Долина юности - Эжен Мельц

Эге!

Во дворе фермы припарковался огромный грузовик. Это что-то новенькое. Можно подумать, что… Я передвигаюсь по балкону, чтобы получше видеть. Ну да! На грузовике написано красными буквами: «Антенна 2». Я заскакиваю в квартиру и кричу маме, что к нам приехало французское телевидение. Мама оставляет свои кастрюли и выходит на балкон. Мы наблюдаем вместе. Теперь по двору фермы снуют члены съемочной группы: парни в футболках переносят ящики, металлические штативы, камеры и другие причиндалы.

— Это действительно телевидение? Настоящее телевидение? — спрашиваю я.

— Ну да, а как же, — отвечает мама. — Сименон известен во всем мире.

Я не могу поверить, что во дворе дома «Антенна 2», логотип которой появляется ежедневно по одному из телеканалов. Я не могу поверить, что пожилой господин, гуляющий каждый день в парке и вдоль берега озера, может быть настолько известен, чтобы грузовик «Антенны 2» приехал из Парижа специально для него.

— Ладно, грузовик не уедет через пять минут, — говорит мама. — Борщ готов.

— А у нас есть книги Сименона?

Мама достает пару книг из нашей библиотечки в коридоре.

— Не может быть! — восклицаю я, сжимая книжки в руках. — Они у нас есть! Книги, написанные Сименоном!

— Ну да, — улыбается мама. — Знаешь, тебе уже двенадцать лет. Ты бы мог почаще подходить к библиотеке.

Она имеет в виду то, что я ненавижу читать. Три лета назад она меня заставила прочитать «Буффало Билл и индейцы». Каждое утро мы должны были читать отрывок. Результат: я терпеть не могу Буффало Билла, а книги и подавно. Я съедаю тарелку борща в компании книжек Сименона, лежащих на столе прямо передо мной. Я всегда так делаю с моими любимыми игрушками.

На обложке первой книжки нарисована трубка со струйкой дыма. Неизвестно, как называется книга: «Мегрэ и нищий» или «Сименон». Так или иначе, «Сименон» написано очень большими буквами, «Мегрэ» — средними и «нищий» — совсем маленькими. На обложке второй книжки можно видеть баржу на канале, перегороженном шлюзом. Слева, на фоне неба, вырисовываются деревья и дома. Снова написано «Сименон» большими буквами, «Мегрэ» — средними и «строптивые свидетели» — маленькими. Я не знаю, что значит «строптивые».

На оборотной стороне обеих книжек — фотография Сименона в шляпе и с трубкой. У него физиономия того господина, которого я много лет вижу гуляющим по саду.

— Ты можешь их открыть и прочитать первую страницу, — подбадривает меня мама.

Эта мысль даже не пришла мне в голову. В половине второго я возвращаюсь в школу. Но ранним вечером, когда прихожу домой, у мамы есть новости.

— Они здесь для телепередачи «Апострофы». Журналист Пиво…

— Бернар Пиво из телека?

— Да, Пиво собственной персоной приедет сюда, чтобы взять у писателя большое интервью.

Час за часом, день за днем слухи разносятся по трем многоэтажкам. Каждая семья что-то знает. «Передача выйдет через месяц. Или через шесть месяцев. Или в следующую пятницу. Пиво будет интервьюировать соседей Сименона. Нужно быть наготове и прилично одетыми в случае чего. Съемочная группа уже установила камеру сегодня утром в парке, рядом с песочницей. У Сименона тоже есть квартира в одной из трех многоэтажек. Для того, чтобы хранить одежду. Для того, чтобы встречаться с любовницами. Передача не выйдет раньше 1982 года. Они наверняка будут еще снимать завтра. Милен Демонжо, знаешь, эта красивая блондинка, которая играет в „Фантомасах“ с Луи де Фюнесом, частенько наведывается к нему. Что ты говоришь! Они спят вместе? Да нет! Она вышла замуж за Марка Сименона, сына Жоржа. Похоже, что „Антенна 2“ будет здесь до среды».

Это, во всяком случае, верно. В четверг утром большой грузовик исчез. Единственное, что нам остается, это смотреть каждую пятницу «Апострофы». Так, я начинаю смотреть «Апострофы». Ой-ей-ей, это ужасная передача! Я ничего не понимаю в книжках, которые в руках у Пиво. Я не понимаю, почему писатели вдруг начинают ругаться, и из-за чего они хохочут, как бегемоты, двумя секундами позже.

Потом я натыкаюсь на анонс программы непосредственно перед вечерним выпуском новостей. Пиво пристально смотрит в камеру и объявляет: «Не пропустите специальный выпуск „Апострофов“, посвященный Сименону, двадцать седьмого ноября. Мы совершили путешествие в Лозанну на берег Женевского озера, в дом великого писателя. Откройте для себя Жоржа Сименона таким, каким вы его еще никогда не видели! До пятницы».

