Минута после полуночи - Лиза Марич

После школы Вадик шел к маме, в библиотеку, чтобы делать уроки. Элеонора Александровна работала в учреждении с трудным нефтехимическим названием. Иногда нефть отделялась от химии, и тогда начиналось «движение», как говорила мама. Библиотеку закрывали и тоже делили. Столы сдвигали к стенам, пустые стеллажи начинали с жалобным скрипом гулять по комнате, на полу раскладывали старые газеты и сооружали из книжных томов две горы. Только кадка со старым фикусом сохраняла неподвижность и академическое спокойствие. Во времена разделения она служила пограничным столбом между нефтью и химией. К границе относились несерьезно, потому что все знали: через год начнется обратное «движение».

Вадик столько раз помогал расставлять и переставлять книги, что знал их лучше мамы. Когда не могли найти нужный том, обычно обращались к нему. Библиотека была тишайшим местом, в котором ничего не могло случиться. Однако случилось. Тихий домашний мальчик стал читать раз в десять больше, чем следовало.

— Статистики посчитали, что человек читает за всю жизнь примерно три тысячи книг, — сказала однажды Элеонора Александровна. — А ты за год проглотил триста. Ужас! Что с тобой будет дальше?

Однако ничего ужасного не случилось. Вадим стал энциклопедистом — то есть человеком, у которого количество прочитанного незаметно перешло в качество. Умение улавливать связь между разрозненными частицами, сопоставлять информацию и делать выводы здорово помогало ему в работе.

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас».

Люди со времен Экклезиаста изменились мало, и каждая история, проходившая через детективное агентство, это подтверждала. Люди искусства, судя по сегодняшним событиям, ничем не отличаются от обывателей. И страсти ими руководят те же самые: Любовь, Ревность, Зависть и Тщеславие.

Алимов вернул книгу на полку, переоделся в потертые джинсы с майкой, налил себе чаю и уселся за компьютер. Он не любил полуфабрикатную сетевую информацию, но иногда без Интернета просто не обойтись.

Первой на чистом листе рабочего блокнота появилась, разумеется, фамилия прекрасной амазонки, которая сильно разворошила идеальный душевный порядок новоиспеченного советника.

Анжела Давыдова, меццо-сопрано, восходящая оперная звезда. Родилась в 1988 году, в семье военного. На третьем курсе Московской консерватории стала лауреатом конкурса им. Чайковского, заняв почетное второе место. После окончания консерватории выиграла престижную Вагнеровскую стипендию и получила возможность стажироваться в Австрии. Пела в Италии, Германии, Австралии. Принимала участие в таких-то постановках, работала с такими-то дирижерами и такими-то солистами…

Далее следовали интервью блистательной амазонки. Вначале девочка отвечала умненько, говорила не о себе, а о роли, хвалила оркестр и партнеров. В общем, выглядела достойно.

Но последние два — это было что-то! Что за глупые пространные рассказы про покупку сапог в «любимом ЦУМе»? К чему эта бравада за рулем ярко-красного «Бентли»? А как вам, к примеру, такой абзац: «Мне предложили гонорар, который в России никому не снился»… Откуда у девочки, родившейся и выросшей в обычной российской семье, эта глянцевая гламурная глупость?! Ах, Анжела, Анжела…

Алимов качал головой, дочитывая последнюю хвастливую строчку. Не осуждал, потому что понимал: все эти глупости — детский крик отчаяния, монолог, обращенный только к одному читателю. Вот я какая! Смотри!

С амазонкой по имени Анжела Давыдова все ясно: влюблена в мецената, как кошка. Красовский ее трепета не поощряет, дальше оборонительной стены не пускает. И за всем этим с бессильным отчаянием наблюдает «третий лишний».

Информацию о Стасе Бажанове Алимов раздобыл в личном деле секретаря. Желторотик, только что с университетской скамьи. Честно заработал красный диплом, собирался в аспирантуру, но что-то не срослось. Полгода просидел без работы, потом Никита Красовский поманил его хорошим окладом.

Алимов вспомнил взгляд, которым секретарь провожал патрона-соперника. Интересно, знает ли Никита Сергеевич о том, как относится к нему личный секретарь? И если знает, какие чувства испытывает? Наслаждается чувством опасности и выбросом адреналина? Разрабатывает многоходовую комбинацию с неизвестной советнику целью? Или просто игнорирует неудачливого желторотика, как несущественную деталь театрального механизма?

