Оптика документальности. Практики работы с памятью и историей в современном искусстве - Татьяна Леонидовна Миронова

расширенной благодаря включению личных свидетельств и устных историй. Для современных художников документами становятся случайно найденные на блошином рынке или на старой квартире вещи, записки, почтовые открытки, семейные альбомы, рассказанные близкими истории, сохраняющие ускользающую от нас память в оборотах речи и словах, в языке.

Художников интересуют не факты, такие как одежда людей на фотографии или адреса и имена, указанные в дневнике, что может быть интересно в первую очередь историкам или культурологам. В современном искусстве документы дают возможность понять тот мир, из которого пришел к нам документ. Если художник или куратор работает с дневником, то его интересует прежде всего не содержание или фактическая информация, но способ мысли и формы жизни, запечатленные автором на бумаге. В качестве примера работы с дневниковыми материалами средствами современного искусства может служить выставка «Анна Франк. Дневники Холокоста»[56], которая прошла в Еврейском музее в Москве. Она была основана на взаимодействии дневников свидетельниц Холокоста и работ современных художников. Авторы выставки выбрали те фрагменты дневников, где девушки писали о своей повседневной жизни, о влюбленности, о впечатлениях от музыки и книг, что, безусловно, не существовало отдельно от ужасной действительности. Однако для кураторов было главным показать внутренний мир тех, кто стал свидетелями Катастрофы, а не только раскрыть историю и хронологию событий, выставив на выставке фрагменты текста.

Становится понятно, что акцент в искусстве смещается с содержания на форму материала – дневника, письма, фотографии. Художники начинают вглядываться в язык, которым написан текст, в те моменты, которые остаются недосказанными. Таким образом художники пытаются открыть для себя другой мир, другое время, зафиксированное в документе, используя его как своего рода посредника между настоящим моментом и историей. То есть документы могут рассматриваться как памятники эпохи[57], пользуясь терминологией Мишеля Фуко, который во введении к «Археологии знания» поставил вопрос о статусе документа в современной исторической науке и в культуре в целом. Понимание документа как своего рода памятника предполагает, что мы не скользим по содержанию, а пытаемся каким-то другим способом понять мир, из которого он к нам пришел. Для чего необходимо произвести действие, которое позволит совершить

«обращение в память» памяток прошлого, «оглашение» этих следов, которые сами по себе часто бывают немы или же говорят вовсе не то, что мы привыкли от них слышать[58].

Таким образом, документ, повторим еще раз, не является некоторой данностью, предметом, «звуки которого низведены до немоты или невнятного бормотания»[59]. Он приобретает собственный статус в тот момент, когда на него обращен взгляд исследователя, который ищет способы понять историю, которую документ фиксирует. Поэтому для перехода к этому миру художнику необходимо поместить документ в контекст выставки или произведения, дистанцировавшись от привычного восприятия. Тогда станет возможным проникнуть через содержательный информационный уровень и увидеть, что находится за ним.

Художники часто используют подобный прием, когда изменяют привычное понимание документа как носителя информации, помещая его в новые условия. Одним из примеров подобной операции является работа художников Натальи Зинцовой и Хаима Сокола «Директивы»[60], показанная на выставке «Места: одно за другим» в Еврейском музее (2018). В ней Сокол и Зинцова использовали фотографии Львовского погрома. Погром произошел в 1941 году, когда немцы оккупировали Львов; в ходе погрома евреев избивали, подвергали публичным издевательствам на улицах города, а затем помещали в заключение или расстреливали. Сцены унижений, издевательств запечатлены самими преступниками на документальных фотографиях, которые были найдены после войны и стали важными свидетельствами нацистских преступлений. Стоит сказать, что фотографии практически невозможно смотреть, потому что они фиксируют моменты публичного унижения и насилия, запечатленные теми, кто это насилие совершает. Поэтому Зинцова и Сокол не показывают фотографии такими, какие они есть, а вырезают из снимков фигуры жертв. Таким образом снижается эмоциональное воздействие на зрителя, а также создается ситуация «для тренировки нашей оптики и критического сознания, ведь само представление о документальных материалах и их подлинности сильно усложнилось»[61]. Художники помещают фотографии в контекст выставки, редактируя первоначальное изображение, что позволяет воспринимать не только то, что зафиксировано, но и посмотреть, как работают механизмы передачи истории.

Понимание документа как своеобразного памятника времени приводит к тому, что документом в искусстве могут становиться самые разные вещи, так как все зависит от их возможности стать проводником в другой культурный опыт. Эта возможность формируется при помощи взгляда художника, который рассматривает предмет как документ или, наоборот, пытается от этого отстраниться. Ему, художнику, необходимо создать контекст, рамку восприятия, чтобы увидеть мир, проводником в который становится документальный материал.

§ 3. Функция документа

Мы обратимся к нескольким типологиям, разработанным исследователями современного искусства, потому что они основаны на внутренних особенностях художественной работы с материалом, а не на уже сложившихся в исторической науке классификациях. При этом на формирование оптики документальности влияет и вид документа: к примеру, дневники и архивные фотографии предполагают использование разных художественных стратегий и способов показа.

Тексты, которые мы здесь рассмотрим, намечают возможные способы анализа работы с документами в современном искусстве. Мы подробно остановимся на работах трех исследователей: тексте Хэла Фостера «Архивный импульс»[62], статье Окуи Энвезора Uses of the Document in Contemporary Art[63]и книге Руфи Розенгартен Between Memory and Document: The Archival Turn in Contemporary Art[64]. Они не дают исчерпывающего анализа способов работы с документом, но намечают возможные направления для исследования.

Авторы предлагают анализировать работу с документами функционально, а не по видам материалов. Именно внимание к функциональным аспектам существования документа в современном искусстве позволяет выделить специфику художественной работы с материалами, связанными с памятью и историей. Иначе говоря, документальным статусом наделяется тот материал, который отвечает целям художника, а функциональный анализ позволяет проследить момент перехода от обычного предмета к документу.

Текст американского арт-критика Хэла Фостера «Архивный импульс» анализирует явление архивного поворота в искусстве XX века, выраженного в стремлении сохранить документальные свидетельства каждого момента прожитой жизни. Художники обратили внимание на процесс постоянного создания и расширения личных, цифровых, исторических архивов[65] и начали искать способы осмыслить и интерпретировать явление.

Фостер обозначил несколько способов художественной работы с документальным материалом, отталкиваясь и от типа архива, и от функционального использования документов художниками. В тексте выделена работа с историческими документами, личными архивами и коллекциями, созданными художниками, а также конструирование вымышленных архивов. Фостер подчеркивает критический потенциал, связанный с переосмыслением и пересобиранием уже сложившихся форм хранения и функционирования документов[66].

Текст Between Memory and Document: The Archival Turn in Contemporary Art искусствоведа и куратора