Корвет «Бриль» - Владимир Николаевич Дружинин

же будет у нас народу? Боюсь, — она окинула взглядом комнату, — больше двадцати тут не посадить.

— Ты смеешься, Верошка! Двадцать!

Потом он называл тех, кого бы позвать. Вера записывала: Душан, болгарин Станоев, инспектор Касем… А из западных…

— Позовем Эльдероде, — он решительно загнул палец. — Из западных он первый поддержал нас тогда против того канадца. Человек воспитанный, — прибавил Данилин с уважением.

— Зови воспитанного, — кивнула Вера.

Приготовления начались на другой же день. Хасан, приходящий повар, пообещал приготовить знаменитое арабское блюдо — шашлык из печенки. Данилин предложил сделать холодный борщ. Правильно, накормить в Африке гостей русским борщом! По-русски, до отвала!

Вера надела вечернее платье, которого Данилин еще не видел у нее. Сам он потел в черном костюме и очень волновался: все ли как положено?..

Седой, выдубленный солнцем Станоев смотрел на Данилина и Веру отечески ласково. Он привел жену — сухощавую, бойкую старушку, которая дала Вере рецепт варенья, переходящий у Станоевых из рода в род.

Душан, нарочно мешая сербские и русские слова, веселил всех анекдотами. Вера устала смеяться. Инспектор Касем, церемонный, в белоснежной галабии, хвалил английское произношение Веры, чем польстил ей чрезвычайно.

Эльдероде понравился Вере меньше других. Да, манеры отличные, отработанные манеры, но что же кроме них? В обильных комплиментах ее кулинарному искусству, ее храбрости, — шутка ли, вести дом и семью в Африке! — Вера не ощутила сердечного тепла. Но в общем-то с ним тоже интересно. Он хорошо рассказывал об Индонезии. Райская страна, только вот змеи… Бр-р! Ручной удав! Уж ни за что, ни за какие блага не стала бы держать в доме этакое чудовище. Вере казалось, что она прикасается к гадкому телу удава, — до того выразительно извивались руки Эльдероде во время рассказа. Тонкие, с длинными пальцами, и белые, несмотря на африканское солнце…

На прощание Эльдероде взял с Данилиных слово, что они навестят его скромное холостяцкое жилье, посмотрят снимки.

Проводив гостей, Данилин со стоном облегчения сбросил пиджак. Уф-ф! Все, кажется, сошло благополучно.

Одна Марьяшка осталась недовольна.

— Ужасно мне было интересно! — молвила она скептически, наморщив облезший от загара нос. — Только и слышишь: «Ах, ваша дочь? Очень приятно!» И все! Неужели я существую на свете лишь в качестве дочери? Надо было мне Зульфию затащить…

Они все трое мыли посуду на кухне, и Вера сказала мужу:

— У меня тут есть один знакомый. Ты знаешь его.

— Понятия не имею.

— Угадай! Нет, не ломай голову. Баркли, репортер. Что? Ты сердишься?

10

Просторный коричневый «шевроле» — почти все, что сохранилось от былого комфорта Азиза Шубран-бея, — вынесся на шоссе, ведущее в столицу.

Вместе с «шевроле» Азиз уберег одну из самых дорогих сердцу радостей — держать руль, повелевать пространством. Набирая скорость, он выражал свое ликование громкими гудками. Иногда он принимался выбивать на клаксоне дробь, как музыкант на бубне. Крестьяне, едущие верхом на осликах, продавцы на груженых повозках шарахались в испуге. Азиз смеялся, глядя, как падают на асфальт, под колеса машины, гроздья бананов, стебли сахарного тростника или ошалевшие от страха цыплята.

Часто Азиз нарочно прижимал бедных, одетых в рубище людей к обочине, к самому кювету и наслаждался их смятением. В такие минуты он сводил счеты с судьбой, мстил за унижение, нанесенное его высокому имени. Пусть не воображает эта голытьба, бывшие его рабы, все эти сыновья, внуки, правнуки челяди, служившей Шубран-беям, что они выше его.

