Невидимая Россия - Василий Алексеев

Павел ушел, довольный своей выдумкой. — Иван Иванович хоть и не умен, но знание человека с пеленок может заменить ум, а Чернов, повидимому, очень умен — его характеристика Григория будет весьма ценной.

Павел застал Чернова на беговой дорожке. Осторожно ступая шипами беговых туфель, Чернов прошел следом за Павлом к лавочке, сел, перекинул одну гибкую ногу через другую и спокойно посмотрел на собеседника. Павел передал записку Ивана Ивановича. Чернов мгновенно прочел ее, как бы схватив сразу одним взглядом, и сказал так же холодно и спокойно, как глядел:

— Я готов помочь вам чем только могу.

Павел уже давно собрал кое-какие сведения о Чернове. Блестяще способный, волевой, Чернов был сыном очень известного врача. Три года подряд он выдерживал первым конкурсные экзамены в высшее техническое училище и три раза его не принимали по социальному происхождению. Теперь Чернов, отчаявшись в возможности получить высшее образование, налег на спорт и уже сильно выдвинулся в легкой атлетике. Это был как раз тот тип людей, за которыми особенно охотился Павел, но в то же время в умном, самолюбивом лице спортсмена было нечто возбуждающее подозрительность Павла. Такой человек, если ему будет нужно, ни перед чем не остановится.

— Вы, конечно, знаете Быстрова?

— Знаю, — Чернов охватил Павла одним взглядом, как только что схватил письмо.

— Быстров находится в ссылке на севере. Я встретил его сестру, она едет на свидание, надо собрать денег на передачу.

Чернов молча достал бумажник и передал Павлу не считая пачку трехрублевок.

— Молодец, — подумал Павел, — я предполагал, что он более расчетлив. — Как вы думаете, к кому можно еще обратиться? — спросил Павел..

— А к кому вы предполагали сами?

На одну секунду подозрительность усилилась в душе Павла. Может быть не спрашивать? Нет, уже поздно останавливаться.

Я хотел обратиться к Сапожникову. Как вы думаете, можно ему доверять?

Взгляд Чернова погас и ушел куда-то в темноту.

— Сапожников человек совсем наш, — сказал он просто и дружески.

— Вы ведь его давно знаете? — небрежно спросил Павел.

— Да, очень давно, когда он еще был в комсомоле… — Черные глаза чуть-чуть усмехнулись.

— Очень вам благодарен.

— Если надо будет еще кому-нибудь помочь, я к вашим услугам.

Павел от всего сердца пожал тонкую сильную руку. Идя по улице, Павел всё время обдумывал детали разговоров с Иваном Ивановичем и Черновым. Вдруг одно странное обстоятельство пришло ему в голову: почему Чернов ничего не сказал об обыске у Григория? Он должен был об этом знать. Нет, мог и не знать: такие вещи остаются неизвестными иногда самым близким людям. А всё-таки это свидетельствует о том, что Григорий говорит ему не всё. Если у Григория и есть организация, то Чернов в нее наверное не входит.