Далее по списку шел бас-профундо, Анатолий Васильевич Сперанский. Об этом человеке Красовский выразился так: «Старый конь борозды не испортит».

«Старый» — в смысле опытный. Певец с большим стажем и хорошей профессиональной репутацией. Звезда куда меньшего масштаба, чем Извольская, но без дела не сидит. Не амбициозен, охотно принимает приглашения провинциальных российских театров. Любит свою работу и делает ее добросовестно, независимо от того, на какой сцене придется выступать.

Вообще-то партию, которую исполняет Анатолий Васильевич, изначально хотели поручить другому певцу с громким именем и кучей титулов. Но тот закапризничал, заупрямился, потребовал сумасшедший гонорар… в общем, не срослось. Интересно, знает ли Сперанский, что его пригласили случайно, по вынужденной необходимости? И если знает, какие чувства испытывает по этому поводу?

Запах, исходивший от Анатолия Васильевича, Алимов охарактеризовал как кефирный. С одной стороны, кефир — это нечто прокисшее. С другой стороны, чрезвычайно полезный для здоровья продукт. Возможно, в душе Анатолия Васильевича бродят бациллы разложения, а возможно, все наоборот: человек выдержал нужную закваску и научился принимать то, что изменить невозможно.

Последний из солистов, вождь аммонитян, Марат Матвеевич Любимов.

Алимов нахмурился. Вот уж кто ему не понравился, так это благообразный чеховский интеллигент с гнильцой внутри!

Информации о Любимове в Сети было немного. Окончил Институт Гнесиных, стажировался в Германии. Пел в нескольких известных постановках, но выше вторых ролей ни разу не поднялся.

Пахло от Марата совершенно обалденно: кажется, новейшей туалетной водой из серии «Фаренгейт». Но под летящим ароматом чувствительный нос Алимова безошибочно различил лежалый запах несвежего белья. Это был запах его ауры, насквозь пропитавший каждую клеточку. Такого человека легко представить выковыривающим газетные буквы и складывающим их в неровные оскорбительные строчки.

То, что Марат не любит Извольскую, ясно, как дважды два: баба слишком высоко задрала свою глупую голову. Алимов давно заметил: шовинизм — половой или расовый — всегда стоит на двух китах: колоссальной лени и чувстве собственной ущербности. Легко и приятно ощущать себя выше других только потому, что ты мужчина. Или потому, что ты — белый. Никаких усилий, никакой каторжной работы, никаких бессонных ночей и честной борьбы за лидерство — превосходство гарантируется записью в свидетельстве о рождении. Такова основная философия лентяев, завистников и глупцов.

Еще Алимов заметил, что люди, подобные Марату, всегда сравнивают себя с теми, кто находится ступенькой ниже. Измеряют расстояние от интеллекта до интеллекта и радостно потирают ладошки: ура, я лидирую! Я не последний в этом списке!

По-настоящему умные люди тянутся за теми, кто выше, талантливее, работоспособнее. Они охотно признают чужие успехи, беспощадно давят в себе зависть и честно пытаются достичь заветной планки. Такие люди не дают мозгам ни одного шанса на дезертирство и упорно наращивают максимальное количество извилин. К людям такого типа Алимов относил Никиту Сергеевича Красовского.

Информация, нарытая о Красовском в Интернете, оказалась куцей, как купированный собачий хвост. В конце семидесятых годов уехал в Израиль, оттуда перебрался в Америку. Окончил в Нью-Йорке Институт экономики имени Адама Смита, но по специальности никогда не работал. Совладелец нескольких казино и игорных домов за границей. Четыре года назад выкупил особняк, находившийся в аварийном состоянии, и превратил его в частный оперный театр. Гламурные тусовки не посещает, интервью не дает, ни в каких скандальных происшествиях не засветился.

Личная жизнь игорного короля ни для кого в театре секретом не является. Извольская и Красовский живут вместе, однако чувства не афишируют, даже приезжают и уезжают на разных машинах. Пожалуй, для Красовского это страсть. Может быть, страсть фанатика-коллекционера, который чудом заполучил в свои руки раритет. А что значит он для Извольской? Трудно представить спокойную выдержанную приму, охваченную мятежным порывом чувств.

Алимова смутил и встревожил ее запах. Когда Извольская скользнула мимо, Вадима Александровича словно окатило холодной морской волной. Это было море в период цветения, которое он видел однажды в июне. Мама вывезла тринадцатилетнего мальчика в Крым, но морские ванны оказались под запретом.