Чёрный иней - Валентин Строкань

— Время, ребята. Нельзя засиживаться, тело расслабится. Вперёд!

На очередном привале услышали, как с пружинящим шуршаньем обваливаются снежные карнизы.

— Цвет вашего лица, сэр, выдаёт в вас завзятого игрока в гольф... сэр, — с мнимой серьёзностью заметил Гвоздю Смага.

В течение первых трёх часов «кристально ясной» погоды Гвоздь успел «хватануть» безжалостного ультрафиолета, и сейчас его покрасневшее лицо приближалось к стадии кровяного бифштекса. Сплюнув, он сморщился от боли в потрескавшихся губах и поднял глаза на Смагу.

— Видать, о Пинкертоне начитался?.. Лучше макитру спрячь, а то дурной каменюка ненароком снесёт всю твою мудрость...

— Мне бы не хотелось расценивать ответ этому мистеру как грубость, сэр. Хотя качество здешнего солнца немного того... хреновое. Сэр, — подхватил Назаров.

— Прекращай художественный свист, — увидев, что старшина и Байда одновременно поднимаются, Гвоздь с притворной живостью прохрипел: — Вперёд, астматики, вперёд!..

Щербо с неудовольствием отметил, что силы совершенно растаяли. Ноги утратили чувствительность, губы пересохли, печёт, сквозь бинты на руках сочится кровь. А сердце то сожмется, то отпустит. Наверное, так себя чувствуют дряхлые старики...

Наконец они поднялись на вершину и увидели: за три сотни метров от края воды над чёрной дугой морены, почти у самого ледника, покрашенный под серый скальный фон, стоит добротный просторный дом. А чуть ниже, на берегу фиорда, капитальный причал. Очевидно, именно здесь несколько часов назад стоял «Фленсбург». Когда же он успел отчалить? И как мы этого не заметили? Ведь акватория всё время была в поле зрения...

Почти всё время. Видимо, это произошло, когда мы шли ущельем.

Выше, на леднике, Щербо заметил живописно разбросанные на мерцающем льду осадкомер, градиентные мачты, метеобудку. Немного в стороне серело ещё несколько небольших строений. Склад, дизельная... А эти двухэтажные хоромы — метеостанция?.. Слишком велики. Если это то, что мы ищем, тогда где же антенное хозяйство? Не видно.

Он обеспокоенно водил биноклем по окрестным скалам, пытаясь разглядеть провода и решетчатые антенны. Неужели всё зря? И опять придётся искать? Не может быть, их радисты должны быть где-то неподалёку. А может, этот чёртов «Фленсбург» зашёл не сюда, а именно к радистам? Но путь восточным побережьем отрезан, там — фиорд и фашисты. Стоп, там даже бухты пригодной нет. Где карта?

В душе снова шевельнулось беспокойство, но Щербо понимал, что разгадка где-то рядом. Теперь мы владеем ситуацией, мы определяем ход событий. Это уже успех.

Рассматривая карту, Щербо старался определить наиболее вероятное расположение радиоцентра. Погоди, погоди, ошибиться нельзя, иначе не успеем. На этот раз мы должны выйти точно на объект. И выиграть время. Могли они обосноваться на побережье? Могли. Где? Мы пришли с юго-востока, там пусто. Излучать они должны именно в этом направлении. Северо-восточная четверть отпадает, там горы мешают. Западное побережье — тоже. Вот и выходит, что не могли. Значит, объект в центральной части острова... Логично искать его на возвышенности. Может, здесь есть удобное плато?.. Не вижу... Есть ещё какие-нибудь варианты? Какой-то грот — раструбом на юго-восток? Антенны? На пиках? Громоздко. Не стоит этого делать для мобильной станции, которая должна быстро развёртываться и так же сворачиваться. Они аккуратисты. Наверно, загодя все пфенниги подсчитали... Допустим...

По всем расчётам выходило, что наиболее подходящим местом для развёртывания немецкого радиохозяйства было плато за три километра отсюда. На карте всё так замечательно. А проверять этот район доведётся на собственной шкуре.

Дальше они шли самим ледником. Морены остались позади. Ледник был похож на застывшую шугу{2}, которая бывает осенью на больших реках. Время от времени группа попадала в завалы, из которых, казалось, выбраться было невозможно. Мучила жажда. Щербо заметил, что ребята начали жевать снег.

— Прекратить! Снег жажды не утолит, а вот желудок можно застудить.

Торопливо спустились ледяной кручей и перебрались через ручей, шумевший в полынье. Вскарабкались наверх и оказались на ледяном мостике, сантиметров двадцать шириной. Справа и слева зияют бездонные пропасти. Вниз смотреть нельзя — кружится голова, предательски дрожат руки. Смотреть нужно только вперёд... Преодолели.

Медленно обогнули невысокий снежный горб и залюбовались необозримым снежным простором, раскинувшимся перед усталыми глазами.

Где-то за километр на север в снегах противостоял колючим ветрам длинный приземистый барак на невысоких сваях. Справа — поле антенн, позади слева — ещё одно здание.

