Бестеневая лампа - Иван Панкратов

оперся на локти, снова сцепил пальцы рук в замок и положил на них подбородок, глядя куда-то в сторону и о чем-то размышляя.

— Режим постельный, конечно же? — спросил он, не поворачивая головы.

— Само собой, — ответил Рыков. — Палата интенсивной терапии, все, как положено.

— И жена с ним? Кормит, перестилает, умывает? Санитарка вообще им не занимается?

— Жена не пускает, — покачал головой Рыков. — Ее бы воля, она там и готовила бы ему, но мы запретили газовую плитку. Он герой войны, за него совет ветеранов просил, командир пошел навстречу.

— Понимаю, — дед встал с кресла. — Халат найдем для меня?

— Все готово, Владимир Николаевич, — начальник вскочил с дивана, метнулся к шкафу и через мгновение держал в руках белоснежный халат с завязками на спине, как дед всегда любил. Мода на акушерские халаты была у деда с войны — в них удобно было наклоняться к больному или к столу, потому что ничего не провисало спереди. Война кончилась, а привычка осталась.

Они втроем прошли в отделение. Сестра на посту знала о том, что ожидается некий серьёзный гость, но была не в курсе того, кто этот пожилой и слегка прихрамывающий доктор, перед которым сам Рыков ходил чуть ли не на цыпочках. Она встала за столом, поздоровалась, дед кивнул ей в ответ.

Николай Иванович открыл дверь интенсивки. Они вошли.

Магомедов лежал на кровати у окна и смотрел телевизор. Его жена Тамара в темно-синей блузке и такого же цвета юбке до пола резала на столе у холодильника хлеб и готовила мужу бутерброды; волосы были собраны под белый платок, им она напоминала Виктору сестру милосердия из старых фильмов.

— Доброе утро, — поздоровался Рыков. — Мы к вам с обходом, и нам поможет один очень важный и знающий специалист, Озеров Владимир Николаевич, полковник медицинской службы.

Магомедов, услышав голос начальника отделения, тут же протянул руку с пультом в сторону телевизора и выключил его. Тамара на мгновенье замерла — Виктор понял, что она ждет какой-то реакции мужа.

— Прекрати пока готовить, присядь, — указал Ильяс своей жене. Тамара покорно отложила в сторону нож, вытерла руки полотенцем и села на вторую кровать.

Они вместе производили странное впечатление — жена казалась роботом, что выполняет приказы хозяина. Он был идеально выбрит, чисто одет, свежая постель, завтрак, телевизор — она организовала ему быт полностью.

Дед подошел поближе и несколько секунд просто вглядывался в лицо майора, потом медленно поднес руку к его лицу и осмотрел склеры, сдвинув нижние веки.

— Покажите язык.

Ильяс показал.

— Хорошо. Пить хочется постоянно?

— Да.

— Жена подает, как только попросите?

— Конечно.

— Перевязка сегодня планируется? — спросил дед у Виктора.

— Можем организовать прямо сейчас, здесь, — ответил тот и вышел, чтобы позвать операционную сестру.

Перевязка прошла быстро — в умелых руках Юли салфетки и бинты просто летали. Дед надел перчатки, посмотрел на язвы, взял в руки бинты, поднес поближе к глазам, потом помахал над ними к себе ладонью, чтобы оценить запах, чему-то кивнул. Юля наложила мазевые повязки и вышла, забрав грязный материал.

— Вы давно без протезов из-за этих ран? — решил уточнить дед.

— Три недели, — Ильяс отвечал строго на поставленные вопросы.

— И как вы без них обходились дома?

— По большей части лежал. Тамара помогала.

Дед бросил на жену быстрый взгляд, потом уточнил:

— Три недели лежали? И ни одного пролежня не начало формироваться? Да она у вас просто молодец, нашим сестрам у нее многому поучиться можно.

Ильяс хотел остаться серьезным, но легкая тень улыбки и гордости за жену тронула его губы.

— Да, она у меня такая. Хозяйственная, заботливая. Дом на себя взяла и меня, инвалида…

Слово «инвалид» он произнес так, словно язык у него в этот момент на пару секунд онемел, но все в палате его поняли.

Владимир Николаевич увидел на шее Рыкова фонендоскоп, протянул руку. Тот сразу же передал его; дед аккуратно вставил дуги в уши, медленно и тщательно послушал легкие, сердце, живот. Виктор понимал, что слушает он сейчас лишь одним ухом, но в умении распознать хрипы, шумы или плески дед легко мог бы поспорить с тем, у кого были обе барабанные перепонки.

