Пьяная Россия. Том четвёртый - Элеонора Кременская

– Все мы ненормальные, – наблюдая пляску Алевтины Павловны, философски заметил какой-то старик, – но некоторые сходят с ума несколько больше, нежели другие.

– Да, – согласился Ванечка, с трудом осознавая сказанное стариком, однако вспомнив озлобленную физиономию своей матери, задумался, а не следует ли ей самой лечь в психобольницу?

Между тем, тандем сумасшедших удивительным образом сделался в городе знаменитым. Их снимали на камеры айфонов, смартфонов, видеокамеры, фотографировали и выкладывали в интернет.

В короткое время Ванечка заработал уйму денег, и мать смогла купить ему койку в психушке. В едроссовской России даже сумасшедшему в психиатрической больнице необходимо выкладывать целое состояние за свое лечение. Правда есть исключение из правил.

С исчезновением Ванечки, Алевтина Павловна впала в тоску и напала на полицейских. Надо ли говорить, что встретив Ванечку в коридорах психушки, куда ее поместили по предписанию уголовного суда, она чрезвычайно обрадовалась:

– Ванечка! – обняла она его.

– Алевтина Павловна! – растроганно шептал он, отвечая на ее объятия нежным братским поцелуем.

И не было счастливее людей нежели эти двое сумасшедших впервые взявшихся за руки и притулившихся в уютном уголке комнаты отдыха, где стояли диваны, кресла и трепались о чем-то пустом депутаты Гос. Дуры с экрана телевизора.

Какое счастье обезуметь в стране безумцев!..

Мое новогоднее желание

Каждый год наступает Новый год. Каждый год, загадывая желание, во время боя курантов миллионы русских людей загадывают самое сокровенное. Сбывается или нет – другое дело.

В преддверии этого года я бы, конечно, пожелала себе здоровья навсегда потерянного в лихолетье марафонского забега, который обзывается в России, коротко и просто – мать-одиночка. Когда действительно одиночка, без алиментов со стороны бывшего мужа, потому что угрозы убийством и лживые обвинения звучат из его уст вовсе не шуточные и ничего, что психически больной, ничего, что социопат, психопат, зато бездну сил положил на образ некоего всезнайки, весьма «уважаемого» в некоторых кругах общества, человека. Впрочем, о чем это я? Сыну уже больше семнадцати, с десяти лет зарабатывает сам, вернее подрабатывает расклейщиком объявлений у проверенных работодателей, не обманщиков. Маленькая, но денежка пополняет семейный бюджет, есть, на что хлеба купить.

Однако, стоп! Кому интересно читать про бездну бед и несчастья нищей писательницы? Почему нищей, когда уже более шести книг вышло в эфир и продаются через интернет-магазины по всей стране, а иные продаются и за границей? Да потому что те авторские отчисления в двадцать, пятьдесят рублей за проданную книгу никак не могут повлиять на рост и процветание автора. А издательства, выпускающие бумажные книги не реагируют на заявки. Почему? Потому что нет рекламы и денег на рекламу нет! Получается, масло масляное, чтобы стать известным русским автором необходимо вложить самому писателю не хилое количество денежных знаков в собственную раскрутку и тогда некое издательство среагирует, купит права на книгу, заплатит, наверное, одну-две средних зарплаты, которые высокопарно обзовет: «гонораром». А тираж? Так называемый, пробный – тысяч в пять экземпляров и то размахнулась, тысячи в две, не более, никто и не увидит, по одной Москве разойдется, как в воду канет.

Пожелала бы я себе на Новый год возвращения гонорарной системы, когда внештатникам, в том числе писателям, поэтам, журналистам стабильно платили гонорары? О, да! Думаю, я была бы весьма обеспеченным человеком, просто публикуясь на литературных страничках провинциальных газет, но это было возможно лишь в государственные, советские времена. Ныне писатель за творческие достижения получит от власть имущих в лучшем случае почетную грамоту и гвоздичку на могилку, так как по логике должен умереть от голода. В худшем случае его поздравят устно за рассказы и повести, напечатанные тем или иным печатным изданием за «спасибо» – это называется опубликоваться на «безгонорарной основе».

Тем не менее, новогоднее желание должно быть светлым, уютным, теплым. Может, пожелать себе квартиру? Но, откуда? Ипотека – обман, легче нормальному русскому человеку, не аферисту, не мошеннику в космос полететь, нежели взять ипотеку у банка. Особенно, если мать-одиночка. Особенно, если крутишься на двух-трех работах, потому как одной зарплатой разве прокормишься, разве сможешь оплатить съемную квартиру? Когда по любому должна отдать жадной хозяйке за ее помоечное жилье с изношенной старой сантехникой, заплесневелыми стенами ванной, негодной скрипучей мебелью, выцветшими обоями весь месячный заработок и еще мало ей будет!