В пятницу вечером все телевизоры в трех многоэтажках на берегу Женевского озера включены на канале «Антенна 2». Я весь взбудоражен. Не в состоянии усидеть на диване или на стуле, я устраиваюсь на ковре прямо перед телевизором.

— Скажи, мама, как ты думаешь, Сименон сейчас смотрит то же самое, что и мы?

— Откуда я знаю, — отвечает она, заходясь смехом. — Почему бы и нет, в конце концов. Может быть.

Мне кажется невероятным, что я смотрю то же, что и Сименон. Передача начинается. В первых же кадрах под большим кедром появляется Сименон, точно такой же, каким я его всегда видел: в бежевом пальто, с красным шарфом, в шляпе и с трубкой. Он касается ствола пару раз, потом пересекает свой сад и входит в дом. Затем съемки продолжаются в гостиной. Сименон одет в белую рубашку со странным галстуком, сделанным из красной веревочки с бахромой. В одной руке он держит трубку, в другой — коробку спичек.

Позади него — огромная библиотека. Перед ним за тем же столом сидит бровастый Бернар Пиво.

Я — в восторге. Я знаю, что передача была записана три месяца назад, но мне кажется, что действие происходит прямо сейчас. Как будто великан сдернул крышу фермы из серой черепицы для того, чтобы я смог увидеть, что происходит внутри.

Сименон только что опубликовал большую книгу — «Частные воспоминания». Он рассказывает об этом немного надтреснутым голосом. Старый человек, который три года назад потерял свою дочь, Мари-Жо. Если я правильно понял, она покончила с собой из-за любви к нему. Но все-таки я не до конца врубаюсь. Пиво предлагает прослушать кассету, записанную Мари-Жо. Она называется «Мадам Тревога» и начинается так: «Я вам представлю мою лучшую подругу. Ее зовут Мадам Тревога. Она следит за мной и подслушивает меня». В то время, как Мари-Жо говорит, лицо Сименона искажается. Он подпирает голову рукой, потом кладет ладонь на лоб. После прослушивания записи Пиво продолжает свое интервью. Сименон рассказывает, что незадолго до смерти его дочь попросила, чтобы ее прах был развеян вокруг кедра.

— Что такое прах? — спрашиваю я у мамы.

— Пепел. Иногда люди хотят, чтобы их тело не зарывали в землю, а сожгли. Тогда пепел собирают в урну и захоранивают. Иногда его развеивают над морем или рядом с деревом.

Я не могу в это поверить. Пепел двадцатипятилетней женщины был развеян под моим любимым деревом. Сименон добавляет, что хочет, чтобы после его смерти его прах развеяли там же. Ну хватит же наконец! Просто какая-то мания! Корни дерева находятся в вашем саду, но ветки-то — в воздухе и принадлежат всем.

Сименон мне кажется грустным. Его рот ужасен: как будто он потерял губы. У него остался какой-то клюв, который открывается и закрывается, с шипением пропуская воздух. Писатель объявляет, что толстенная книга, лежащая между ним и Пиво, будет его последней. Он говорит, что в его жизни было тридцать три дома, но ферма, в которой он живет сейчас, станет его последним жилищем. До этого он жил недалеко от Лозанны, в доме, где было двадцать шесть комнат. В его распоряжении были одиннадцать человек, чтобы готовить кофе или гладить рубашки, а в гараже стояли пять автомобилей.

— Мне было стыдно, когда я разъезжал на «Роллс-Ройсе» по Лозанне, — признается Сименон.

— Ну, если тебе было стыдно, то тогда нужно было отдать его нам, — отвечает ему моя мама.

Мы разражаемся хохотом. Сименон говорит о своих соседях. Размахивая руками, я прошу всех замолчать. Во время ежедневной прогулки с женой Сименон обращает внимание на прохожих.

— Например, когда я спускаюсь на берег озера, то мне часто попадается мужчина с собакой. Такой же безобразный, как его собака.

Затем Пиво задает другой вопрос — о женщинах. Это меня интересует меньше. Напротив, даже раздражает. Он мог бы все-таки побольше поведать о нас, своих соседях. О Борисе и его пятне под глазом. О Викторе, моем лучшем друге, сыне первого в Лозанне китайского ресторатора. О нас с Алексом, приехавших в Швейцарию шесть лет назад, спасаясь от режима Чаушеску. О нашем консьерже, господине Палаяне, родом из Армении. О Надере и его семье, прибывших в Швейцарию четыре года назад из-за войны в Ливане. Об отце Оскара, который работает математиком в Федеральной Политехнической школе Лозанны. Можно было бы рассказать так много историй!

Но «Апострофы» уже заканчиваются. Пока длятся титры, мною овладевает странное чувство. Ну ладно, целая Франция увидела мое любимое дерево, но все-таки жалко этого дяденьку.