Собрание сочинений - Леонид Трефолев

1884

ПИИТА [4]

       Раз народнику-пиите       Так изрек урядник-ундер:       "Вы не пойте, погодите,       Иль возьму вас на цугундер!"

       Отвечал с улыбкой робкой       Наш певец, потупя очи:       "Пусть я буду пешкой, пробкой,       Но без песен жить нет мочи.

       Песня в воздухе несется,       Рассыпаясь, замирая;       С песней легче сердце бьется;       Песня — это звуки рая.

       Песне сладкой все покорно,       И под твердью голубою       Песнь не явится позорно       Низкой, подлою рабою.

       Песня — радость в день печальный,       С песней счастлив и несчастный…"       Вдруг — свисток. Бежит квартальный,       А за ним и пристав частный.

       Отбирают показанья       Твердой, быстрою рукою:       "Усладили вы терзанья       Русской песней, но какою?

       Вы поете о народе, —       Это вредно. Пойте спроста:       "Во саду ли, в огороде…"       "Возле речки, возле моста…"

       Много чудных русских песен       Как пиите вам известно…       Мир поэзии не тесен,       Но в кутузке очень тесно".

       Внявши мудрому совету,       Днесь пиита не лукавит:       Он теперь в минуту эту       Лишь Христа с дьячками славит.

21 декабря 1884

ДО ЗЕЛЕНОГО ЗМИЯ И БЕЛЫХ СЛОНОВ

(Ярмарочные монологи)

       Господи! Господи! Что это мне       Все нехорошее снится во сне?       Кажется, я человек не безбожный?       Кажется, я не замечен ни в чем?       Я — коммерсант до того осторожный,       Что перестал торговать кумачом,       Ибо кумач есть материя _красная_,       Стало быть, очень и очень опасная,      …К черту кумач!       Баба, не плачь!       Дай-ка мне водочки,       Дай мне селедочки!..       Выпить до чертиков смею!       Если же явится врач —       В шею!

       Слушай, жена! Хоть кричи — не кричи,       Все на подбор либералы врачи.       Я охмелел… но я вижу и слышу,       Бывши всегда на крамольников яр,       Что пожелал нашу новую крышу       Выкрасить _красною_ краской маляр…       Цыц! Не шалить! Пред моею указкою       Крышу мне вымазать дивою краскою!      …Вот мой совет:       Дикость — не вред…       Дайте же водочки,       Дайте селедочки…       Выпить до чертиков смею!       А для врача: "Дома нет! "       В шею!

      …Весь я дрожу. На душе кипяток, —       Баба напялила _красный_ платок…       "Марья, пойми: это цвет либеральный…"       Предупреждаю хозяйку любя. —       Слышу в ушах я все звон погребальный,       Скоро вдовою оставлю тебя…       Впредь же платки от хозяина честного       Ты получай только цвета небесного".      …Грозен я сам:       Всех — по усам!       Дайте мне водочки,       Дайте селедочки!       Выпить до чертиков смею…       Лекарь приедет: ко псам!       В шею!

      …Я взбушевался. В башке — ураган:       Книгу читает мой сын-мальчуган —       Книгу с проклятою _красной_ обложкой.       Дело не чисто. Дурачится бес:       Книга вдруг сделалась "рыжею кошкой!..       Брось ее в печку скорее, балбес!       Батюшки-матушки! светики-братики!       Где мне спастись от бесовской "Грамматики"?       Книжку — в огонь!       Петька, не тронь!       Дайте мне водочки,       Дайте селедочки!       Выпить при чертиках смею…       Кажется, лекаря конь?!.       В шею!

      …С водочки белой расстроились мы:       _Красного_ цвета боюсь, Как чумы…       Чертики пляшут — и весел вельми я…       Сели мне на нос… Послушай, жена!       Пусть я допьюсь до _зеленого_ змия       Или до _белого_ зверя — _слона_…       _Белый, зеленый_ — цвета неопасные,       Стало быть, очень и очень прекрасные.       Марья! Ура!       Выпить пора!       Дай еще водочки,       Дай мне селедочки!       Я за слона выпить смею…       Лекаря гнать со двора —       В шею!

<1888>

NOTTURNO [5]

       Далеко до блеска мая…       Ночь холодная, немая       Смотрит мрачным палачом.       В окна вьюга бьет тревогу,       И на улицу, ей-богу,       Не заманишь… калачом.