Невозможно было понять, привлекло ли что-то Владимира Николаевича в услышанных звуках. Спустя пару минут он вернул фонендоскоп Рыкову и принялся пальпировать живот. Потом внимательно осмотрел все крупные и мелкие суставы, заставил подвигать культями.

— Я ничего не понимаю, — шепнул Рыков Виктору. — Что он ищет?

Виктор мог лишь пожать плечами.

Жена Ильяса все это время сидела неподвижно, превратившись в соляной столб и глядя куда-то в пол. Только кончики пальцев очень медленно перебирали складки длинной юбки и слегка приподнималась от дыхания грудь. Но когда дед закончил свой осмотр, она мгновенно встала с кровати, подошла к мужу и аккуратно накрыла его одеялом, которое хирург отдернул в сторону во время осмотра и перевязки.

— Давайте вернемся, — сказал дед Рыкову и направился к выходу из палаты. В коридоре он неожиданно остановился так, что Виктор чуть не врезался ему в спину, и сказал, не оборачиваясь:

— Пригласите Тамару. Мне надо задать ей пару вопросов.

После чего он пошел дальше. Николай Иванович шепнул медсестре, чтобы та позвала жену Магомедова минуты через две в ординаторскую.

Войдя в кабинет, они заняли свои прежние места. Дед не стал снимать халат, чтобы не нарушать атмосферу предстоящей беседы с Тамарой, опустился в кресло, подвинул к себе историю болезни майора и положил на нее сверху руки. Рыков сел на диван и вопросительно взглянул на Владимира Николаевича. Тот молчал и смотрел на входную дверь в ожидании жены Магомедова. Рыков понял, что никаких объяснений пока не будет.

Легкий стук, потом скрипнули петли. Тамара вошла осторожно, мелкими шагами, больше глядя в пол, чем перед собой. Дед указал ей на кушетку рядом со столом:

— Присаживайтесь, я вас долго не задержу, — сказал он Тамаре. — Хочу у вас кое-что спросить.

Женщина села, вцепившись руками в юбку.

— Скажите, все эти три недели, что ваш муж не носит протезы — он как-то перемещался по дому? У вас есть кресло-каталка?

— Есть, — ответила Тамара. — Но он не пользовался им.

— Почему?

— Он всегда говорил, что на протезах и костылях он еще хоть какой-то получеловек, а в кресле вообще никто. Поэтому он лежал.

— А туалет, душ, питание?

— Я ухаживала за ним. Обтирала водой, камфарой. Утку давала. Вы сами видели, никаких пролежней.

— Да, вы замечательно все делали и делаете, — дед согласился с Тамарой. — То есть, по сути, все это время он лежал, ел, спал, смотрел телевизор, а вы его умывали, кормили, перевязывали?

Жена молча кивнула.

— Тамара, скажите, когда он у вас последний раз хотя бы сидел? Кроме приемов пищи, я имею в виду.

Она пожала плечами. Дед вздохнул, но ничего не сказал.

— Вы давно замужем? — внезапно задал он вопрос.

— Двенадцать лет, — ответила Тамара.

— Из них четыре года он без ног.

— Да.

Дед перевел взгляд на Рыкова, потом на внука, снял шапочку, пригладил немногочисленные волосы на голове.

— Спасибо, Тамара, вы нам очень помогли. Можете идти в палату.

Когда женщина вышла, дед шумно вздохнул, словно перед неприятным разговором. Виктор очень хорошо помнил этот звук — в детстве так обычно начинались разговоры о неправильно сделанных уроках или не заправленной постели. Он немного напрягся, потому что чувствовал — они с Рыковым что-то просмотрели.

— Хочу послушать ваше мнение, — внезапно сказал Владимир Николаевич. — Может, после моего осмотра у вас что-то добавилось к картине заболевания.

Рыков пожал плечами и посмотрел на Виктора. Тот отрицательно покачал головой.

— А ведь у вас все козыри на руках, сукины дети, — недовольно сказал дед. И Виктор окончательно понял по «сукиным детям», что они действительно что-то просмотрели.

Дед разочарованно махнул рукой, достал из истории болезни снимок, положил перед собой.

— Красивая у него жена. Заботливая. Двенадцать лет вместе. Наверное, еще пару лет добивался ее —