Формула смерти. Издание третье, исправленное и дополненное - Евгений Черносвитов

И еще

На плече моем на правомПримостился голубь – утро,На плече моем на левомПримостился филин – ночь

Иван Петрович Павлов мучился, не понимая, что такое леворукость, считая ее пороком и стараясь всю жизнь переучить себя, леворукого. Во времена Бомарше, возможно – из-за него – гениев, злодеев и леворуких объединили, как явных или потенциальных врагов общества, не способных жить по его законам. Их боялись, и избегали. Это – в культурной и цивилизованной Европе. Пушкину пришлось опорочить славное имя Сальери (у какого еще учителя сразу три ученика вошли в историю как гении?), чтобы доказать, что гений и злодейство не совместимы. Лесковский Левша, на Руси, наоборот стал символом национального таланта. Книг о «чет» – «нечет», о «правом» и «левом» написано на сегодняшний день – миллион. Химики давно знают, что поворот спирали вещества, радикально меняет его свойства (глюкоза – фруктоза, пенициллин – левомицетин и др.). От того, в какую сторону разворачивается спираль ДНК, зависит, как сложится (или не сложится) жизнь человека. Время течет слева направо. Полушарии головного мозга человека, как сферические антенны, направлены в противоположные стороны: одно в прошлое время, другое в будущее время. Можно было бы привести здесь бесконечное число примеров, иллюстрирующих фундаментальность закона асимметрии.

Леонардо да Винчи и Альберт Дюрер тщательно изучали органическую асимметрию человека. Великие анатомы прошлого. например. Вильям Гарвей и Франц Галль, ломали головы, почему у людей не все органы парные, и почему сердце в левой стороне, а рабочей рукой у большинства людей является правая рука? О том, что асимметрия бывает органическая (одна рука у человека всегда больше другой) и функциональная (правой рукой большинство из нас пишет и рисует, а левой это делать не может) знали всегда. Но, пристальное изучение функциональной асимметрии человека и как она меняется по тем или иным причинам, и к чему это приводит, первыми, на мой взгляд, начали Т.А.Доброхотова и Н.Н.Брагина, наблюдая больных с очаговым поражением головного мозга.

Тамара Амплиевна и Наталья Николаевна не читали Хорхе Луиса Борхеса. Аргентинский писатель ничего не слышал о работах советских ученых. Но, именно эти три человека почти одновременно, каждый по своему наглядно показали иллюзорность времени и пространства, переживаемых человеком, как «здесь и сейчас», и все, вытекающие из этой иллюзии, последствия (читайте Борхеса!). Я написал около 100 статей, опубликованных с 1972 по 1985 г.г. в «Философских науках», «Вопросах философии», «Вопросах психологии», в «Журнале невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова», в материалах съездов философов, психологов и психиатров, посвященных структуре и деструкции сознания. Так постепенно создавалась мной гипотеза о конечности человеческой жизнедеятельности, которую можно измерить, когда угодно. То есть, в любой отрезок времени жизни человека, можно с математической точностью узнать, на сколько еще лет она (эта жизнь) рассчитана. Так я вывел формулу смерти.

Я уже знал, что функциональная асимметрия человека (нагляднее всего – лица), уменьшается с годами, как бальзаковская шагреневая кожа, когда познакомился с ленинградским художником Анатолием Захаровичем Давыдовым. Это было время, когда вокруг смерти Сергея Есенина шли жаркие споры: покончил ли он жизнь самоубийством, или его убили? По просьбе Василия Ивановича Белова, я ввязался в эти споры и выступил с серией статей, как бывший судебно-медицинский эксперт и как философ. Одна из моих статей попала в руки Давыдова, и он пригласил меня к себе в гости. У него была копия посмертной маски Есенина и собственный метод исследования предсмертных эмоций. Давыдов написал даже статью о последних минутах жизни Есенина. Статья называлась «Перед смертью он плакал». Анатолий Захарович показал мне, как он высвечивает переживания, запечатленные на посмертной маске. В кромешной темноте своей мастерской, держа в руке маску Есенина, он зажег свечу и начал медленно водить ей по определенным направлениям над маской. Лицо поэта «ожило», и он действительно «заплакал». Когда я смотрел на Давыдова и Есенина, на их лица, в пламени свечи, то испытал то, что называют по-французски deja vu. Только потом, вернувшись в Москву, я вспомнил, что одна из первых моих статей о сознании называлась «Зеркало, свеча и лицо», в которой я рассматривал древний магический ритуал племени бойя кельтов. Жрец в полной темноте освещал лицо испытуемого свечой, водя ею по определенным направлениям, и смотрел, что отражается в кадке, до краев наполненной водой. Таким образом, он читал книгу судьбы человека. У славян тоже есть нечто похожее для гадания. Человек в полной темноте садится между двумя зеркалами и освещает с разных сторон поочередно свое лицо свечой, смотря в зеркальный коридор, образуемый отражением зеркал друг в друге.

