Капитан - Михаил Кизилов

И она, легко вздохнув, предложила тост за Ленинград.

Так у Сергеева неожиданно появились на Дальнем Востоке друзья, и когда выдавалась минута-другая, спешил он в этот добрый дом, где обретал не только покой, но и веру в искренность человеческих отношений.

С официальным рапортом на мое имя пришел мичман Колесов. Так и заявил:

— Ничего не дають, товарищ лейтенант.

— Что не дают?

— А ничего не дають! Ни сурика, ни краски не дають, даже ветоши и то не дають.

— Кто не дает?

— Как кто? На складе. Тыл нарядов не даеть. Говорят — выйдите сначала из ремонта, потом дадим. А ведь это неправильно. А еще друг называется! — И он обиженно засопел.

— Кто друг?

— Начальник шхиперской службы соединения. Служили с ним вместе. А теперь вот не дають, о чем и докладываю, как моему начальнику, — скользнув по мне взглядом, он потупился, затем спросил: — Разрешите идти?

— Хорошо, рапорт оставьте. Разберемся.

С рапортом иду к помощнику командира капитан-лейтенанту Вересову. Все-таки первый официальный рапорт на мое имя. Прочитав мичманскую цидулю, Вересов снял телефонную трубку, набрал номер и, усмехаясь, обронил в нее:

— Ну-ка, зайди ко мне, грамотей.

Через минуту в дверь постучали, раздалось осторожное «разрешите», потом в проеме одновременно появились голова и нога в огромном обтрепанном ботинке, за ними ввалилось нескладное тело Колесова.

— Прибыл по вашему приказанию, товарищ командир!

Глаза Колесова тревожно забегали, когда он увидел на столе у Вересова свой рапорт.

— Ты писал? — дружелюбно спросил Вересов.

— Так точно, согласно уставу обратился к непосредственному начальнику.

— Ты мне знанием уставов мозги не пудри! Я все равно их лучше тебя знаю, — Вересов уже говорил раздельно и жестко, — а вот ежели ты и тебе подобные вместо того чтобы выполнять свои прямые обязанности будут писать рапорты с семью ошибками и озадачивать ими лейтенанта Сергеева, то службой «С» опять на недельку займусь я!.. Помнишь, как плохо вам всем было, когда демобилизовался «стьюдент», — он точно скопировал старпомовские интонации, — а Сергеев еще не прибыл?

— Так точно, помню, товарищ капитан-лейтенант, — Колесов сокрушенно взмахнул рукой.

— Рапорт заберешь? Или пусть лейтенант краску выбивает?

— Так точно, заберу! Разберемся сами!

— Ну вот и молодец! Разберись, разберись, — уже ласково, как ребенку, посоветовал Вересов.

После ухода Колесова Вересов пояснил.

— Один из наиболее порядочных твоих подчиненных. Честен, любит свое дело, морю предан. Этот рапорт, я уверен, проделка мичмана Хамичева, А Колесов соображает медленно, вот тот его и подговорил — почву на будущее щупает. Ну ничего, я ему покажу, голубчику, подначивать простаков…

Корабль готовится выйти из заводской гавани. Каждый день куча дел, скопище людей. Старпом крутится как заведенный, командира почти не видно. Появляется только в кают-компании, через день проводит занятия. Все это время приглядываюсь к нему, потому как уже знаю, что командир — лицо корабля.

Капитан второго ранга Соловьев Андрей Андреевич. Маленького роста, с прекрасной военной выправкой, худощавый. Ему сорок пять лет, но выглядит несколько старше — подводят седина и морщины. Открытое лицо, чуть курносый нос, карие, очень живые, глаза, обычно с веселыми искорками, в крутой ситуации — резко темнеющие.

Соловьев прекрасно играет в шахматы. В каюте всюду книги и журналы. На столе несколько номеров «Дейли уорлд». В обычную жизнь корабля почти не вмешивается, доверяя вершить дела старпому. Умеет и любит учить офицеров Делает это с большой охотой. Особенно жестко относится к занятиям по тактике морского боя. Судя по его рассказам за шахматной доской, очень любит рыбалку и собирать грибы. Жена милая, спокойная женщина. Женился через три дня после выпуска, «когда уже имел право носить кортик». Воспитал двух сыновей — оба курсанты училища подводного плавания. В центре внимания держит самое главное — боевую подготовку. До мелочей не опускается. Если что-то, на его «военно-морской глаз», не так, может бросить надтреснутым резковатым голосом старпому:

— Иван Степанович, подскажите лейтенанту Курносову, что легкодоступные женщины — не самое главное в жизни флотского офицера.

Моряки его любят — за знания, за справедливость, за четкость приказаний, за то, что помнит всех пофамильно, не придира, не зануда и не срывается на крик.