       Ночь темна. Играй хоть в жмурки.       Леденея, у конурки,       Вторит вьюге бедный пес.       Ох ты, пес мой, пес мохнатый,       Сколько ты в ночи проклятой       Злого горя перенес!

       Далеко до блеска мая…       Вьюге жалобно внимая,       Встал с полатей мужичок.       От бабенки отвернулся       Почесался, потянулся       И умчался… в кабачок.

       Далеко до блеска мая…       Спотыкаясь и хромая,       Утопая вся в снегу,       Лошадёнка страх — худая.       Колокольчик, "дар Валдая",       Приуныл — и ни гу-гу.

       Ночь темна. Луна не блещет.       Мужичок кобылку хлещет.       Бесконечно, без числа,       У кобылки поступь шатка…       Сколько муки ты, лошадка,       В злую ночь перенесла!

       Ночь светлеет понемногу.       Месяц выступил в дорогу,       Озаряя небосвод…       Небо зимнее лазурно, —       И тоскливое "Notturno"       Ведьма-вьюга не поет.

1 февраля 1889

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ

       Сегодня много лет минуло нам… О Муза!       Состарились с тобой мы оба… Грустно мне,       Но я еще бодрюсь и не хочу союза       С тобою разрушать в душевной глубине.

       Не обольщали нас небесные светила,       Не увлекались мы в мечтах: "Туда, туда!"       Со мной ты злилася, смеялась и грустила,       Когда царил Порок и плакала Нужда.

       Как юноша-поэт, "восторгами объятый",       Я к небу не летал (царит на небе мгла).       Родимая земля с печальной русской хатой       И с грустной песенкой к себе меня влекла.

       Ты не являлась мне в венке благоуханном:       Он не к лицу тебе, союзница, поверь.       Но… — грешный человек… — в мечтании гуманном,       Я верил, что для всех есть "милосердья дверь".

       Как сказочный Иван, "по щучьему веленью",       Я с трепетом молил смиренно вот о чем:       "Пусть Солнце-батюшко младому поколенью       Даст в неба весточку живительным лучом.

       Пусть юноша-поэт забудется, срывая       "С одежды облачной цветы и янтари".       Не так поется мне… Пою, не унывая:       "Ох, Солнце-батюшко! Весну нам подари!

       Пусть скроется навек земное "горе-лихо"…       Тогда, в желанный час, мы с Музою вдвоем,       Забытые людьми, уснем спокойно, тихо,       И песню сладкую в могиле допоем".

1889

ДОБРЯК, ДУША — ЧЕЛОВЕК

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не сделал в жизни зла…

       Он был в душе прекрасен, если ночь,       Ночь темную, назвать "прекрасной" можно.       (Он на нее похож был!)… Даже дочь —       Красавицу преследовал безбожно.       Нашла она в стенах монастыря       Убежище от батюшкиной сети       И в келий, в своей сиротской клети,       Прекрасная, как летняя заря,       Потухла вдруг.      …Поминки сотворя,       Отец стонал: — "О дети, наши дети!"       Он был добряк: менял на пятачки       По праздникам для нищих рублик медный.       Толпа пред ним рвала себя в клочки,       А он вздыхал: "Как дик народ наш бедный!"       И жарко он молился… (Кстати, вы       Считаете ль молитвою живою       И чистою, младенчески-простою —       Не для себя, а для людской молвы —       Кивание злодейской головы       Перед Христом и девой пресвятою?)

       Добряк в душе, оратор неплохой,       Он возглашал чувствительные тосты       За жирною, янтарною ухой:       "Брат мужичок, как высоко возрос ты!       Пью за тебя, кормилец и герой!       Ты сохранил в душе живое семя,       Без ропота несешь ты жизни бремя!"       Но про себя добряк твердил порой:       "Ах, черт возьми! Прогнал бы я сквозь строй       С охотою все хамовское племя…"

       Он у судьбы аллегри вынул номер,       И спит в гробу. Звонят колокола.       Толпа ревет:       "Наш благодетель помер,       Свершив свои великие дела.       Спи, крепко спи, герой наш благородный,       И на суде последнем не робей:       Ты чист и свят, невинней голубей!"      …И к небесам стремится глас народный:       "Он бедняков любил и в год голодный       Пожертвовал…два пуда отрубей!"

23 июня 1891