Ген Огинского - Иво Залуский

22 декабря король Георг III созвал совет в Тайной палате, на котором Михал Клеофас был представлен королю и королеве Шарлотте. Король поинтересовался, как идут дела в Варшаве, и сказал, что там теперь, наверное, хорошая погода. Королева спросила, как чувствует себя дядя Михала Клеофаса – Михал Казимир Огинский.

23 декабря у Михала Клеофаса состоялась длительная беседа с Питтом, одна из двух. Питт высказался за участие Речи Посполитой в Тройственном союзе, но подчеркнул, что у нее нет иного выбора, кроме как уступить Торунь и Гданьск пруссакам: преимущества союза с Пруссией значительно перевесят потерю обоих двуязычных польских городов.

31 декабря за полночь Михал Клеофас вновь встретился с королем на приеме в Сент-Джеймском дворце.

Брезжил рассвет нового, 1791 года. Срок выполнения поставленной Михалу Клеофасу задачи заканчивался, и он отправил в Варшаву рапорт с рекомендациями удовлетворить прусские требования в интересах всестороннего развития торговли Польши. Осмотр достопримечательностей и развлечения стали затем главным времяпрепровождением Огинских. В первую очередь их интересовали опера и театр; Сара Сиддонс в роли Изабеллы в пьесе «Роковая свадьба» Томаса Саутерна[6], которая шла в Друри-Лейн[7], расчувствовала Михала Клеофаса до слез. Он также отметил, что многие зрители появлялись в театре и опере в хмельном состоянии, кроме того, в ложу могли заглянуть проститутки и усесться на свободные места, в результате зритель мог не досчитаться своего кошелька. Огинский посетил собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, посмотрел на телескоп Гершеля в Гринвиче и экспозицию Британского музея. На него произвело большое впечатление внимательное отношение к пациентам в психиатрической лечебнице Бедлам. В Палате общин он слушал речи Питта и Чарльза Фокса. Там же встретился и долго беседовал с драматургом Ричардом Шериданом. На маленьком кораблике Михал Клеофас добрался до «Кью Гардене», хотя зимняя погода помешала ему увидеть всю экзотическую красоту этого замечательного ботанического сада.

Затем Огинские отправились в Бат, чтобы встретиться с Эвартом, который проходил курс лечения на водах на этом самом фешенебельном курорте Англии, расположенном примерно в ста милях к западу от Лондона. Основанный еще римлянами в окружении холмов у излучины реки Эйвон как термальный комплекс, расположенный первоначально вблизи трех горячих источников, бьющих из скал, город совсем недавно был отстроен по-новому: его планировка и архитектура являлись ярким примером просвещенного градостроительства и благоустройства. Огинские, вероятно, провели в Бате около четырнадцати приятных дней, на протяжении которых обсуждались самые разные темы: Тройственный союз, Питт, архитектура, музыка в Бюветном павильоне и залах собраний и, наконец, устрицы. По мнению Огинского, устрицы в Бате были особенно вкусны.

На обратном пути экипаж Огинских перехватили разбойники, но им удалось уйти, в отличие от группы дам, ехавших следом за ними во втором экипаже, – те все были ограблены.

По возвращении в Лондон Михал Клеофас и Изабелла стали частыми гостями на званых обедах, в частности у примаса Польши, архиепископа, младшего брата короля Речи Посполитой Михала Ежи Понятовского, который устроил настоящий польский пир. Среди других гостей были посол Францишек Букатый и Адам Чарторыйский – молодой магнат, которому суждено стать одной из самых влиятельных личностей Речи Посполитой и который сыграет заметную роль в жизни Огинского.

На одном из вечерних приемов, где присутствовал Михал Клеофас, звучала фортепианная музыка в исполнении Муцио Клементи. Хотя Клементи родился в Риме в 1752 году, он поселился в Англии, где приобрел известность как пианист и педагог. Михал Клеофас проявил к его игре повышенный интерес, ведь Клементи являлся первым композитором собственно фортепианной музыки – не только для клавишных инструментов вообще. Михал Клеофас также в технике своей игры стремился к мелодичному звучанию фортепиано, нежели к более сдержанному тембру клавесина. Два музыканта много почерпнули друг у друга, если говорить о музыке вообще и о технике исполнения. Михал Клеофас утверждал, что он открыл для себя много нового в ходе встречи с Клементи.