Приглашен к командиру в каюту. Один раз уже здесь был, когда представлялся. Сегодня, по всей вероятности, разговор будет более серьезный.

— Ну как, Александр Егорович, освоился? Вошел в курс дела? — В этом обращении по имени-отчеству я уловил не только традиции флота, но и некоторое к себе уважение, поэтому с внутренним удовольствием ответил:

— Стараюсь, Андрей Андреевич!

— Знаю, что начал неплохо… Значит, послужим вместе? — глаза смотрят с прищуром, но без улыбки.

— Послужим!

— Ну вот и выяснили отношения! Хотелось, чтобы понял: готовность твоего подразделения — готовность корабля работать в море, тем более работать с подводниками. Это настоящие моряки. У нас не служба — прогулка. У них — служба. Там настоящие мужчины служат. До мелочей не опускаются, жизнь по большому счету меряют. А наша база для них — большой город среди океана, и тебе чаще, чем кому-либо из наших, с ними общаться придется. Не расслабляйся и до уровня своих бравых мичманов не опускайся. Всегда на порядок должен быть выше. Впрочем, — он улыбнулся, и морщинки побежали от глаз, — думаю, что питерское воспитание тебе поможет. Стало быть, о главном поговорили. Ни пуха!

— Спасибо!

— А почему не «к черту»?

— Не суеверный!

Он с интересом посмотрел на меня?

— Ты «Капитальный ремонт» Соболева читал?

— Еще в школе.

— Ну, тогда возьми и изучи, рекомендую! Знал человек, что писал и для чего писал, — и протянул всю в закладках книгу, лежавшую на столе.

— Спасибо.

Позже я понял, почему он так неожиданно предложил читать Соболева. Многие моряки склонны к своего рода суевериям. Хотя это слово — «суеверие» — они не любят. Тут все тоньше и сложнее. Море — стихия переменчивая, и флотские люди никогда не зарекаются, не любят забегать наперед… Мой лихой ответ, как лакмусовая бумажка, проявил городскую натуру.

«Капитальный ремонт» читал с карандашом в руке. Понял, что с командирской подачи открыл для себя интереснейшего писателя. Как потом выяснилось, большинство морских офицеров считает за великую удачу иметь эту книгу в своей личной библиотеке. Каждому новичку, приходящему на флот, рекомендуют ее, как своеобразное пособие для постижения азов корабельной жизни. Позже я понял, что офицеры — выпускники военно-морских училищ — прекрасно знают книги маринистов, как классиков, так и современных. Наиболее читаемая из них «Капитальный ремонт» Леонида Соболева.

Старпом. О старших помощниках командиров написано очень много. Вероятно, потому, что, как правило, старпомами служат личности колоритные, своеобразные. Должность эта обязывает ко многому. Старпом — движитель всего, что на корабле делается. Поэтому и внимания заслуживает самого пристального.

Стало быть, наш старпом. Самое примечательное — командный голос. Потому как умеет Иван Степанович Моргун отвести душу, распекая нерадивого моряка. На собраниях офицеров или на швартовке старпом поражал своим заковыристым флотским слогом. Самое удивительное, что «загибы» никогда не повторялись. «Загибы» Моргуна пытались заучивать и повторять, но всегда безуспешно. У Моргуна настоящий дар импровизатора. Молодые офицеры иногда его донимали:

— Иван Степанович, как это у вас получается, поделитесь?!

Иван Степанович пристально вглядывается в дерзеца и выдает еще одну, коронную тираду:

— Ты ведь знаешь, что такое джаз? Впрочем, откуда? Я имею в виду классический джаз. Так вот, подойди и спроси у настоящего музыканта, сколько у него будет длиться та или иная музыкальная фраза? Он посмотрит на тебя по крайней мере с удивлением. Потому как здесь творчество имеет место быть! Так и здесь, — поднимает палец и по слогам произносит он: — Твор-чес-тво! Ты меня понял, сынок?

Во время стоянки в ремонте Моргун полновластный хозяин. Дипломатия с заводским начальством, заботы о запчастях, сроках и качестве ремонта, покраске, о «канадках», о теплой одежде для верхней вахты, о ботинках — все на нем. В этой стихии он как рыба в воде.

На второй день после моего прибытия Моргун пожаловался, что медики не разрешают держать на корабле свиней и кур. А то бы он развернулся! Даже собственноручный проект корабельной свинофермы показал. Штурманское дело, как выяснилось позже, в начале дальнего похода, знал не очень хорошо, но отличался великим желанием учиться и этим заражал всех. Поэтому, спустя две походные недели, как моряк Моргун стал на порядок выше всех, и офицеры штаба, сначала подтрунивавшие над его штурманскими промашками, стали искать другие поводы для шуток.