«Молодец, Павел!» — застучала тяжёлая кровь в затылке. Сердце затопила неистовая радость.

Несмотря на довольно значительные размеры, барак выглядел на удивление аккуратным и даже уютным. Наш клятый объект. Будто пряничный домик. Желанный, как счастье, вот только близок локоток, да не укусишь...

11

«Норвежец Свердруп в тридцать четвёртом году произвёл количественную оценку интенсивности таяния снега: пятьдесят два процента даёт солнце, остальное — атмосфера. Но такое соотношение не везде. Теперь я могу это утверждать с абсолютной точностью. Если бы мне удалось найти общие закономерности оледенения всей северо-атлантической провинции! Со временем, когда Гренландия и Исландия будут входить в рейх, возможно, мне удастся это сделать.

А пока что наша сверхсекретная метеостанция на юге Гренландии подверглась нападению какой-то жалкой горстки эскимосов и датчан. На Земле Франца-Иосифа другой наш объект «Гольцауге» самоликвидировался. Личный состав отравился мясом белого медведя. Пришлось всех эвакуировать. И это накануне операции! Теперь на нас ложится тройная нагрузка».

Они обустроили свой наблюдательный пункт на бугре в глубокой снежной подушке с подветренной стороны склона, обращённого к немцам, за сотни метров от места, где перед ними предстал вожделенный объект.

Массивный снежный карниз, нависавший над подветренным склоном, десантники на всякий случай обвалили, хотя сделать это было нелегко: они действовали теперь у фашистов на виду. К счастью, небо опять стало серым, солнце исчезло, а сверху посыпался тихий, пушистый, какой-то опереточный снег. Это и позволило им вырыть нору, добравшись до скального гребня-основания. Переднюю часть завесили пологом, потом возвели снежную стену с лазом. Снаружи лаз привалили снежной плитой. Выровняли свод, укрепили стены, утрамбовали снег. В стенах сделали ниши для свечей. Пол застелили кусками брезента, — старшина очень сокрушался о сгинувших в торосах оленьих шкурах, они ещё ой бы как сейчас пригодились. А если бы сюда ещё и лапника — был бы полный комфорт...

— Ерунда, перебьёмся! Не из аристократического клуба. Жируешь, Фомич. Забыл прошлую зиму? Как мы «загорали» в том «адском горле»? — отозвался неугомонный Назаров.

— Ничего я не забыл. Как оттуда выбрались — только мы и помним... Рёбра немчура нам таки пересчитал... Но и мы не сплоховали, дали ему так прикурить, что он на минутку забыл, где у него пуговицы на штанах... А тут что?.. Тесно? С «потолка» капает? Зато в тепле!

Щербо с Байдой не отходили от амбразуры, в десятый и сотый раз рассматривая абверовское логово, скрупулезно изучая привычки его обитателей и окружающий ландшафт. А где-то глухо рокотали водопады, с пика Фолкнет доносился унылый вой метели, да изредка слышался упругий протяжный грохот обвалов.

Высота над уровнем моря не более трёхсот метров, а лето совсем не ощущается. Стужа, ветер. До метеостанции километра два с гаком, до этим — с километр... Мы как раз контролируем их тропу между метео- и радиостанциями. До тропы три сотни шагов. Они её даже пустыми бочками из-под соляры разметили. Лёд посыпали гравием, мокрые глыбы этого месива из камня и мёрзлой грязи даже на фоне окружающих скал кажутся чёрными. Вот и получается, что бочки не демаскируют, с воздуха не обнаружить. Всё учли, гады...

Щербо всматривался в скалы, в ледник, извивавшийся перед ним широкой полосой, украшенной несколькими тёмно-серыми бороздами морены. Большой «глетчерный»[5] бассейн вызывал жуткие ощущения: первое впечатление было такое, будто это громадное ледяное чудовище ползёт прямо на тебя.

У ледника был сложный рельеф. Ледовое поле почти гладкое с редкими, чётко очерченными радиальными разломами, всё это хорошо просматривалось со всех четырёх сторон, а, значит, незамеченным подобраться к нему было невозможно. В северо-западных верховьях, километров в трёх, тело ледника на большом протяжении пересекали глубокие трещины. Немного восточнее на перегибе ложа виднелось множество поперечных разломов.

Ещё дальше от скал глетчер отделяли отвесные уступы ледопадов, сплошная хаотичная система растяжения и обвалов. Отсюда испещрённое трещинами тело ледника было похоже на морщинистую шкуру носорога. Щербо знал, что на подобных ледопадах общая площадь трещин во много раз превышает площадь монолитного льда. И ещё он знал: в толще ледника существует целая система пустот и тоннелей, скрытая от глаз. Вода, стекая по разломам, вымывает во льду глубокие, иногда на всю толщу ледника, колодцы, накапливается в пустотах, закручивается в вымоинах. Затянет такая «ледовая мельница», и... От одной мысли про сумрак ледяных подземелий по спине пробегала дрожь.