Эх, проклятье! Объезд! Впереди пыхтят, уминая асфальт, паровые катки, дымят котлы. Дорога, отпрянувшая от большака, извилиста и длинна. Она огибает корпус нового завода, потом петляет среди коттеджей, свежая белизна которых режет Азизу глаза. Едва он выбрался на автостраду, как его задержала колонна грузовиков, до отказа набитых строительным материалом.

С полчаса он наслаждался быстрой ездой — до первого светофора. Ох, эти столичные светофоры! Они вызывают у Азиза дремучую злость. Любой дурак, наряженный в форму и приставленный к этим модным фонарям, болтающимся на проводах, имеет право приказывать ему, Шубран-бею… Светофоры загоняют его машину в поток других, она плетется позади какого-то чиновника из этих новых, из безродных выскочек…

«Шевроле» затих в переулке, примыкающем к широкому, обсаженному пальмами проспекту. Мальчуган, стерегущий машины, кинулся к Азизу. Шубран-бей брезгливо отстранился от него и швырнул монету. Она покатилась по тротуару, мальчик догнал ее, наступил босой ногой и поднял.

В ночном клубе «Сахара-сити» было еще пусто. Азиз приехал раньше назначенного времени. Официант — черный суданец в халате — предложил ему столик у самой эстрады. Азиз отказался — он сел в дальнем, слабо освещенном углу, за колонной, и заказал манговый сок. Он охотно выпил бы чего-нибудь покрепче, но боялся, что не сможет ограничить себя одним-двумя бокалами. А впереди — дорога домой, в Джезирэ, ночная дорога.

Вскоре у эстрады полукольцом расположились французские туристы. Азиз критически наблюдал за дебелой, широкобедрой девицей в узких брюках.

Он проворно, насколько позволяла ему тучность, поднялся, когда подошел Эльдероде.

На эстраде загремели стульями музыканты, потом ударили в бубны. В сиянии невидимых прожекторов вбежала, взбивая коленями короткую красную юбку, эфиопка, названная в программе «Черной молнией».

Эльдероде сидел к ней спиной. Азиз бросил на эстраду один беглый взгляд. Как раз теперь можно заняться делом: все впились глазами в танцовщицу.

К столику приближался с карточкой вин официант-суданец в мягких туфлях. Однако и он не заметил, как Эльдероде извлек из портфеля пачку кредиток и быстро, рывком подал Азизу.

— За летучую мышь. — Эльдероде откинулся на спинку кресла, скосил глаза на официанта.

Суданец услышал только конец фразы. Странно: господам совсем не интересно представление, они полушепотом беседуют о какой-то мыши…

«Черная молния» скрылась. Туристы нетерпеливо ерзали: ожидался коронный номер, танец живота.

Танцовщица Лейла появилась, затянутая в черное одеяние со скромным декольте. Туристы были разочарованы. Азиз на минуту удостоил Лейлу внимания, затем горько усмехнулся:

— Каково, господин Винцент! Республике, по всей вероятности, нечего делать, если она взялась закутывать ресторанных девок. Нет других забот, а?

Лейла прошлась по сцене. Зрители встретили ее дружным гулом. Ударили бубны. Лейла выпрямилась, тут же перегнулась назад. Тело ее упруго забилось. Азиз снова глянул на сцену:

— Э, ничего похожего на прежнее…

Лейла раздражала его. А ведь еще недавно он приезжал сюда подышать воздухом прошлого… Да, все не то! Танцовщицы не ищут его среди публики, не ловят его благосклонных жестов. Для кого они стараются!

Эльдероде подался к Азизу:

— Вы звонили русскому?

— Да. Я сказал ему, что мы выпустили Сурхана.

— Хорошо. Выстрел свое дело сделал, эхо прокатилось по радио, в печати. Вы отправили Летучую Мышь или нет?

— Да, как вы