Портрет Муцио Клементи. Художник А. Орловский

В феврале Огинские возвратились в Гаагу, и Михал Клеофас попросил освободить его от обязанностей посланника «по семейным обстоятельствам». Для дядюшки Михала Казимира настал Судный день, тяжесть которого уже испытали на себе большинство магнатов, начиная с 1788 года: кончились добрые времена. Дядюшка заблаговременно передал ряд поместий Михалу Клеофасу, но при условии распорядиться ими так, чтобы покрыть огромные долги Михала Казимира. Итак, обремененные этими проблемами, Огинские отправились на родину. По пути пришлось на несколько дней задержаться в Берлине, чтобы провести заключительные переговоры и еще раз уточнить для своего доклада позицию Питта и Великобритании. В марте семейная чета прибыла в Варшаву.

Весной того же года сейм отклонил требования Тройственного союза, который, впрочем, вскоре распался, и, следовательно, голландский посол барон ван-Реде так и не появился в Польше.

3 мая 1791 года завершилась разработка долгожданной Конституции. Это был прогрессивный документ, призванный заложить основы самого существования государства, – даже в наше время в Польском календаре исторических событий дата его принятия является важнейшей. Конституция ставила своей целью сплотить весь народ и распространить самые прогрессивные и революционные идеи той эпохи. Монархия должна была стать наследственной и тем самым Речь Посполитая освобождалась от иностранного господства. Упразднение права liberum veto (свободного вето), посредством которого один делегат мог провалить любое предложение, давало возможность нормально работать сейму, создавать законы и вырабатывать политический курс. Предоставление необходимых прав среднему классу обеспечивало рост национального богатства. У землевладельцев появлялся стимул переехать на жительство в города и местечки, чтобы способствовать их экономическому и социальному росту.

Конституция вызвала в стране противоречивые мнения. С одной стороны, она отражала преобразования обновленного европейского государства, готового вступить в новое столетие с верой и надеждой на многообещающее будущее. С другой стороны, она урезала власть магнатов, многие из которых не хотели расставаться со своими старыми привилегиями, когда они сами воплощали закон, – несмотря на то что многие из них находились уже на грани разорения. Михал Клеофас встретил Конституцию с одобрением, хотя мало верил, что она заработает. Он также сомневался, что король сможет заставить ее заработать, не говоря уже о том, что сможет выдержать неизбежную жесткую реакцию Екатерины. Тем не менее, дождавшись принятия Конституции, Огинский направился в Литву и обосновался в Молодечно, где жил его дядя Францишек Ксаверий, чтобы разобраться с проблемами своих вновь приобретенных поместий.

Фельдмаршал князь Григорий Александрович Потемкин, бывший любовник Екатерины, более не находился на вершине своей военной карьеры, которой он достиг после завоевания Крыма и прочного включения Черного моря в сферу влияния России в результате побед над турками. Он расположил свою штаб-квартиру, обставив ее с восточной роскошью, в турецкой части Молдавии, в Яссах, которые превратились фактически в его собственную вотчину и откуда он руководил действиями войск в войне с Турцией. По пути из Санкт-Петербурга в Яссы, в «русской Литве» (территории Восточной Беларуси, отошедшей к Российской империи по первому разделу Речи Посполитой. – Прим. ред.), находился город Могилев. В том году Потемкин неоднократно проезжал его. Михал Клеофас решил направиться в Могилев, навстречу Потемкину: ему надо было выведать, что думает Екатерина по поводу новой польской Конституции. В ходе встречи собеседники выразили обоюдную обеспокоенность усилением влияния нового молодого любовника императрицы Екатерины – беспутного и продажного Платона Зубова, чье любое желание с подачи Екатерины могло быстро превратиться в закон. Они пришли к выводу, подмасленному рядом обильных ужинов, что такая ситуация может привести к печальным последствиям. Впрочем, больше говорили о музыке и искусстве, нежели о политике: отчасти потому, что Потемкин уже потерял свое прежнее влияние при Санкт-Петербургском дворе, и отчасти из-за того, что Михал Клеофас не хотел говорить ничего лишнего, опасаясь, что его либеральные взгляды будут неправильно истолкованы и доложены.

За ужином собеседники неоднократно упоминали имя Юзефа Козловского. Учивший когда-то Михала Клеофаса игре на клавишных инструментах, Козловский с 1786 года служил офицером русской армии, сперва под началом князя Долгорукого, а теперь у самого Потемкина, который как раз недавно назначил его на главную музыкальную должность в своем санкт-петербургском дворце. Потемкин умер в октябре того года, и Козловский перешел на новую должность – музыкального директора при дворе князя Нарышкина.