Но я все же, пожелаю себе домик. Себе и сыну. Хороший, уютный дом с удобствами и непременно русской печью. В России нельзя рассчитывать на государство, его попросту нет и потому газовый котел для обогрева дома ненадежен, газ может сильно подорожать или вовсе исчезнуть. Вода из водопроводного крана может испариться. Вода должна быть непременно из собственной скважины или колодца. Известно, какая вода течет по изношенным ржавым трубам времен советского государства. Болтуны от власти более двадцати лет не могут заменить трубы, жадность не позволяет, жадность и вороватость.

Вот, пожелаю-ка я мира и солнечного света в души людей! Пожелаю вменяемых правителей и возвращения государства, отсутствие пресловутых норм ГТО, которые и в Советах-то вызывали гомерический смех. Пожелаю государственных комнат для скитальцев, квартирантов не могущих купить жилье! Пускай, в общежитиях, но чтобы была крыша над головой, небольшая плата за коммуналку и возможность приобрести от предприятий, фабрик, заводов в рассрочку квартиру, дом. Пойду дальше в своих сказочных пожеланиях. Пущай, правительство озаботится сельским вопросом и построит кирпичные дома, а ключи с документами предложит в бесплатное пользование крестьянам, вынужденным сейчас терпеть лишения в городских трущобах! Ох, как наполнятся тогда наши селения и как весело зазвучат гармони, затопают каблучками блестящих туфель сельские модницы, распевая народные частушки!

Не хочу войны, не хочу голодовать и вздрагивать от гула самолетов в небе, хочу немного пожить, съездить, наконец, на море; поорать в горах; увидеть Байкал и умереть. Вполне человеческие желания, не правда ли? Но отчего дрожит рука, сжимая бокал с шампанским, отчего на глаза наворачиваются слезы, неужели от неверия в подобное будущее!..

Балагур

Максим Лычков очень любил поплясать. Как говорится, хлебом не корми. Танцевал он на всех свадьбах, днях рождениях, юбилеях своего родного поселка с символическим названием «Плясуны».

Бил чечетку на концертах, в клубе и конечно, сопровождал свой выход частушками, чаще матерными, о чем неоднократно, в самой строгой форме был предупрежден участковым милиционером.

Лычков не знал, что с ним, не ведал. Иных также сильно тянет выпить, как его тянуло плясать. Он и по улице не шел, а пританцовывал, нередко догоняя доярок, спешащих на ферму, распахивал руки, верезжал: «Эх, девки!»

На что девки толкались и вообще вели себя с ним грубо. Причиной такого поведения женского пола была ненадежная политика жизни Лычкова, балагур он и есть, балагур, рассуждали они.

Работал Максим в автохозяйстве поселка, чинил трактора и грузовики, вышедшие из строя. Окружали его, в основном, угрюмые, деловитые механики в разговорах, которых можно было услышать лишь два ведущих слова, определяющих всю их жизнь: «самогон» и «бабы».

На Лычкова они смотрели с прищуром и, махнув рукой, всегда твердили: «балагур».

Но тут объявили районный конкурс народных талантов, и взволнованная заведующая поселковым клубом выпросила Максима у начальства.

В праздничном костюме, начищенных до зеркального блеска сапогах Лычков отбив чечетку на сцене дворца культуры в соседнем городке, одержал победу.

– Эвон! – обступили почетную грамоту в деревянной рамочке, подвешенную на гвоздик, на стену «славы», в клубе, поселковые старожилы. – Бумажку дали!

Через месяц, в областном конкурсе народных талантов Лычкову вручили грамоту и подарили в качестве первого приза новенький самовар.

Грамоту он отдал торжествующей заведующей клуба, а самовар пришли к нему в дом заценить все кумушки поселка.

– Махонький! – глядя на сверкающий чистыми боками самовар водруженный на манер хрустальной вазы на самый верх серванта, отозвалась одна трещотка.

– В дело не подходящий! – объявила другая.

Мать Максима не знавшая, как и услужить «дорогим» гостям, поила их чаем из старого большого угольного самовара.

– Так он еще и электрический! – скривилась третья, осмотрев лычковский приз, обнаружила провод с вилкой свернутый у ножек самовара.