Глава седьмая

ГРИГОРИЙ

Прошел месяц после обыска у Григория. Опасность как будто бы миновала, но настроение его нисколько не улучшилось. Став врагом советской власти, Григорий внешне оставался вполне советским человеком: произносил на клубных собраниях стандартные речи, скопированные с передовых «Правды», призывал подписываться на заем, не пропускал демонстраций — одним словом, делал всё, что полагается делать лояльному советскому гражданину. Одновременно он подбирал единомышленников. В технике подбора и вербовки Григорий уже давно пришел к той же системе, которой придерживалась группа Павла и Николая, с той только разницей, что проблемы глубоких душевных сдвигов были ему чужды и непонятны. Зато техника внешней проверки и понимание психологии молодежи совсем советского воспитания были у Григория на еще большей высоте. Григорий исходил из очень простых и общедоступных положений: правящий слой царской России устарел, отстал от жизни и разложился. Революция очистила путь для выдвижения нового слоя, вышедшего из недр народа. Энергичная, руководимая умным и сильным Лениным группа большевиков воспользовалась моментом междувластия и узурпировала завоевания всего народа. НЭП был необходимой поправкой нереальных идей коммунизма — гибкий Ленин пошел на требуемые народом уступки. Сталин хочет опять повторить старые ошибки, стало быть, народ опять будет готов к восстанию и свержению неудовлетворяющей его требованиям кучки. Важно не пропустить удобный момент и собрать к этому времени достаточно энергичную и многочисленную группу, способную организовать вооруженное восстание. Переубеждать и особенно перевоспитывать никого не надо, это бесполезная и даже вредная работа: здоровые элементы отсеются сами, а кто не способен разобраться, тот либо дурак, либо мерзавец и карьерист. Обе категории могут только засорить любую организацию. Программы тоже никакой не надо. Лозунга кронштадтских матросов — «Советы без коммунистов» вполне достаточно, тем более, что в НЭП это почти и было осуществлено. Вопросы религии и материализма — частное дело каждого. Попы разложились, их теперь поразогнали. Конечно, гонения на религию надо прекратить, тем более, что большинство крестьян верит в Бога и исторически православие имеет много заслуг перед русским государством. Этим требованиям удовлетворяли многие товарищи Григория. Единомышленники были уже в Ленинграде и Нижнем Новгороде. Виделся с ними Григорий на различных соревнованиях, коротко делился сведениями о ходе отбора и об изменениях общих настроений, знал каждого до тонкости и в самое последнее время перед обыском уже хотел создавать координационный центр для руководства планомерным проникновением в армию и в важные, в военном и политическом отношении, учреждения. Политический карантин, вызванный обыском, и неясность судьбы брата заставили Григория приостановить всю свою деятельность. И вот тут-то на него нашли сомнения. Бессонные ночи с ежеминутным ожиданием ареста, слезы и непрерывные молитвы матери заставили Григория углубиться в те вопросы, которые он раньше считал второстепенными и ненужными.

А если они что-то обо мне узнали, если попытка ареста ни в чем неповинного брата просто ловкий обман и маскировка, если они хотели обнаружить нити моей организации? Кроме того, имею ли я право рисковать семьей? Ну, предположим, мать уже стара и ей не грозит опасность, но Алеша и Леночка? Леночка была сестрой Григория, самым младшим ребенком в семье. Отчаяние охватило Григория при одной мысли об этом. — Могут арестовать и сразу пустить в расход… — думал дальше Григорий. Смерть впервые стала перед ним — близкая, простая и реальная. — Что там за этой черной бездной, пустота? Странно всё-таки, как это ничего не будет? Может быть, когда-нибудь наука совсем просто и здраво разрешит и эти вопросы… Но как их можно вообще разрешить? Вот в математике вопрос о бесконечности не поддается никаким правилам, просто он их отрицает: бесконечность деленная на бесконечность равна бесконечности. Какое же это решение? Это отказ от всякого решения. А как вообще можно себе представить вопрос бесконечности? Перед глазами Григория встало бесконечное звездное небо. Если продолжать прямую вверх, то она нигде не встретит препятствия. Как это может быть? Григорию вдруг стало жутко. Всему должен быть какой-нибудь конец. Что же тогда, выходит, что у неба есть потолок, твердь небесная, как представляли себе в древности. А что за потолком? Тьфу, получается чепуха! Нечего забивать себе голову проблемами, которых всё равно разрешить нельзя — этак, чего доброго, и в Бога уверуешь! Да, но если посмотреть на дело совсем с другого конца: для свержения коммунизма кому-то надо погибнуть и это считается высшим героизмом, но какой прок человеку в героизме, если он превратится таким образом в ничто, а через 50 лет те, за кого он погибал, тоже обратятся в ничто. Нет, на этом остановиться невозможно, тут должно быть какое-то решение… Григорий совсем измучился. Не надо распускаться — это у меня просто напросто от перенапряжения нервы сдали. Успокоюсь, отдохну и всё пойдет само собой. Но Григорий так и не успокоился.

Однажды, когда Павел по обыкновению сидел и занимался, раздался стук. В комнату вошел Григорий. Лицо его осунулось, глаза глядели сосредоточенно.

— Пришел поговорить по душам, — начал он без обиняков. — Как видишь, меня еще до сих пор не арестовали.

— А как брат?

— Получил письмо на имя одного приятеля — переменил работу и уехал в тайгу в экспедицию. Пишет, что полгода будет так далеко от почты, что вестей о себе подавать не сможет.

— Молодец! — от всего сердца одобрил Павел.

— Молодец, — подтвердил Григорий. Помолчали.

— Ну, а как твои настроения? — выжидательно спросил Павел.

— Настроение лично у меня неважное, но дела это не меняет.

— Какое дело?

Григорий посмотрел прямо в глаза Павлу и невольно усмехнулся.