Но самое главное, что я увидел тогда, в мастерской Анатолия Захаровича Давыдова, глядя на посмертную маску Есенина, и живое лицо художника, почему все покойники на одно лицо. То есть, понял, что мучило Геннадия Ивановича Шевелева, и что так долго не мог понять я, несмотря на то, что вскрыл три тысячи трупов. Я ясно увидел, что не содержит в себе посмертная маска и иллюзию чего создает игра света и тени от свечи на ней. Функциональная асимметрия лица отсутствует в посмертной маске. Функциональная асимметрия отсутствует на всех лицах умерших. Функциональная асимметрия исчезает с последним вздохом человека. И, наконец, если попытаться найти зримый образ души человека, то это будет, несомненно, функциональная асимметрия.

Нечто аналогичное функциональной асимметрии человека, передающейся индивидууму от поколения к поколению в личное пользование, можно видеть и у деревьев. Спилив дерево, мы видим на распиле асимметричные круги, по которым можно определить не только возраст дерева и как оно росло и развивалось, но и сколько еще бы лет дерево могло бы жить и процветать, если бы мы его не спили.

Функциональную асимметрию человека лучше всего наблюдать по его лицу (так, посмертные маски с точки зрения функциональной асимметрии абсолютно симметричны) и затылку. Так, например, завитки на затылке, особенности роста волос с затылка на шею и другие стигмы (метки), могут выражать движения души, которые человек, не владея затылком, как лицом, не научился прятать. Функциональная асимметрия, которая запечатлена на нашем лице в игре эмоций, легко увидеть, ибо правые и левые половины лица только у покойников симметричны. Фотографии разных лет одного и того же человека, как кольца на срезе дерева, отражают, как человек рос и развивался и сколько ему еще лет осталось жить. На изменении размеров левых и правых половин лица человека в разные возрастные периоды, с тенденцией к уменьшению этих размеров в геометрической прогрессии, и построен самый простой и доступный каждому тест определения формулы смерти. Точность этой формулы зависит от способности вычленить из всей асимметрии лица, органическую асимметрию (возникающую за счет особенностей строения черепа). Подчеркиваем, что функциональная асимметрия отражает (и выражает) исключительно духовную (душевную) жизнь человека. Каждая эмоция, каждое переживание, каждая мысль или образ, овладевающие сознанием или бессознательным человека, и есть те «кирпичики», из которых складывается «скульптурный портрет» души человека. Выразительно лицо человека – выразительна душа человека. И он еще жилец на Земле. Невыразительные лица бывают к старости и смерти, когда черты лица расплываются. Самые рельефные, то есть, с выразительными чертами, лица у детей и молодых людей (если, конечно, им не суждено рано умереть). Даже люди с бедными душевными переживаниями и слабым интеллектом, имеют асимметричные лица. И эта асимметрия, скрытая за маской психического дефекта, легко выступает, стоит только данному субъекту впасть в ярость или радость. То есть, пережить, пусть, единственную эмоцию, которая у него есть. А человек, на грани жизни, не важно, как богат и разнообразен был его внутренний мир, всегда будет иметь маскообразное, «каменное» лицо. Посмертная маска Есенина, «заплакала» в эксперименте со свечой в руках питерского художника. Но эти слезы словно проступали изнутри и «текли» по маске. Как у актеров времен Софокла или театра Кабуки. Я убежден, что лица самоубийц всех времен и народов, имели одно и тоже выражение – симметричность. Японские ритуальные самоубийства, запечатленные в рисунках, хорошо показывают, за счет чего лица, совершающих харакири, остаются «невозмутимыми». Отнюдь, не за счет силы воли, превозмогающей адскую боль. А за счет все той же симметрии правых и левых половин лица. Ибо, самурай, хотя он еще и наматывает на кинжал кишки, уже умер, исчерпав свою временную индивидуальность. Повторюсь. Правы были Шопенгауэр и Бальзак, утверждавшие, что человек не может себя убить.