично. Хватит тебе валяться на диване.

С этими словами Нина выходит за дверь и спускается по лестнице. Только ее и видели.

Пятый этап

Спускаясь по Бугстадвейен, Нина обдумывает предложение Ларса. Оно не лишено интереса. Особенно в части танцев. Опять же экономический аспект. Минимальная пенсия, уготованная ей, со скрипом покроет аренду домика в садовом товариществе, но остается вопрос, где жить зимой, раз там нельзя. Она могла бы дешево и уныло кантоваться с октября по апрель в Испании, но это печальная перспектива. С деньгами Ларса основополагающие моменты жизни приобрели бы иной вид. И Берлин выглядит заманчиво. Их круг общения составили бы другие культурные скандинавы, а время протекало бы в театрах, музеях, кафе. И без секса она не останется, судя по раскладу. Нине не хватает телесного контакта с кем-нибудь. Почувствовать, приникнуть, прижаться. Прежде в смысле телесности проблем не было, но постепенно партнеры поисчезали. Этот кадр в Стамбуле был интересен только поначалу. Он благорастворился, и Нине осталось смотреть на озабоченно копошащийся за окном муравейник да на этот чертов мост, всегда совершенно одинаковый. А Ларса она знает вдоль и поперек. Он достаточно хорош. К тому же он в курсе, что она любит, и наоборот. Это удобно.

Никак этого сознательно не отслеживая, Нина сворачивает на Росенборггатен и останавливается у дома номер два. Она пробегает глазами список жильцов. Вот нужная квартира: Людвигсен, Руков, Кюльпе, Августссон. Снимают сообща, догадывается Нина. Тогда понятно. В этом коллективе Кюльпе свою самоуверенность и взращивает. Раз он много читает и сам пишет, товарищи считают его интересным и образованным. В этом возрасте пускать друзьям пыль в глаза ничего не стоит. Кто полный идиот, становится понятно к тридцати и позже. Августссон, конечно, официант, приехал из Швеции на летние подработки, но прижился и остался. Руков, наверно, еврей, ушел в подполье и скрывается от немцев, думает Нина и улыбается про себя своей ребячливой фантазии. Людвигсен, очевидно, уроженец Западной Норвегии, возможно Восса. Жизнь большого города для него как океан интересных возможностей, он все время в поиске и расспрашивает обо всем, чего не знает. Кюльпе, скорей всего, вырос в Осло или самых ближайших окрестностях. Во всяком случае, его рецензия сочится высокомерной столичной самоуверенностью. Уже собравшись позвонить в домофон, Нина все-таки этого не делает. Что-то останавливает ее. На что он ей сдался, этот Кюльпе? Поддается ли он вообще увещеваниям? Как она представляет себе их встречу? Она не имеет ни малейшего понятия. Но поговорить с ним она должна. Только не на пустой желудок. Нина разворачивается и идет назад по той же улице, где-то она проходила суши-бар. И точно, вот оно заведение. В тесном помещении никого, кроме женщины азиатской наружности, читающей газету с азиатской вязью. Нина рассматривает меню и заказывает шесть роллов с огурцом и два суши-нигири, только с лососем, пожалуйста, добавляет она, смутившись. По неясным причинам она не смогла приноровиться к суши с другой рыбой, особенно с масляной, тем более масла она вообще не ест. Женщина молча принимает заказ, но Нина замечает, что она недовольно хмурит лоб. Будь что будет. Наблюдая, как готовится еда, ловко и бережно, Нина размышляет об отношении японцев к смерти. Она смутно представляет, что думают об этом вопросе в той части мира. У них строятся алтари для почитания предков. Что есть, то есть. Но как насчет собственной смерти? Японцы кажутся ей излишне серьезными. По крайней мере, такими их изображают в кино и телевизоре.

– Простите, – говорит Нина, – вас, наверно, удивит, но, стоя здесь, я задумалась – а как японцы относятся к смерти? Много ли вы о ней думаете? Или смерть она и есть смерть, о чем тут думать?

Женщина смотрит на Нину, а сама лепит суши.

– Я не из Японии, – говорит она.

– Вот оно что. А откуда вы?

– Из Таиланда.

– Ой, простите.

– В этом ничего страшного.

– А вы, тайцы, как относитесь к смерти?

– Не знаю.

– Вы смотрите на нее легко?

– Что значит?

– Ну, вам кажется глупым, что человек умер, или нет в этом ничего странного?

– Нам кажется глупо.

– Ну да. А это не вы отправляете на небо шарики с огнем?

– Мы.

– По-моему, прекрасный обычай. Мы одеваемся в траурные одежды и стоим под дождем. Это нехорошо. Лучше уж шарик.

Нина получает еду. Первым делом она макает суши в соевый соус, а потом провозит им по васаби. Начинает жевать, и лобные пазухи взрываются. Она машет рукой и зажмуривается. Азиатка улыбается украдкой.

– Но вы, – продолжает Нина, – верите, что душа, или как это назвать, попадает в другое место и что вы рождаетесь снова?

– Некоторые верят.

– А вы как думаете?

– Я не знаю. А вы сами?

– Я? Пфуф, – говорит Нина. – Честно говоря, не знаю.

Шестой этап

Нина звонит в квартиру к Кюльпе, ей отвечает девичий голосок. Нина спрашивает, дома ли Рогер. Нет, его нет, отвечает голосок. Нина говорит, что так она и надеялась и нельзя ли ей войти, поскольку она бабушка Рогера, приехала издалека и хотела бы сделать внучку сюрприз в виде бабушкиного пирога. Замок начинает пикать, и Нина победно толкает входную дверь.

На площадке верхнего этажа ее ждет юная студентка и грызет зеленое соблазнительное яблоко. Они здороваются за руку. Нина. Жанет.

– Так ты живешь с Рогером?

– Да. Мы снимаем вчетвером.

– Как мило.

– У нас хорошо. А вы тут еще не бывали?

– Не складывалось. Это, конечно, странно, но в нашей семье чуточку сложные отношения. Рогер, наверно, рассказывал, да?

– Нет.

– Он, в сущности, довольно закрытый человек.

Нину препровождают в комнату Рогера. Раздражающий беспорядок. В самом деле неприятный, морщится Нина. Грязная одежда, бездумно раскиданная по полу и иным доступным поверхностям. И книги более или менее везде. Видимо, он в том возрасте, когда ему важно произвести на приходящих впечатление читающего человека. Заодно можно предположить, что он гонится за числом прочитанных книг, не вникая в их содержание.

– А я думала, родители Рогера родом с севера, – говорит Жанет.

– Ничего подобного, – говорит Нина. – Он тебя обманул. Ты вообще ему не верь. Он такой с пеленок. Обаяшка, но враль, каких свет не видел. Мы все говорили, что он живет в своем мире, родители даже тревожились, это уж я тебе по секрету, поэтому особенно приятно видеть, что он живет относительно нормальной жизнью: друзья, учеба, все прочее.